— Довольно, что я назвал себя, — сказал Триффан. — Теперь твой черед.
— Я — Спиндл. Да-да, точно: Спиндл, — нерешительным тоном произнес крот, словно не вполне уверенный в том, кто он есть на самом деле, и прилег, как будто лапы уже не держали его.
— Кроме тебя, здесь больше никого нет — ведь так? — на всякий случай спросил Триффан.
— Так оно и есть. Один я. Уже три года как один. С той Самой Долгой Зимней Ночи. Да, поздновато вы сюда добрались. Вот кабы в январе или феврале, ваша помощь мне пришлась бы в самый раз... Боюсь, теперь уже поздно.
— Здорово же ты напугал нас этими звуками!
— Еще бы! Летописцы — они много всяких таких штук знали.
— Что значит — знали? — из темноты спросил Босвелл.
— Все они умерли. Ушли в Безмолвие. Ни одного не осталось. Разве вы не видели? Убиты. Все до единого. Я один не смог вытащить тела на поверхность.
— Но что-то ты все-таки вытаскивал. Мы поняли это по следам.
— Книги. Я уносил то, что осталось. Прятал в надежное место, пока эти чудища — грайки — не вернулись снова. Хотя не известно, кто их будет читать теперь, когда все кроты-грамотеи убиты.
— Не все,— раздался властный-голос Босвелла.— Кое-кто еще остался.
— Не может быть. Последних вздели на проволоку много-много месяцев назад. Они и по сей день висят там. А вы говорите, что, может, кто из писцов уцелел? — проговорил Спиндл с надеждой.
Босвелл не торопясь вышел из темноты и стал стряхивать с себя грязь. Когда облако пыли рассеялось, Триффану показалось, что шуба стала еще белее прежнего. Возраст, а может быть, и древняя история самого места, где они находились, придавали его облику особое величие и торжественность.
Спиндл торопливо привстал, смущенно отпрянул назад и, снова переходя на язык, предписанный старинным обычаем, спросил:
— Кто вы и откуда?
— Из Данктонского Леса, что входит в Семь главных Систем. Долгие трудные годы провели мы в пути, следуя сюда, в Аффингтон. Я родом из Аффингтона и принадлежу к сословию писцов. Зовут меня Босвелл, и тебе нечего бояться нас.
Спиндл не отрываясь глядел на Босвелла. От его наигранной воинственности не осталось и следа. Она сменилась жалобным, беспомощным выражением: устав казаться храбрым, он почувствовал облегчение, что может наконец не скрывать, что ему и страшно, и одиноко.
Спиндл задрожал, глаза наполнились слезами; он уткнулся рыльцем в передние лапы и зарыдал. Столько горя и вместе с тем радостного облегчения было в его плаче, что Триффан почувствовал, что вот-вот и сам расплачется.
Постепенно Спиндл успокоился и, приподняв вымокшую от слез мохнатую мордашку, спросил с запинкой:
— Ты действительно... и вправду Босвелл? Тот самый Босвелл?
Босвелл с улыбкой утвердительно кивнул головой, приблизился к Спиндлу и ласково потрепал его по плечу.
— Я так много слышал о тебе, — всхлипывая, проговорил Спиндл. — Столько всего слышал и все время ждал. Мне так хотелось надеяться, что ты, может, уцелел. Но никогда... никогда в жизни не думал я, что... — И он снова заплакал.
— Ну-ну, Спиндл, ожиданию твоему пришел конец, — ласково проговорил Босвелл. — Ты больше не один.
Триффан почтительно слушал. Босвелл обращался со Спиндлом бережно и внимательно — словно с больным, которого ему надлежало поднять на ноги.
Что до бедняги Спиндла, то он, всего минуту назад готовый мужественно защищать от них Священную Библиотеку, сейчас совсем оробел и не решался поднять глаза на Босвелла.
— Сей крот наделен мужеством и силой духа, — прошептал Босвелл, обращаясь к Триффану. — Эта встреча — добрый знак. Провидение Камня послало его нам.
Слушая его властный голос, Триффан, сам не зная отчего, понял, что его предстоящая миссия будет непременно связана со Спиндлом, и тоже коснулся его лапы, будто это пожатие было зароком того, что они отныне всегда будут вместе и что их встреча действительно предопределена заранее.
— Понимаете, — продолжал Спиндл, — я действительно ожидал все время вашего прихода. Только не надеялся, что это будет сам Босвелл. Я обратился к Камню...— И он снова всхлипнул.— Это уже после того, как чудовища убили и замучили всех летописцев. Я молился так: «Пошли мне помощь, о Камень! Обещай выполнить мою просьбу — и я останусь на месте и буду делать все, что в моих силах».
— И что же ответил Камень? — спросил Босвелл.
— Почти ничего не ответил,— отозвался Спиндл. Он сказал это с такой наивной простотой, что преисполненный жалости Триффан не знал, плакать ему или смеяться.— Честно говоря, совсем ничего не ответил. Промолчал.
— Почему же ты все-таки остался?
— А куда мне было идти? Сам я с южной окраины Аффингтона. Мы всегда служили писцам верой и правдой. Большая часть моего племени погибла во время чумы, остальных истребили чудовища-грайки. И никого вокруг, с кем можно посоветоваться. К тому же, — и тут Спиндл впервые поднял глаза, — я знал, что хоть Камень и безмолвствует, но он меня слышит. Я был уверен, что кто-нибудь рано или поздно придет. Знал, что нужно полагаться на Него. Ну вот и дождался. Вы пришли. Лучше поздно, чем никогда.
— Думаю, тебе еще многое следует нам рассказать, Спиндл, — проговорил Босвелл. — И лучшего места, чем Священная Библиотека, для этого не сыскать. Веди же нас туда, а по дороге покажи моему юному другу, каким образом ты устраивал весь этот шум.
И Спиндл повел их за собою. Когда они поравнялись < о странной узорчатой доской в стене, он провел когтями по узору, и они снова услышали воинственный рев и топот тысяч ног.
— Хитро придумано, правда? — сказал Спиндл.
— Да, здорово,— отозвался Триффан.
— В первый раз, когда я случайно поскреб здесь, то от страха у меня душа ушла в пятки,— признался Спиндл. — Это называется «Звук Устрашения». В прежние времена любой писец умел делать подобный узор. Есть специальный классический текст, посвященный тому, как это делается, и он по крайней мере уцелел.
— Его сочинил Сцирпас, — заметил Босвелл.
Спиндл кивнул и повел их дальше. Через ничем не примечательный арочный вход они проникли в величественный зал, такой просторный, что его стены терялись во мраке. Местами без какой-либо видимой симметрии его меловые своды подпирали мощные черные сколки камня. Повсюду бесконечными рядами тянулись полки, но все они были разломаны и пусты; вся середина зала (за исключением небольшого участка, где потрудился Спиндл) была засыпана обрывками книг на березовой коре. Среди них были летописи, манускрипты, справочники, большие толстые тома сочинений на различные гемы. Величайшая из подземных Библиотек была полностью уничтожена.
— Видите — почти ничего не осталось. Вот что натворили здесь эти грайки, ужас один! — печально произнес Спиндл. Не находя слов, он стал бесцельно кружить среди всего этого хаоса.
Босвелл быстро осмотрелся, поднял и перевернул несколько первых попавшихся листков и повернулся к Спиндлу:
— Давай, рассказывай подробно обо всем, что здесь произошло.
— Это долгая история.
— Тем более необходимо выслушать ее от тебя здесь и сейчас, ибо, возможно, придет день, — при этом Босвелл многозначительно взглянул на Триффана, — когда твоя история и роль, которую играл в ней ты сам, будет в свою очередь занесена в хроники. Поэтому изложи все правдиво и подробно. Начни с самого начала.
— Хорошо! — с готовностью отозвался Спиндл. — Я расскажу вам все, чему стал свидетелем, и да станет моя история известна всем.
С этими словами он устроился поудобнее среди раскиданных манускриптов и, еще раз окинув странников пристальным взглядом, как бы для того, чтобы убедиться, что они действительно рядом и что он не один, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам, словно в поисках вдохновения, и начал свой рассказ — рассказ о постигшем Аффингтон бедствии, чему он, скромный Спиндл, стал невольным и единственным оставшимся в живых свидетелем.
Глава третья
— Я родом из Семи Холмов, что находятся к югу от Аффингтона. С давних пор мои соплеменники служили летописцам либо в качестве охотников за червями, либо как строители тоннелей, либо как переписчики. В июне, еще до последней Самой Долгой Ночи, настал черед моей матушке посылать одного из детей сюда, в Аффингтон. Поскольку я был в семье самым слабым и не годился ни для схваток, ни для боев, она выбрала для этого меня. — Спиндл произнес это извиняющимся тоном, взглянул на свои лапы и, пожав худенькими плечами, продолжал: — Меня назначили прислуживать писцу по имени Брейвис, который появился здесь совсем недавно. Единственное, о чем он меня спросил, когда я пришел к нему в первый раз, было — верую ли я в Камень.
— И что же ты ответил? — спросил Босвелл.
— Ответил, что верую, — просто сказал Спиндл, глядя на Босвелла преданными кроткими глазами. — Я родился и вырос под сенью Священных Нор. В наших долинах множество Камней. В детстве я часто прятался за ними от сверстников. Они всегда надежно укрывали меня, и мне хорошо известно их могущество. Я верую в Камень. — Спиндл говорил горячо и искренно.
Босвелл одобрительно кивнул головою — Триффан понял, что его наставник остался доволен ответом Спиндла.
— Мой господин Брейвис только что перед этим завершил послушание и был посвящен в летописцы. Я был рад служить ему. Потому что и сам был новичком. Правда, он был уже в годах, когда принял сан. Родом он из Бакленда, что лежит к северу от Аффингтона. Он быстро сумел сделаться отличным писцом и ученым — у него были прекрасные стиль и почерк. Он великодушно позволил и мне научиться немного грамоте, так что я смог помогать ему во время его занятий в Библиотеке, хотя другие писцы отнеслись к этому с неодобрением. Правда, я не очень бегло умею читать, да и пишу неважно, однако вполне достаточно для того, чтобы мог делать выписки для Брейвиса и подыскивать ему книги. И это мне очень помогло после того, как чудовища-грайки завершили свое черное дело.
Итак, я выполнял то, что мне было велено, и, хотя многие другие были умнее и делали работу лучше, Брейвис никогда не жаловался и не ругал меня. Один летний месяц сменялся другим, я привязался к моему господину и полюбил свои занятия, которые были разнообразны и включали путешествия в разные концы Аффингтона с поручениями от Брейвиса. Я по натуре любознательный; особенно меня интересовало устройство здешних тоннелей, у нас я таких не встречал — поэтому я за это время хорошо изучил здесь все ходы и выходы. Это, а также то, что я служил не кому-нибудь, а именно Брей-вису, впоследствии спасло мне жизнь.