— Ладно! — сказала она. — Кто ты?
— Разве ты не узнаешь меня, Монди? Неужели за это время меня совсем забыли?
— Ой! — воскликнула Монди, разволновавшись и оттого внезапно задохнувшись.— Ты...— И она потянулась и дотронулась до него естественно и дружелюбно, словно желая убедиться, что он действительно здесь.
— Это и правда я! — сказал тот, снова рассмеявшись.
— Я надеюсь, что это так, Триффан из Данктона. Ты очень задержался.
— Задержался? — как эхо, отозвался Триффан.
— Задержался? — повторили с удивлением и другие.
— Да, именно так я сказала и именно это имела в виду! Кроты Данктона не шатаются по окрестностям в Самую Долгую Ночь, они выказывают почтение Камню, поедят немного, попоют немного, потом сидят и рассказывают истории. И...— добавила она, угрожающе наступая на Смитхиллза и Скинта, — не пугают таких старых кротих, как я! Ты задержался, Триффан, и тебе лучше поторопиться, потому что к тому времени, как мы туда доберемся, они все заснут.
Монди повела всех по направлению к Лесу, но вдруг остановилась, обернулась и снова посмотрела на Триффана. Ее раздражение, похоже, испарилось. Она опять дотронулась до Триффана с той теплотой, какую его друзья всегда отмечали в нем самом, и проговорила:
— Ни один крот не мог бы стать более желанным гостем в эту ночь, да и в любую другую. Добро пожаловать, Триффан! Твое путешествие было долгим?
— Дольше, чем жизнь крота, — ответил тот. — А Комфри?
— Комфри здоров и ожидает тебя. Он будет очень рад встрече.
— Он догадывается, что я приду?
— Камень объявил ему об этом в ноябре, но, думаю, он знал еще в Ночь Середины Лета. Мы ждали тебя, Триффан, ты нужен нам.
— Мне тоже нужен Комфри и вы все, — ответил Триффан. Потом с улыбкой повернулся к своим друзьям. — Разве я не говорил, что Комфри почует?
— Говорил! — отозвался Спиндл.
— Комфри знал, — подтвердила Монди. — А теперь идите за мной. И чувствуйте себя как дома. В норах Данктона Триффана ждут угощение, песни и друзья!
Вот так случилось, что старая Монди оказалась проводником Триффана и его спутников на последней стадии их пути в Данктон, и происходило это в самые святые часы, сразу после полуночи, в Самую Долгую Ночь, когда весь кротовий мир отмечает начало перехода от тьмы к свету.
Говорят, что, как только они подошли к краю Лугов, Комфри понял, что Триффан вернулся, прервал на середине песню, поднял рыльце к поверхности и тихо сказал:
— Д-д-думаю, вы можете будить молодежь и идти со мной, потому что Триффан, мой брат, пришел.
И Комфри направился к поверхности, а кроты Данктона последовали за ним. Все собрались у Камня, так как слышали доносившиеся с Лугов шаги кротов, и во главе шла Монди, гордая и довольная, потому что понимала, какое счастье она несет Комфри в эту ночь.
— Т-т-триффан? — позвал Комфри, когда его брат вышел из темноты после своего долгого пути. — В самом деле Триффан!
И все кроты, бывшие при этом, тоже залились слезами радости, когда братья, столько лет тосковавшие в разлуке, стали ласково похлопывать друг друга лапами, дружески тереться рыльцами и обмениваться словами любви и радости.
— У тебя появилось несколько новых морщин, да-да! — проговорил Триффан.
— У тебя т-т-тоже! — отвечал Комфри.
И они смеялись, и шутили, и превозносили Камень за то, что с его благословения они вновь вместе.
Когда слова первого приветствия были произнесены, Триффан представил своих спутников.
— Это Спиндл с Семи Холмов, он был мне другом и советчиком в течение всего долгого пути из Аффингтона; а это Скинт, который...— И так были представлены все, один за другим: все надежные, все целые и невредимые, все близкие и верные друзья. Были представлены все, кроме одного крота, который удалился.
Затем наступила другая череда представлений: Комфри познакомил друзей Триффана с присутствующими кротами системы, сказав в заключение:
— И, наконец, последняя, но не менее значительная персона, даже самая важная из всех, — мой дорогой друг Монди, которая встретила вас и привела к нам домой! Вот так! — произнес Комфри, радуясь, что Монди рядом с ним. — Вот так!
И, дотрагиваясь друг до друга, Комфри и Монди смеялись и были похожи на любовную пару, но ведь это была Самая Долгая Ночь, и кроты и кротихи, все вообще, имели право веселиться вовсю и радоваться.
— Если вы все сказали, — заявил Скинт, — мне бы не хотелось показаться невежливым, я приношу поздравления с праздником и все такое, — но нет ли у вас какой-нибудь еды?
Еда! Ее было полно! И песни! Их тоже было очень много! И истории, масса историй, которые надо было рассказать! И опять еда! Много, много, еще и еще!
— Вниз, кроты, все вниз! — крикнул Комфри. — У нас будет такая Самая Долгая Ночь, какую никто не забудет!
А когда они спустились в зал, они увидели, что там уже был один крот, он свернулся в самом удобном уголке и жевал самого сочного червяка в окружении восхищенных юнцов.
— Какое удовольствие и какое еще удовольствие впереди! — воскликнул этот крот, широко и обезоруживающе улыбнувшись. — Я устал и спустился сюда, подумав, что чем раньше я это сделаю, тем лучше, господин! Вот так. Нет лучшей норы, нет лучшей молодежи, и такой бедный крот, как я, редко видел, а тем более ел лучшего червяка в Самую Долгую Ночь, до сих пор этого не бывало никогда!
— Кто это? — спросил Комфри, изумленный поведением этого странного крота.
— Мое имя Мэйуид, и я — самый желанный гость! — заявил Мэйуид, виновато поглядывая на Триффана.
Тут все рассмеялись и велели Мэйуиду оставаться в своем удобном уголке, добавив, что, раз уж он первым съел червя, будет только справедливо, если он расскажет первую историю; Мэйуид вовсе не собирался этого делать, но, если все настаивают, он, пожалуй, попробует; если это их порадует, да, он попробует, попробует!
Вот как получилось, что, когда кроты Данктона и спутники Триффана нашли каждый себе место в дружеской обстановке теплого, битком набитого зала, именно Мэйуид — изгнанник, чудом уцелевший Мэйуид — начал первый рассказ, и начал его традиционно (или почти традиционно):
— От моего сердца, господа и дамы, к вашему сердцу. Говорить я буду и расскажу о том, как бедный крот, некогда тощий, а теперь ставший пожирнее, некогда больной, а теперь поздоровевший, некогда одинокий, а теперь окруженный друзьями, — как этот крот, родившийся на склонах далекого Бакленда, шел дорогами разными и трудными, тайными и необычными, господа и дамы, долго шел к загадочной системе, где он и все мы тоже сейчас находимся, системе, которая расположена здесь и называется Данктон; вот о чем я расскажу своими простыми словами, если вы будете слушать...
— Да! Да! Будем! — засмеялись многие. Одни жевали, другие вздыхали, третьи прижимались к тем, кто им нравился. Комфри улыбался Триффану, а Монди улыбалась им обоим.
— Так вот, милостивые господа (а также не забыть бы и дам), я начинаю...
И Мэйуид был первым в ряду рассказчиков, и едва ли многие системы в кротовьем мире могли похвалиться в эту ночь такими историями, и никто никогда не мог позабыть их.
Глава двадцать вторая
И все же, когда истории были рассказаны, Самая Долгая Ночь кончилась и возбуждение, вызванное возвращением Триффана и его спутников, улеглось, Комфри понял, что инстинкт не обманул его: приход Триффана предвещал для системы беды, а быть может, и кровопролитие.
— Не знаю, возможно, опасность и миновала бы вас, не вернись я сюда и не сделайся отверженным, — сказал однажды Триффан.— Меня и тех, кто со мной, осудила и преследует Хенбейн, и ее гвардейцы будут искать нас, пока не отыщут, потому что сам факт нашего существования — вызов Слову. Во всяком случае я уверен — они придут сюда. Хенбейн знает, что Данктон — моя родная система, а также одна из тех двух систем, которые находятся вне орбиты Слова. Вторая — ужасный Шибод. Именно это, помимо огромного желания снова увидеть Данктон, и было причиной, почему я пришел предупредить вас, чтобы вы подготовились к нашествию.
Наступил январь, пришла зима с ее снежными буранами. Триффан и Комфри лежали, уютно свернувшись бок о бок в норе Комфри, наполненной запахами трав, а на поверхности бушевал жестокий ветер. Комфри слушал Триффана, как до этого в Самую Долгую Ночь слушал страшные рассказы о странствиях беглецов, но ему трудно было поверить во все это, потому что страшные перемены, которые принесли с собой грайки, находились за пределами его понимания. До Данктонского Леса докатывались, конечно, слухи о Слове и о грайках, но кроты Данктона предпочитали не иметь никаких дел с приверженцами Слова.
Триффан не сомневался, что вскоре от данктонцев потребуются решительные действия, и хотел убедить в этом Комфри. Поэтому Триффан постарался как можно более подробно рассказать брату о том, что он слышал от очевидцев.
В Файфилд, на западе, грайки пришли прошлой весной. Они изолировали целое поколение малышей и подростков под предлогом, что взрослые, живущие в системе, — а их после чумы оставалось совсем немного, — за это время поймут смысл Искупления и научатся выполнять его. Молодежь воспитывали в духе Слова элдерны и сидимы, которые поощряли детей, когда они доносили на своих родителей. Теперь эта система фанатично предана Слову.
Во Фрилфорде, системе на песчаных возвышенностях над Темзой, грайки судили обо всех кротах по тому, насколько охотно они готовы были изучать Слово и быть верными ему. Здесь тоже молодежь поощряли придерживаться жестких правил и уложений — и снова родители и старшее поколение были уничтожены. Лишь немногие избежали гибели; они и были теми очевидцами, с которыми удалось поговорить Триффану.
— Нам рассказывали, что кротов, не прошедших учиненную грайками проверку, вывели на затопляемую пойму Темзы и заставили рыть норы в пропитанной водой земле под угрозой прокалывания рыльца. В результате многие погибли сами или были убиты. А те кроты, которые приняли Слово и удовлетворительно прошли Искупление, должны были присутствовать на казнях и насмехаться над жертвами, не признавшими Слова. Некоторые несчастные заслужили себе Искупление тем, что толкали других на затопленные луга навстречу неминуемой гибели. Большинство из таких кротов сошли с ума, и их отправили работать чистильщиками.