«Пора продолжать путь», — сказал он себе наконец. И сразу полегчало на душе. Словно очнувшись, он вдруг услышал дружное пение птиц, ощутил теплое прикосновение солнечных лучей и испытал радостное возбуждение при мысли о том, что за этим безлюдным местом, где они остановились, лежит огромный мир со всеми доселе неведомыми ему сложностями и неожиданностями... После этого он имел полное основание считать — о чем не преминул сказать Спиндлу, — что Камень наконец-то изъявил свою волю и что через несколько дней они действительно отправятся в дорогу.
В ночь накануне этого события оба выбрались на поверхность и наблюдали, как восходящая луна заливает своим светом долины, по которым им предстояло путешествовать недели, а возможно, и месяцы.
— Это правда, что такие, как ты, летописцы способны постичь волю Камня? — спросил Спиндл, глядя в темноту и думая о том, какой мир окружает их.
— Любой способен делать то же самое, — отозвался Триффан. — Просто меня научили, как надлежит сосредоточиться, чтобы легче этого добиться.
— Ну, я бы точно не смог!
— Еще как смог бы — и гораздо скорее, чем тебе кажется. К тому же ты уже знаешь грамоту. Дело в том, что кротам нравится все таинственное, а в тайну они не решаются проникнуть.
У Спиндла загорелись глаза.
— Вот бы и вправду мне научиться строчить, как летописцы! Уж я-то знаю, о чем бы я написал!
— О чем?
— Об истории. Обо всем, что происходило с кротами, когда именно и почему. Это же потрясающе интересно — собирать разные истории, а ‘потом уточнять, что в них правда, а что нет. Понимаешь, ведь одно и то же событие каждый описывает по-своему. А Истина, Триффан? Где она? Вот в чем загадка.
— Истина сокрыта в сердце каждого, я так думаю, — коротко ответил Триффан и замолчал.
Прошлое не очень занимало его. Босвелл наставлял его думать только о настоящем. Триффан старался отключиться от внешних помех и, как учил Босвелл, сосредоточиться на вибрациях ближних и дальних камней, которые передавались землею. Однако поначалу это оказалось сложно, поскольку мощные токи, исходившие от Аффингтона и от Поющего Камня, поглощали все прочие. Сбивали с толку и вибрации известных своей энергией Эйвберийских Камней, расположенных неподалеку.
— Помимо Аффингтона, о прочих системах я почти ничего не знаю, — с сожалением проговорил Спиндл. — За исключением названий, конечно.
— А я знаком с ними только по рассказам других, главным образом отца и Босвелла.
— Тогда давай, рассказывай о том, что слышал, — предложил Спиндл, который любил ночные разговоры и сам был мастер сочинять всякие небылицы.
И Триффан стал вспоминать, как давным-давно Босвелл обучил его ориентироваться в Семи Системах и Камнях, которые не только определяют их расположение, но и дают ключ к ходам, их соединяющим.
Он объяснил, что каждая Система имеет свой особый позывной сигнал, свой тон. Эти сигналы, изменения в силе вибрации, служат путнику ориентирами и не дают ему сбиться с пути.
Из Семи Систем лишь одна, самая западная — угрюмый Шибод — расположена вдали от трех главных рек: Темзы, реки света и тьмы, Северна, реки опасностей, через которую надо переправиться, чтобы попасть в Шибод, и Трента, реки, откуда нет возврата. За нею, как говорили Триффану, лежат края, о которых ничего не сказано даже в древних свитках. С теми местами обычно связывают легенды о Сцирпасе и о стране Верн.
Триффан вспомнил точные слова, которыми описывала дальний Север его мать Ребекка. «О северных рубежах доподлинно ничего не известно, — говорила она. — Ходят слухи, будто это страна без червяков, где земля всегда мокрая, а малочисленные кроты не знают, что такое Камень и что такое настоящее лето. Там земля промерзает насквозь, а ходы, если их удается прорыть, забивает льдом, так что в них ни один крот не выживет».
То же самое рассказывал ему и Брекен, добавляя, что это край огромных грайков и земля страха. И тем не менее сказания о Севере, где жили первые кроты, родившиеся из искр от когтей легендарного Бэллагана, который в минуту сомнений ударил ими по Камню, и осколки его потом стали семью Камнями Покоя, а также рассказы о гигантах, змеях, о сковывающих льдах, ревущих потоках грязи и о дождях, что разъедают кожу и отравляют душу, — все это заставляло сильнее биться сердца кротов и вызывало неослабное любопытство.
«Если кто-либо и побывал там, — говорил Босвелл, — то ни разу не вернулся. Однако нет ни одной системы, откуда в разное время не отправлялись бы путешественники в поисках Северного Края и где не существовало бы своей легенды об их возвращении».
Кое-что об этом Спиндлу доводилось слышать и самому, однако той теплой майской ночью ему приятно было из уст Триффана выслушать эти истории еще раз.
— А о чем тебе рассказывали в детстве? — спросил его Триффан.
— О Шибоде. Огромное поселение, судя по всему! Не хотел бы я туда попасть, заранее не подготовившись! Про ваш Данктонский Лес слышал я и про другие системы тоже. Но что и вправду вызывало у меня страшные сны, так это рассказы отца про Пустой Угол, именуемый Вен, тот самый, о котором упоминал Босвелл.
Триффан кивнул и устроился поудобнее: было видно, что Спиндлу не терпится поделиться своими сведениями.
— Да, — продолжал Спиндл, — это то самое место, где Темза скрывается под землей и где нет кротов.
— Как так — совсем нет? — переспросил Триффан, потому что он слышал, будто именно там жил один из кротов — герой легенды.
— Наверно, правильнее было бы сказать, что теперь их там нет. Может, когда-то и были. Ведь поселения то возникают, то исчезают. Иногда в Аффингтон заходили путники с севера, и они много рассказывали про Вен.
— Что именно?
— Говорили, это край двуногих, и кротов там нет. Только засасывающая вода и всякие болезни. И еще — черные, как ночь, крысы, ревущие совы да ночные огни, от которых меркнут небеса. И никаких кротов.
— Брекен говорил, они все же там есть, — начал Триффан и вдруг примолк.
Ранние воспоминания об отце внезапно нахлынули на него, и он печально улыбнулся: отец так много значил для него в детстве! Бывало, именно такими теплыми летними ночами Брекен рассказывал ему всякие истории, когда они вдвоем сидели возле Данктонского Камня.
— Отец считал, что там родина ревущих сов и там сходятся все их пути. Он говорил, будто они гнездятся в огромных, больше самого Камня, тоннелях. Там повсюду снуют двуногие, и там же обитает древнее племя кротов, которое говорит на старом языке, и что каждый из них умеет писать...
— Каждый?
— Ну да. У них нет специального сословия летописцев, но каждый обязан знать грамоту. Будто бы — как теперь грайки — оттуда явились первые кроты, которые принесли с собою учение о Камне.
— Значит, твои предки пришли именно оттуда? — насмешливо спросил Спиндл.
— И твои тоже.
— Может, и сейчас у нас там полно родственников? Братишек и сестренок, которые дружат с совами и водят компанию с крысами?
— Ты, конечно, волен потешаться сколько хочешь. Однако припомни: Босвелл говорил, что, возможно, нам придется идти в Пустой Угол!
— Да, но...
— Никаких «но», — отозвался Триффан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более сухо и непререкаемо. — Надеюсь, ты не забыл, что твоя обязанность — следовать за мной повсюду?
— Подожди, Триффан! Ты же не собираешься...
— Камень укажет нам путь, — холодно оборвал его Триффан. — И мы должны будем идти туда, куда он повелит.
— Что-то стало прохладно, — сказал Спиндл, поспешно меняя тему разговора. — Куда и когда мы отправимся?
— В Бакленд, на рассвете, — отчужденно произнес Триффан каким-то странным голосом. — На рассвете...
Он внезапно замолчал, подался вперед и застыл: рыльце его было чуть-чуть повернуто в сторону, мех блестел в свете луны, глаза были полузакрыты.
Откуда-то снизу вдруг раздалось короткое тявканье, затем пронзительный визг: с кроликом в зубах лис замер в темноте как раз под ними и, прежде чем скользнуть в канаву, задрал голову и поглядел в их сторону. Справа на склоне резко вскрикнула бурая сова, и кроты инстинктивно теснее прижались друг к другу. По телу Триффана пробежала дрожь. Возможно, его страшило предстоящее путешествие и тяжкое бремя принятой на себя ответственности.
— Я слышал, как Босвелл сказал, что в этом будет заключаться твоя миссия, — пытаясь его успокоить, проговорил Спиндл. — Наш добрый Босвелл велел мне следовать за тобой, и я готов идти с тобою, хотя иногда мне бывает очень страшно и от меня мало пользы, когда требуется сила, или быстрота, или исполнение обрядов. Во всем этом я не силен — что правда, то правда. Но я могу искать червяков, умею толково прокладывать тоннели и... и, покуда я тебе нужен, я никогда не оставлю тебя, Триффан... — Он сокрушенно замолчал, как бы извиняясь за то, что способен сделать столь немного.
— Ты позабыл упомянуть еще об одном — о том, что Босвелл назвал твоим самым большим достоинством,— внушительно отозвался Триффан.— Ты ничего не сказал о своей преданности учению, о стойкости в делах веры. Возможно, это качество окажется самым важным из всех.
— Этого от меня не отнимет никто.
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось, — твердо повторил Спиндл. — Так будет всегда, пока во мне живет память о Босвелле и его словах. А теперь, Триффан, тебе не мешало бы хорошенько выспаться перед дорогой.
Они спустились под землю и заснули тем неглубоким тревожным сном, каким спят обычно путники, не очень хорошо представляющие себе, что их ждет впереди.
Глава девятая
— Кто вы и откуда? — донесся до их слуха властный окрик с темной обочины широкой подземной магистрали.
Голос явно принадлежал кому-то, кто привык, чтобы ему беспрекословно повиновались. Триффан выступил вперед. Он увидел перед собою могучего сложения крота, чей мех сыто поблескивал в луче пробивавшегося в тоннель солнца. Взгляд его был спокоен и бесстрастен — такой взгляд обычно бывает у представителей власти. Однако бесстрастность и категоричность тона невольно вызвали в памяти Триффана представление о стражах, карауливших их во время кратковременного пленения в Аффингтоне.