Его привел наверх от шоссе ревущих сов Регворт, один из тех, кого Алдер в феврале послал сторожить границы; сам Регворт добрался в Данктон из системы вблизи Бакленда, через Файфилд, где его чуть было не поймали и не заставили служить уборщиком.
Прибывший заявил, что пришел сюда, потому что услышал про крота по имени Триффан, который нанес поражение Хенбейн из Верна и один, собственными лапами, убил двадцать ее гвардейцев. Про крота, который славится справедливостью и которого любят последователи Камня. Про крота, который будет бороться со злом и поведет тех, кто поддерживает его, к свободе; про крота, крота...
А Триффан, слушая обезумевшего от горя молодого крота, которому пришлось присутствовать при том, как проткнули рыльца трем его братьям и искалечили его мать, и которого спасло только мужество его отца, после чего ему тоже проткнули рыльце и он погиб... Триффан думал, что это только первый из многих, кто в последующие годы и месяцы явится в Данктон, чтобы он, Триффан, повел их.
Одни — побуждаемые верой, другие — страхом, третьи — жаждой лучшей жизни, четвертые — какими-то собственными тайными мотивами. Глядя на этого нетерпеливого, на все готового крота, Триффан понял, как тяжела ноша, возложенная на него Босвеллом.
Он молился про себя: «Помоги мне, о Камень, остаться верным твоему Безмолвию и повести этих кротов вперед, сохранить справедливость во имя справедливости, мир во имя мира, истину во имя истины. Помоги мне». Потому что, слушая речи этого первого беженца, Триффан осознал, что одно дело — вызволить маленькую группку кротов, а другое, гораздо более трудное, — стать во главе толпы беженцев и доставить их в безопасное место... Только вот где оно, это безопасное место?..
«Помоги мне избежать того, чтобы дело Камня стало похожим на дело Слова. Помоги мне двигаться в сторону света, в сторону Безмолвия. Помоги мне привести этих кротов к миру».
— Где этот Триффан? — спрашивал молодой крот. — Отведите меня к нему, чтобы я мог выразить ему свое уважение и поклясться в верности.
Хроники свидетельствуют, что Триффан ответил:
— Триффана, о котором тебе говорили и которого ты описал, не существует.
В замешательстве пришелец пробормотал:
— Но это же Данктонский Лес? Разве Триффана здесь нет?
Триффан произнес:
— Он такой же крот, как ты, и если он поведет тебя, то пусть и он будет послушен тебе и всем таким, как ты, а ты подчиняйся ему только в одном.
— Я готов! — не колеблясь, воскликнул молодой крот, но удивляться не перестал.
— Тогда поклянись в верности Камню, а не Триффану, потому что он — лишь один из последователей Камня. И служи Триффану, позволяя ему служить тебе. Если ты, крот, будешь поступать так, значит, ты настоящий последователь.
— Я постараюсь! — заявил пришелец. — Сделаю все! Я хочу сам сказать Триффану об этом!
Триффан улыбнулся:
— Ты уже сказал.
Он поклонился гостю и попросил дотронуться до его, Триффана, правого плеча в знак того, что молодой крот понял всю важность сказанного и чтобы еще раз подчеркнуть, что среди последователей Камня ведущие — это те, кто отдает распоряжения, но при этом и сам подчиняется ведомым.
С наступлением апреля в Данктоне стали появляться и другие беженцы, поодиночке и парами; они, как и первый, рассказывали страшные истории о зверствах грайков; каждый из прибывших познал на своем пути ужас и потери.
Спиндлу пришло в голову, что следует записывать рассказы всех прибывающих об этом. Эту работу начал Триффан, продолжил Спиндл, а Мэйуид помогал ему. Теперь Триффан в любой момент мог получить представление о количестве грайков и их диспозиции, а Спиндл — начать составлять отчеты, которые сегодня известны как Свитки Беженцев, и вычертить карту бедствия — карту распространения Слова, а также записать множество сведений из устной истории каждой системы, касающихся ее обрядов, традиций,— все, что мог собрать любознательный Спиндл.
Полученная информация не оставляла у Триффана и других старейшин сомнений, что, как только весна начнет переходить в лето, грайки соберутся вокруг Данктона и нападут на него. Это будет грандиозная операция, остановить которую кроты, вероятно, не смогут, причем произойдет это скоро.
Некоторые наиболее наблюдательные пришельцы сообщили еще одну, едва ли не самую пугающую новость. Дело в том, что после Середины Лета методы грайков изменились, жестокость и казни уступили место иным, более мягким способам, вроде тех, какие Триффан сам раньше наблюдал во Фрилфорде и Блейдоне. Когда рождались кротята, в них воспитывали фанатичную верность Слову, Камень же подвергался насмешкам и оскорблениям. Этому способствовало то, что грайки-самцы оказались более плодовиты, чем южане, которых коснулась чума, и, когда наступал брачный сезон, самки предпочитали их. Так что многие новорожденные были полу-грайками, и на них легче было воздействовать.
— Говорю тебе, Триффан, это может оказаться опаснее, чем представляется на первый взгляд, — предупреждал Спиндл. — Нам придется вести войну не со злобными незнакомцами, а с образом жизни, воспринимаемым все большим числом кротов.
— Но этот образ жизни не имеет стержня, — отвечал Триффан. — В нем нет Безмолвия Камня. Образ жизни, который в конце концов потерпит крах, если не будет найден стержень, который сможет поддерживать духовную жизнь кротов или изменить ее к лучшему.
Спиндл пожал плечами.
— Что знают простые кроты о Безмолвии или о «духовной жизни» и думают ли они об этом? Если у них есть здоровье, заведенный порядок, червяки, теплая нора, они могут мирно размножаться, а иногда успешно повоевать...
— Тогда зачем они бегут в Данктон? — спросил Триффан.
— Я считал нужным предупредить тебя о новых методах грайков,— сказал Спиндл.
Триффан улыбнулся, но вдруг снова посерьезнел.
— Не покидай меня, Спиндл, что бы я ни говорил и что бы ни делал. Бремя мое — вести этих кротов — тяжело, и порой мне хочется остаться одному. Будь рядом, предупреждай меня, если я начну держаться отчужденно, напоминай мне, что я лишь простой крот, ведь я всегда буду прислушиваться к твоим словам.
— Хорошо, Триффан, — пообещал Спиндл, — даже если придет день, когда тебе этого не захочется!
— Такой день никогда не придет! — возразил Триффан.
Спиндл ничего не ответил, но вскоре ушел: явились Скинт со Смитхиллзом поговорить о том, что нужно как можно скорее подготовиться к нашествию грайков.
В такой вот атмосфере ожидания перемен стали рождаться той весной малыши, и потом те немногие, кто остался в живых, вспоминали о царившем повсюду возбуждении. Взрослые были постоянно заняты. Многие самцы и самки, у которых не было детенышей, прошли обучение у Алдера и стали бойцами. Под командованием Смитхиллза они занимались сооружением оборонительных укреплений на юго-восточной стороне системы, где ее защищало только шоссе ревущих сов.
Что же касается родивших самок, их плодовитость оказалась невысокой. У многих случился выкидыш, а у тех, относительно немногих, что родили, потомство состояло из одного, двух, редко трех малышей. Самки очень хорошо понимали причину этого: болезнь. Со времени чумы плодовитость стала низкой, и нельзя было не заметить, что в случаях, когда самка была здоровой, а самец перенес болезнь (даже если он выздоровел и был во всех отношениях нормален), случался выкидыш или детеныши рождались уродами. Когда такое случалось, в норах царила очень тяжкая атмосфера: малышей следовало уничтожить, чтобы бедняжки-калеки, выжив, не позорили своих родителей-кротов.
Об этом обычае, как правило, самцы не знали, потому что они не присутствовали при родах — их близко не подпускали к норам; а что может возразить самец, если мать говорит, что детеныш родился мертвым.
Однако Триффан знал, что «мертв» значит «убит», и рассказал ему об этом Смитхиллз. Супруга Смитхиллза, самка с Истсайда, родила малышей, но ему сказали, что они умерли.
— Наверное, этого следовало ожидать, Триффан, — горько объяснил Смитхиллз. — Всякий, кто хоть что-то знает об этой лысухе, понимает, уж если она была у крота, безразлично, самца или самки, у них не будет здоровых детей. Самка может забеременеть, самец может оплодотворить ее, но если у того или другого были язвы, то малыши либо вообще не родятся, либо родятся мертвыми.
— Но твоя лысуха прошла,— возразил Триффан.
— Прости, пожалуйста, Триффан, ты тогда не вылечил меня, а залечил мои язвы. Это разные вещи. Я ничего не говорю, я благодарен тебе, просто я знаю, что у меня уже не может быть детей.
— Ты говорил об этом своей подруге? — спросил Триффан.
— Конечно, говорил, иначе было бы нечестно. Но ты же знаешь, каковы самки: если они думают, что есть хоть какой-то шанс получить детенышей, а другого крота рядом нет, они согласны даже на такого облезлого старика, как я, а уж я не стану останавливать их.
Триффан хмыкнул, но Смитхиллз вопреки своему обыкновению не присоединился к нему, и Триффан понял, что его друг хочет добавить еще что-то.
— Понимаешь, в потомстве моей подруги были живые, но их убили.
— Кто это сделал? — спросил пораженный Триффан.
— Другие самки. Так полагается. Они сидят в родильной норе и смотрят. Если малыши неполноценны... убивают их.
— Но почему? — возмутился Триффан.
— Такова традиция, — сказал Смитхиллз. — Я спросил супругу, и она сказала, что таково желание Камня. «А что было не в порядке у малышей?» — спросил я. «Три передние лапы, рыльца нет»,— ответила она. Убить их — не стыдно; позор, если об этом узнает самец.
Смитхиллз опустил голову.
— Говорят, такая беда случалась после чумы, а некоторые вспоминают, что и раньше тоже. Но теперь дело обстоит хуже, Триффан, выживших кротят очень мало.
— Тем драгоценнее они для нас, — сказал Триффан.
Обо всем этом Триффан позже расспросил Монди в норе у Комфри.
— Смитхиллз говорит правду, — подтвердила Монди. — Это обязанность самок. Это кажется жестоким, я знаю, но так надо. Нельзя доверить самой матери убивать детенышей, хотя некоторые и выражают готовность. Но мы стараемся, чтобы при ней была другая, которая бы помогла.