Росами омоем лапы их,
Ветрами западными шкуры вычистим,
Лучшею одарим землею,
Солнечным светом пожалуем.
Молим семькрат благодать
Благодати:
Милости обличья,
Милости добродетели
Милости...
За много миль от Данктона одновременно с Комфри шептал эту молитву в Хэрроудауне и Триффан. Когда он дошел до этого места, неожиданно к нему присоединился еще один голос — это был голос Мэйуида. Постепенно он набирал силу, и пораженные кроты стали свидетелями незабываемого явления: из мрака, из глубин сердца, измученного болью и страхами, им с верою посылал свое благословение... Мэйуид:
Милости страдания,
Милости мудрости,
Милости верных словес,
Доверия милости,
Милости благообразия.
Лапы омоем потоками света,
Души отверзнем любви когтями —
Пусть же внемлют они Безмолвию Камня*.
(*Перевод Александра Чеха)
Хроники утверждают, что эти слова произносил Мэйуид, хотя непонятно, откуда он их взял и где нашел силы, чтобы выговорить. Известно только, что он обернулся к востоку и что голову его озарял свет месяца. Было видно, что боль не ушла из его тела, но ясно было и другое: надежда и знание явились к нему в этот миг, а ощущение одиночества прошло. Ему дано было услышать Безмолвие. Оно исцелило Мэйуида, изгнало мрак, сопутствовавший его детству, и одарило способностью любить и верить...
В Хэрроудауне все молчали. Смолкли разговоры в этот миг и во многих иных краях, где обитали кроты. Бодрствовал всю ночь до рассвета у Данктонского Камня и добрый Комфри. Когда же занялась заря, Мэйуида проводили до его норы и отправились соснуть, пока не настанет день. Когда же он настал, этот день, то принес с собою радость исцеления: у Мэйуида раны затянулись, и струпья засохли; у Смитхиллза следы лысухи тоже начали исчезать. Даже старушка Виллоу повеселела и заметно окрепла, что было немедленно замечено всеми.
Глава девятнадцатая
После того как этим событием была отмечена Середина Лета, жизнь в Хэрроудауне потекла мирно и спокойно. Успокоился и Мэйуид в ожидании того момента, когда Триффан найдет нужным увести их из окрестностей Бакленда. Он рассчитывал начать путешествие недели через две-три.
— Нам не следует так долго здесь задерживаться, — озабоченно говорил Скинт. — Поверьте, уж я-то знаю словопоклонников. Наше бегство они расценят как поношение Слова и не успокоятся, пока нас не найдут. Они объявят нас вне закона. Это будет означать, что ни одна система нас не примет — все будут бояться преследований и казней. Лучше уйти как можно скорее — прежде чем разошлют приказы о нашем задержании.
Однако Триффан не согласился с ним и решил выждать. В пользу своего решения он привел пример их бегства из Аффингтона: тогда грайки прекратили преследование почти сразу. К тому же, полагал он, вряд ли кому-либо придет в голову искать их у самого Слопсайда, в крошечном Хэрроудауне.
В любом случае ни грайков, ни патрулей поблизости не было, их до сих пор не обнаружили, и, судя по всему, у их преследователей было много других неотложных дел помимо поиска беглецов.
Триффан не возвращался более к событию у Камня, не упоминал об исцелении. Его примеру следовали остальные. Хотя никто из них не догадывался о сане Триффана, все интуитивно признавали его авторитет. Скинту, Смитхиллзу да и всем прочим было достаточно уже того, что Триффан избавил их от тяжкой, отвратительной работы и вернул к нормальной жизни.
Через день-два после исцеления Мэйуида Триффан пришел к Брейвису и с соблюдением надлежащего этикета попросил ученого писца позаниматься с ним, Триффаном, ибо, как он выразился, «время не ждет».
— Чему я могу научить тебя? — спросил Брейвис своего молодого собрата. — Ты и так сведущ во всем не менее, чем я сам.
— Всему, что касается письма: в этом деле Босвелл не успел обучить меня по-настоящему.
И Брейвис начал заниматься с Триффаном прямо там, в заброшенном Хэрроудауне; они работали с таким напряжением, будто знали: надо спешить. Долгие дни проходили в изучении древних текстов Священных Нор, которые Брейвис воспроизводил по памяти: из их пещерки постоянно слышалось поскребывание когтей по коре и земле.
Именно в тот период Спиндл и упросил их обоих научить его искусству письма — его и Мэйуида. Спиндл на этом не успокоился: ему удалось убедить Триффана сочинить новые тексты, которые были бы более просты и не столь сухи и академичны, как те, несомненно важные, что были известны Брейвису.
Так случилось, что в последние дни июня и начала июля Хэрроудаун сделался центром возобновления древних традиций ведения записей, относящихся к событиям повседневной жизни простых кротов. Именно тогда Брей-висом была составлена книга под названием «Воспоминания о грайках в Бакленде». Туда вошло все, о чем своими словами поведали Смитхиллз, Скинт и Виллоу. Брейвис наставлял Триффана и Спиндла, как следует слушать очевидцев, чтобы каждый говорящий мог высказать все до конца без всякого понуждения и поправок.
Тогда же ради практики в письме Виллоу стала диктовать Спиндлу свои «Песни и стихи Вэрфедейла»; впоследствии из них получилась прекрасная книга, благодаря которой имя Виллоу из Вэрфедейла останется жить навсегда в памяти кротов.
В этот же период самим Триффаном была составлена книга воспоминаний и написаны несколько коротких очерков, среди которых наиболее значительным явился набросок книги «Наставления Белого Крота Босвелла». Он написал еще несколько рассказов, таких, как чудесная «Повесть о бегстве из заточения», «Сказание о Мэйуиде из Бакленда», записанное им со слов самого Мэйуида, а также первая книга его труда под названием «Сага Данктонского Леса».
Спиндл более всего был озабочен сохранением всех этих трудов. Он доказывал, что их рискованно брать с собой в дорогу. По его указанию Смитхиллз и Скинт вырыли глубокую пещерку, чтобы сохранить их, а затем перенести в надлежащее место.
В Хэрроудауне это был период напряженнейшей работы: каждый знал, что их пребывание здесь подходит к концу и время дорого. Все стремились быть полезными: Виллоу взяла на себя роль бессменного стража, а Мэйуид, счастливый тем, что и ему что-то поручили, принялся за обследование северного склона к Темзе, чтобы найти самый верный и короткий путь на случай поспешного отступления.
В один из таких напряженных дней Скинт и Смитхиллз обратились к писцам с необычной просьбой:
— Коли уж мы решили идти вместе с тобой, Триффан, то подумали, что не мешало бы тебе рассказать нам побольше об этом вашем Камне, как мы тебе рассказывали про Слово. Не то чтобы мы собрались переходить в вашу веру, однако хорошо бы кое-что для себя выяснить — правда, Смитхиллз?
Тот кивнул в знак согласия.
Итак, Триффану пришлось именно здесь начать свои первые проповеди. Он приступил к этому с неохотой, все еще не считая себя достаточно подготовленным. Однако Брейвис и Спиндл сумели его уговорить, и он начал заниматься со Скинтом и Смитхиллзом. Занятия проходили и на рассвете, и на закате, и среди бела дня.
Его слушали все, включая старенькую Виллоу и юного Мэйуида, который по привычке держался поодаль и сидел либо в своей норке, либо в одном из ближайших тоннелей, откуда его не было видно.
Между тем время шло. Однажды стояла особенно теплая, ясная ночь. Ярко светили звезды; внизу устремляла свои воды на север величественная Темза, и Триффан понял, что настало время собираться в дорогу. Отчего-то он испытывал смутное беспокойство. Может, этому виной был багрово-красный закат, а может, то, что Хэрроудаунский Камень, к которому он прикоснулся, показался ему холодным как лед. Той ночью Триффан объявил всем о своем решении оставить Хэрроудаун. И, очевидно, той же самой ночью с восточной оконечности Слопсайда, никем не замеченные, перебрались через поток несколько кротов. Они подозрительно начали обшаривать берег и вскоре обнаружили следы, которые вели на Хэрроудаунский Холм.
— Там искали? — спросил один.
— По-моему, нет, — отозвался другой.
— Так-так, значит, поищем, — заключил главный.
Наверху, в Хэрроудауне, думали, что находятся в полной безопасности: во-первых, кто-то постоянно стоял на страже, во-вторых, Мэйуид нашел скрытный ход, по которому они могли уйти в случае нападения.
Однако в тот вечер наблюдателей не оставили: все собрались вокруг Триффана, потому что он обещал сообщить им нечто важное.
— Ты нам много рассказал о Камне, о его силе и обрядах. Но что нам требуется запомнить прежде всего?
Долго молчал Триффан, стоя в темноте под звездным небом. Потом глубоко вздохнул и начал говорить. Он назвал им Три Связующие правила Камня.
— Первое. Верующему надлежит воспитать в себе дисциплину. Без нее невозможно разрешить ни одной из проблем, которые неизбежны, если принять истину, что жизнь тяжела. Многие стремятся устраниться от их решения, а потому, можно сказать, и не живут вовсе, жизнь как раз заключается в их разрешении. Уклоняющийся от этого пребывает в постоянном смятении духа.
Дисциплина — есть пребывание в реальности, а не в мечтаниях о том, чего в ней недостает; признание, что впереди много трудностей, и решимость их преодолеть во что бы то ни стало; признание истины, какой бы неприятной она ни казалась; умение существовать во мраке и неустанно стремиться к свету.
Второе. Верующему надлежит дарить всем любовь, а это значит, что он должен иметь ее в сердце своем. Любовь должна быть бескорыстной. Всякая другая есть порождение похоти, алчности или страха. Любовь — это искреннее стремление вести ближнего дорогою Камня; любить — значит ставить интересы другого выше собственных. Но в то же время именно это должно стать твоим личным и высшим интересом! Звучит странно? Что ж, последователю Камня не чуждо чувство юмора! Крот учится любви с детства, но если он не превзошел эту науку тогда, что бывает нередко, он учится любви у других или же у самого Камня.