— Теперь за нами присматриваешь ты? — проговорила Старлинг, внезапно проснувшись. — Ведь ты же Мэйуид?
— Да, — прошептал он. — Я буду присматривать за вами. А теперь устраивайся, юная дама, поудобнее, пожалуйста...
Наверное, только сознание своей необходимости уберегло в эту ночь бедного Мэйуида от безумия. В его мозгу неотступно вертелась мысль о собственной вине: ведь это он нашел этот ход.
— Им могла грозить и худшая судьба, — проговорил Триффан.
— Да, но сейчас они были бы еще живы, — возразил Мэйуид.
— Возможно.
В эту длинную ночь Мэйуид не заснул ни на мгновение. Он не снимал лапы со своих подопечных; много времени спустя Спиндл засвидетельствовал в своих хрониках, что в какой-то момент на рассвете из глаз Мэйуида навсегда исчезло выражение заблудившегося детеныша. Вместо него появилось выражение, присущее пожилому, сердитому и очень несчастному кроту, у которого, однако, есть цель в жизни и который намерен достичь этой цели. И когда Старлинг во сне шевелилась и начинала дрожать, Мэйуид не уставал шептать ей:
— Мэйуид никогда не оставит тебя, юная дама, нет, только не он.
Так спали уцелевшие — беспокойным сном, потрясенные потерями, позади у них была только смерть, а впереди — только опасность.
Наступило утро, а с ним тяжкое пробуждение. Триффан бродил между убитыми горем кротами, Спиндл не отставал от него ни на шаг, оба были безутешны. Триффан страдал за всех кротов, потерявших родных и друзей, Спиндл — от страха, что Бэйли, его единственное дитя, погиб, и даже упорная вера Старлинг, что Бэйли обязательно выживет, не могла прогнать его тоску.
Только Комфри, похоже, пришел в себя, словно его возраст позволял ему по-иному смотреть на случившееся.
— Н-надо бы собрать совет старейшин, Т-т-риффан, — медленно проговорил он. — Здесь, чтобы все могли слышать нас.
Подошел Смитхиллз, собрались и остальные.
Однако говорить было не о чем. Среди них не было ни одного крота, который не потерял бы друга или родственника в битве или во время катастрофы, живых осталось мало. Еще теплилась надежда, что кто-то спасся, не утонул, что вода вытолкнула кого-нибудь на другую сторону, обратно, но это была слабая надежда. Кроты понимали, что, если кто и выжил, он неминуемо попадет в лапы грайков.
Что же касается Скинта и Тандри и...
— Где же они, Триффан? Их не было в последней партии.
Но даже сейчас Триффан не мог открыть правд, чтобы она ненароком не попала к грайкам.
— Они в надежном месте, и кое-кто из ваших родных тоже, — загадочно проговорил Триффан, чувствуя, что ему не удалось приободрить кротов.
Среди них внезапно поднялось раздражение.
— Лучше бы мы никуда не уходили...
— Да, и мой брат был бы сейчас жив, — добавил другой.
— Мы только с твоих слов знаем, что грайки такие страшные. Но не страшнее же смерти...
Триффан и другие старейшины, утомленные прошедшими неделями, потрясенные событиями предыдущей ночи, неуверенно смотрели на кротов.
— Да, это твоя вина, Триффан! Если бы не ты...
— Ты должен сказать всем что-нибудь убедительное, — прошептал Триффану Спиндл. — Нельзя, чтобы они видели растерянность старейшин. Они хотят, чтобы им указали путь. Скажи, что ты проведешь их на восток, где безопасно, что камень защитит тех, кто остался в Данктонском лесу. Скажи им.
Наступила тишина. Все почувствовали важность момента. Кроты смотрели на Триффана, а печальный Триффан — на них. С поверхности в зал донесся хриплый крик лысухи, гоготанье и хлопанье гусиных крыльев — гуси поднялись с места и полетели к близкой реке.
Триффан поднял лапу и мягко произнес:
— Все, что я собираюсь вам сказать, я скажу наверху, где мы будем видеть нашу великую систему.
— Ты хочешь сказать, некогда великую, — перебил его какой-то крот.
— Она опять будет такой! — воскликнул Триффан. — Да, будет!
Потом, вдохновляя всех своим примером, он вывел кротов на поверхность, на широко раскинувшуюся долину реки, за которой смутно виднелись деревья на пологом склоне Данктонского Холма. Погода по сравнению со вчерашним днем прояснилась, хотя на небе еще клубились тучи. Однако воздух был свеж, и солнечные лучи тут и там достигали земли, освещая деревья в лесу, высокую качающуюся осоку у реки и самих кротов.
Триффан инстинктивно повернулся к востоку, потому что именно туда они направлялись. Там она сможет оставить отдельные группы кротов в разных системах, и они будут жить, ожидая момента, когда в один прекрасный, но далекий день вернуться последователи Камня, состоится пришествие Крота Камня, и данктонцы найдут дорогу домой.
Быть может, кое-кто из них дойдет до самого Вена; они принесут туда рассказы о том, что помнят и знают, и тем самым пополнят историю родной системы. Некоторые из них никогда не вернуться.
Данктон остался в прошлом, Данктон их будущее. Однако сейчас они скитальцы, бродячие, бездомные кроты, и каждому предстоит черпать мужество в воспоминаниях, надежде, вере и любви к друг другу.
Молча собрались кроты вокруг Триффана, видя, что он погружен в глубокую задумчивость, что усталость и неуверенность, вызванные крушением планов, покинули его и к нему вернулась сила. Казалось даже, отсвет самого Камня лежит на нем, да так и было на самом деле. Разве не бывал Триффан в самих Священных Норах, разве не был его учителем Босвелл, разве он не?... Поэтому, когда Триффан заговорил, все замолчали.
— Мы выживем, — спокойно сказал Триффан, — все, кто здесь, и те, кто еще находится в нашей великой системе. сегодня нас разделяет река, разделяют понесенные потери; страх, безнадежность, неопределенность ослабляют нас, и все же... — Он говорил очень убедительно. — Мы выживем, потому что Камень с нами и в нас и он будет направлять нас. Он приведет нас на восток, к Вену.
Глаза широко раскрылись в изумлении от услышанного, и кроты затрепетали.
— А сколько нам еще бедствовать? — спросил старший крот, у которого было много друзей среди погибших.
Триффан мягко улыбнулся. Камень был с ним, и он мог ответить.
— Пока не придет Крот Камня, — проговорил он. — Тогда настанет ваше время, тогда состоится возвращение. А пока я ничего не могу обещать вам, кроме награды за товарищество и веру, за знания и мужество — и этой наградой будет великое Безмолвие Камня. Я не могу давать несбыточных обещаний или пробуждать ложные надежды. Многие из вас не вернутся, но вернутся ваши дети или дети ваших детей. Поэтому вы должны нести сегодняшнюю историю в будущее и рассказывать ее везде, куда идете, кротам, которым вы можете доверять, чтобы они помнили ее, передавали дальше и помнили место, куда в один прекрасный день они вернутся, которое называется Данктонский Лес.
Рассказывайте и об упадке нашей системы, как и всех систем Камня; расскажите, как последователи его сбились с пути и как пришли кроты Слова, прокладывая себе путь не только с помощью своей силы, но и за счет нашей слабости. Расскажите своим детям, как вам удалось научиться быть сильными и какой длинный путь пришлось для этого проделать.
Сейчас мы отправимся в дорогу, и по пути наших странствий — кто-то пойдет в одну сторону, кто-то в другую — каждый найдет себе убежище, где сможет ждать и передавать потомству знания. Придет когда-нибудь день, мы снова все соберемся, а сейчас я поведу вас не в какое-то определенное место, а к вам самим...
Триффан кончил говорить. Наступила тишина, которую нарушил Комфри, чтобы благословить всех и попросить Камень когда-нибудь в будущем даровать кротам Данктона возможность вернуться к себе домой.
Затем Комфри повернулся к сводному брату и сказал:
— Веди нас, Триффан. Направляй нас в начале пути, пока не обретем силу идти собственной дорогой, мы верим тебе и верим К-Камню. Мы хотим верить, что придет Крот Камня, на кого-то из нас снизойдет благословение и мы найдем путь возвращения в Данктонский Лес.
— Пойдемте, — сказал Триффан, — наше время здесь истекло, началось странствие в Безмолвие.
И кроты, один за другим, последовали за ним по дороге, которую они с Мэйуидом заранее выбрали. Кое-кто на мгновение оглянулся, а многие не стали этого делать: их дни в Данктоне подошли к концу и следовало обратить свой взор вперед. Кроты повернули на восток и спустились под землю — и вот их уже нет; в том месте, где они только что были, раскачивается сосна да по-прежнему продолжают течь черные воды Темзы.
А за рекой деревья Данктонского Леса ловили изменчивый свет летнего дня, то прячась в тени, то поблескивая на солнце.
Сегодня любят говорить об исходе кротов из Данктона как о триумфе, о поворотном пункте в истории кротовьего мира, как об успехе. Однако Триффан никогда так не думал, и близкие к нему кроты знали, какого напряжения потребовали от него эти дни, какие испытания он тогда перенес. Ни за что другое Триффан не заплатил так дорого, как за ужасное бегство по тоннелю под рекой, когда погибло столько кротов. Говорили даже, что он желал понести за это наказание, словно наказание могло смягчить боль, вызванную потерями. Другие полагали, что Триффан из Данктона и так был жестоко наказан, и это наказание длилось много кротовьих лет. Однако кому дано судить Безмолвие, в которое вступают по доброй воле? Не следует даже гадать, наказание это или благословение.
Глава двадцать восьмая
Хенбейн из Верна всегда готова была убивать. Рекин, командир гвардейцев, знал это. Ее сидим Сликит знала это, Смэйл, их общий слуга, исполнитель всех жестоких приказов, знал это.
Однако лучше других знал это Уид, советник Глашатая Слова.
Никогда за все долгое время своего знакомства с Хенбейн — «знакомство» здесь самое точное слово, потому что эти кроты не очень-то любили друг друга и никак нельзя было сказать, что они друзья, — никогда Уид не видел ее такой злой. Достаточно любому из них допустить малейший промах, и она убьет, не задумываясь.
Ее злость постоянно росла с того момента, как, войдя в это Словом забытое место, которое так почитали аборигены и называли Данктонским Лесом, она не обнаружила в системе ни одного крота. Вообще никого, на ком Хенбейн могла бы сорвать досаду по поводу долгой обороны. Досада перешла в раздражение, а теперь раздражение сменилось убийственной яростью.