— Как жаль, что с нами нет Мэйуида! Мне так его недостает?
— И нам! И нам! — закричали все.
Но Мэйуид так и не вышел, и тень, мелькнувшая, как показалось Триффану, среди деревьев, исчезла.
Затем Триффан принялся рассказывать им о Данктонском Лесе, о тех, кто обитал там еще до мора. Захватывающие это были истории, их стоило запомнить, хотя они и отошли в прошлое. Ночь шла своим чередом. Они закусывали, потом снова пели, а под конец все собрались у Камня, чтобы попрощаться с Серединой Лета.
Они веселились, и никто не заметил ухода Триффана. А если и заметили, подумали, что он отлучился на минуту-другую.
Встревоженный Триффан тем временем направлялся к западной оконечности рощи, обращенной к Слопсайду. Он потянул носом воздух, посмотрел вперед, а затем стал быстро спускаться вниз, время от времени принюхиваясь, словно отыскивал знакомый след. Так он оказался над берегом потока. Вода немного убыла, но поток выглядел по-прежнему довольно грозно.
— Мэйуид! — тихонько позвал он в темноту. — Мэйуид, я знаю, что ты там!
Ответа не последовало. Тогда Триффан спустился к самой воде и, теперь уже не на шутку встревоженный, стал прочесывать берег пядь за пядью, принюхиваясь и время от.времени зовя Мэйуида.
Он нашел его наконец. Нашел по чистой случайности: Мэйуид затаился под сгнившей веткой, выброшенной весенним паводком. Весь мокрый, покрытый грязью, он дрожал, словно осиновый лист, припав к земле, и беззвучно плакал.
— Мэйуид! — ласково произнес Триффан, и Мэйуид заплакал навзрыд. Триффан положил лапу на его плечо и терпеливо ждал, пока плач уймется и он сможет говорить.
— Мэйуиду очень плохо, — выговорил тот наконец, — очень плохо, совсем худо.
— Что ты собирался сделать? — спросил Триффан, не совсем еще уверенный в своей догадке.
— Хотел вернуться домой, — всхлипнул Мэйуид. — Пускай там опасно, пускай я умру от заразы, все равно хочу домой?
— Но почему?!
— Мэйуиду тоскливо, — проговорил крот и опять горько зарыдал. — Ему очень и очень тоскливо!
— Но почему ты нам ничего не сказал?
— Не решался. Не мог себя заставить, господин! Я боялся!
— Чего?
— Боялся, что прогоните. Решил, сам уйду, пока не прогнали.
— Почему ты решил, что мы тебя прогоним? Ты же спас нам жизнь, ты единственный, кто знал дорогу! Ты такой же, как и мы, ты один из нас!
Но слова Триффана лишь заставили Мэйуида зарыдать еще горше. Кое-как справившись со слезами, он проговорил:
— Мэйуид хотел быть вместе со всеми, но не мог. Скинт и Смитхиллз знают песни; Виллоу — свои мелодии; Брейвис — молитвы; Спиндл — забавные истории; у тебя, господин Триффан, есть твой родной Данктонский Лес. А Мэйуид? Что есть у него, какими воспоминаниями он может поделиться с вами? У Мэйуида их нет — он знает только черные тоннели.
Триффану стало стыдно: и как только он не догадался о терзаниях крота, доверившегося его попечению?! Он понял, что Мэйуид сказал не все, что умолчал о чем-то гораздо более серьезном.
— А еще что, Мэйуид? — спросил он осторожно.
— И еще... Я... Я очень боюсь... Все мое тело...
Крот не смог продолжать. Никогда еще не доводилось Триффану видеть более отчаявшееся существо. Вымокший после своей опасной и тщетной попытки перебраться через поток, угнетенный тем, что у него нет никакого прошлого и ни одного светлого воспоминания, к тому же явно терзаемый страхом по поводу своего физического состояния, представлял он собою тяжелое зрелище.
— Скажи мне, в чем дело? — ласково спросил Триффан.
— Больно. Все у Мэйуида болит, лысуха меня изгрызла! Мне больно, больно везде! — вскрикнул он, и в глазах его Триффан прочел безнадежное отчаяние. — Мэйуид умирает.
Над ними ярко светил месяц, он беспощадно освещал изъеденные бока, лапы и спину крота. Триффан увидел, что язвы его почернели. Слова Мэйуида означали, что силы его и впрямь на исходе.
— Не домой я собирался, а хотел утопиться, — выдавил из себя Мэйуид. — Жизнь стала слишком тяжела для Мэйуида.
— Что ж, — силясь подобрать нужные слова и не находя их, проговорил Триффан. — Значит, надобно сделать так, чтобы положить конец твоим мукам.
— Я и сам знаю, но каким образом? Мэйуид много раз видел смерть, но он не знал, что это так больно!
— Идем со мной.
— Мэйуид не хочет. Ты поведешь его к Камню, а Мэйуиду нечего ему предложить... Мэйуид чует смерть, он хочет умереть...
Тут крот сделал отчаянный рывок, намереваясь броситься в воду. Триффан схватил его и, очевидно, сильно поранил, потому что Мэйуид отчаянно вскрикнул и зарыдал еще горше. Триффан отпустил его, но ему стало ясно, что болезнь Мэйуида зашла куда дальше и стала гораздо опаснее, чем была у Тайм. Понял он и то, сколь терпеливо переносил Мэйуид свои страдания, до сих пор не произнеся вслух ни единой жалобы...
— Нужно было рассказать нам раньше, — пробормотал Триффан.
— Вы бы меня тогда прогнали, и я снова остался бы один.
— Ты больше не один. Я хочу, чтобы ты кое-что послушал. Это тебе поможет.
— Но мне нечего дать Камню!
— У любого есть что отдать, и у тебя — тоже.
— Что?
— Камень сам укажет, только верь ему. Идем, идем же.
Мэйуид позволил Триффану повести себя наверх. Каждый шаг давался Мэйуиду с величайшим трудом.
Он шел, опираясь на могучего Триффана, и в свете молодого месяца тихо колебались перед ними обе их тени.
На полдороге им встретился встревоженный Спиндл, затем и другие обступили их со всех сторон. Узнав, в чем дело, они по очереди коснулись Мэйуида. Однако от этого его боли сделались лишь сильнее. А может, ему только так казалось теперь, после того как он перестал бояться, что его прогонят.
Когда достигли Камня, он уже был не в состоянии идти самостоятельно: острая боль приковала его к месту. Триффан подвел его к самому основанию Камня. Все столпились вокруг, словно стражи, охраняющие священное действо. Они увидели, как Мэйуид прислонился к Триффану, увидели, как Триффан поднял голову и устремил взгляд к верхушке Камня.
— Просвети меня! — зашептал он. — Помоги тем, кто страдает. В этот священный час, сегодня, в Самый Долгий День и Самую Короткую Ночь, в твоей власти поддержать отчаявшегося и немощного!
Триффан смолк и постарался, как учил его Босвелл, отрешиться от всего суетного. Никто, даже Спиндл, не мог потом сказать, сколь долго длилось молчание. Но покой постепенно объял Хэрроудаун, и тогда Триффан положил Мэйуида на землю, обернулся к остальным и произнес:
— Сегодня мы далеко от родных мест, но каждый вспоминает все, чему его учили в детские годы, еще до мора; вспоминает родной дом, будь то Грассингтон, Вэрфедейл, Семь Холмов или Бакленд, да, да, и Бакленд, а также Данктон. Но есть среди нас один, кто не знает, что такое родной край, кто всегда был одинок. Рожденный осенью, рожденный во мраке, не знавший ни одной живой души, пока его не подобрали чистильщики. Это — его первый святой День Середины Лета, это — его первая Самая Короткая Ночь.
С давних времен, в течение многих поколений, у нас в Данктоне было заведено подводить в эту ночь к Камню молодых кротов в первый раз. В их честь читали молитвы. Мой отец перенял их от доблестнейшего из кротов, по имени Халвер, и научил им моего брата Комфри и меня, дабы мы обучили этой молитве других. Сегодня ночью мой брат будет произносить ее в Данктоне, как я произнесу ее сейчас для вас всех, в особенности же для Мэйуида, который среди нас в эту минуту и кому мы верим, как самим себе. Я призываю тебя, Мэйуид, вслед за мною повторять слова мои, и откроется тебе истина, сокрытая в них, и обретет покой твое тело, и преисполнится любви душа твоя!
Триффан обернулся затем к Мэйуиду, возложил лапы на плечи его и, черно-белый в ярком свете месяца, начал произносить слова, которым научил его Брекен...
Яркий месяц лил свой свет в этот миг и на другой, гораздо более величественный по размерам Камень, возвышавшийся далеко к востоку от Хэрроудауна, в глубине Данктонского Леса. Он освещал нелепую фигуру взлохмаченного пожилого крота с кротким выражением глаз и лапами, которые умели исцелять все недуги.
Комфри сам не понимал, что привело его снова к Камню: все обряды были завершены, под землею в ходах и переходах наступило время беззаботного веселья. Но он пришел сюда, словно его издалека позвал знакомый, но забытый голос. Комфри знал лишь одно: это был голос близкого и дорогого ему существа.
Вначале он не мог понять, кто и зачем зовет его, понимал только, что к нему взывают о помощи.
Он подчинился голосу, приковылял к Камню и теперь терпеливо стоял, временами касаясь его и, как обычно заикаясь, вел с ним тихий разговор.
Прошло время, и Комфри осознал, что от него требуется, и стал произносить те самые слова, какие уже говорил собравшимся ранее возле Камня молодым кротам. Он стал произносить заклинание горячо и с охотой, потому что понял: где-то остался тот, кто еще не слышал его никогда в жизни. Но перед тем как начать, он прошептал:
— О, Камень... Если это Т-Триффан зовет меня, ппередай-дай, что я с-слышу его, ппож-жалуйста! Так, т-только бы чего не п-пропустить! В-всегда б-боюсь, что забуду, но н-нет, к-как можно!
Затем Комфри поднял лапу, инстинктивно повернулся на запад, потому что зов доносился именно с той стороны, и начал произносить слова, которые в эту поистине особенную ночь надлежит говорить каждому кроту:
В Камня тени,
В темени ночи,
Летнею Ночью
Норы оставив...
Тут Комфри сам прервал себя и озадаченно пробормотал:
— Правда, я уверен, что они давно оставили норы и теперь мирно спят, в то время как их родичи распевают песни. Т-тем не менее придется повторить все сначала:
Смотрим, как Камень благословляет
Наше потомство, кротышей малых...
Комфри говорил ясным, четким голосом. Уже без всяких колебаний он обернулся к западу — туда, где, как он был теперь убежден, находился крот, нуждавшийся в защите и утешении, и продолжал: