Рассказы о тех унижениях, которым Дубельт подвергал Булгарина, звучат не очень правдоподобно. Но вообще-то в XIX в. утвердилось презрительное отношение к доносчикам. В этом смысле общественная мораль значительно изменилась, тогда как государственная власть по-прежнему поощряла доносы. В отношении управляющего Третьим отделением к своим добровольным помощникам как раз проявилась такая раздвоенность. Дубельт оплачивал доносы денежными суммами, кратными трем — «в память тридцати сребреников». Кроме тонких намеков, доносчиков ждали и более неприятные сюрпризы. Сохранился рассказ о том, как один студент сделал донос на запрещенную религиозную секту. По завершении дела Дубельт сказал доносчику: «Вот вам триста рублей, но, согласно воле государя императора, оставьте университет и — милости просим к нам — юнкером в жандармский дивизион».
По другим сведениям, тайная полиция вовсе не спешила пополнять свои ряды доносчиками. В 1847 г. студент Киевского университета A.M. Петров выдал Кирилло-Мефодиевское общество — тайную политическую организацию в Киеве. Орлов решил принять студента в Третье отделение. «Дубельт предлагал вознаградить Петрова деньгами, не желая иметь доносчика в непосредственно вверенной ему канцелярии, но его доводы не были уважены, и Петров был определен. Положение Петрова в среде товарищей действительно оказалось для него невыгодным, так как все его чуждались». В данном случае начальник штаба оказался проницательнее шефа жандармов. Петров продолжил ремесло доносчика, но теперь он уже попытался сообщить царю о непорядках в недрах Третьего отделения. Дубельт сумел оправдаться, а незадачливого доносчика ждала каторга.
Все собранные сведения подытоживались в ежегодных отчетах Третьего отделения, которые представлялись царю. Отчеты были выдержаны в верноподданническом тоне. Но в то же время они содержали довольно острые оценки. В отчете за 1827 г. Бенкендорф указывал на пороки бюрократического аппарата: «Хищения, подлость, превратное толкование законов — вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, а не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им известны все тонкости бюрократической системы». Резкие отзывы Третьего отделения не добавляли ничего нового к хорошо известным фактам. Сам Николай I откровенно признавал, что государством управляет не он, самодержавный монарх, а тридцать тысяч столоначальников.
Жандармы сообщали о наиболее вопиющих злоупотреблениях. Так, в отчете за 1829 г. отмечалось, что Адмиралтейство ввело Николая I в заблуждение относительно качества военных судов: «Моряки считают, что корабли построены плохо, без соблюдения правильных размеров, но никто не осмеливается сказать об этом государю».
Третье отделение не упускало из виду и национальные окраины. В 1828 г. Бенкендорф откровенно писал о русской администрации в Царстве Польском: «Власть продолжает там оставаться в руках презренных субъектов, возвысившихся путем лихоимства и ценою несчастья населения. Все государственные чиновники, начиная со служащих канцелярии генерал-губернатора, продают правосудие с аукциона». Отчеты Третьего отделения подводили к выводу, что угнетение местного населения может закончиться взрывом. Но Николай I не счел возможным изменить политику в Польше, фактическим наместником которой был его брат Константин. Впрочем, указывая на опасность нарушения конституции Царства Польского, Третье отделение не представляло, что восстание вспыхнет так быстро. После восстания в Польше в 1830–1831 гг. Бенкендорф признавал, что сам был недоволен офицерами, которые слали из польских губерний тревожные рапорты о подготовке вооруженного выступления.
Еще в самом начале деятельности Третьего отделения Бенкендорф, желая подчеркнуть, что его ведомство берет под наблюдение всех лиц, выделяющихся в том или ином отношении, заявлял: «Так называемые либералы, приверженцы, а также и апостолы русской конституции в большинстве случаев занесены в списки надзора». Кое-кого из числа политически неблагонадежных приглашали для беседы в Третье отделение.
О том, как представляли себе Третье отделение люди той эпохи, один из современников писал: «В первой половине прошлого столетия даже не темные, непросвещенные, а вполне интеллигентные люди твердо верили в то, что в кабинете начальника Третьего отделения имелось кресло с особым техническим приспособлением, на которое обязательно усаживался вызываемый для объяснения. В известный же момент беседа приглашенного с любезным хозяином, шефом жандармов, внезапно прерывалась: кресло, на котором сидел гость, проваливалось под пол, а там провалившийся попадал сразу в объятия дюжих жандармов, учинявших над ним жестокую расправу».
Разумеется, никаких технических приспособлений в здании на Фонтанке не было. К досужим слухам относились разговоры о пытках или о том, что подозреваемым давали гашиш. Даже недоброжелатели отмечали подчеркнутую учтивость жандармов. Но упорные разговоры о пытках доказывали, что в глазах населения Третье отделение имело репутацию не лучшую, чем Тайная канцелярия или Преображенский приказ.
Наибольшую сложность для Третьего отделения представляло выполнение главной задачи, ради которой оно и было создано, — обнаружение тайных обществ наподобие декабристских. В первых отчетах Третье отделение могло указать только на то, что кумиром «партии революционеров и либералов» является Л.С. Пушкин, чьи «революционные стихи» переписывались и расходились по всей России. Как известно, для присмотра за творчеством поэта был приставлен сам шеф жандармов. Впрочем, трудно назвать поэта, писателя или публициста, которого бы обошло вниманием Третье отделение. Жандармы преследовали Герцена и Огарева, а после их отъезда за границу боролись с изданиями Вольной русской типографии. Под надзором находились все направления общественной мысли, включая западников и славянофилов. В 1849 г. славянофил И.С. Аксаков провел несколько дней под арестом в Третьем отделении. Впоследствии Дубельт предложил запретить «даже и представлять к напечатанию» сочинения братьев Аксаковых, А.С. Хомякова, братьев Киреевских и других славянофилов.
Третье отделение пыталось представить царю подлинную картину российской жизни. Конечно, оценивая «настроения умов», тайная полиция стремилась изобразить свою деятельность в выгодном свете. Утверждения, что «жандармерия сделалась врачом моральным… Против жандармерии — одни злоупотребители и знать», являлись если не преднамеренной ложью, то по меньшей мере самообманом. Но в целом сведения Третьего отделения существенно расходились с официальной картиной всеобщего благополучия и процветания. Отчеты тайной полиции не затрагивали основ самодержавия, но указывали на отдельные недостатки административного управления. В этом смысле они могли оказать пользу верховной власти. Другое дело, что Николая I можно было уподобить главнокомандующему, который обходился без той топографической карты, о которой писал шеф жандармов.
Царь умер в феврале 1855 г., осознав перед смертью крушение всей своей внутренней политики. В течение трех десятилетий Николай I превращал Россию в военное государство. Но Крымская война наглядно продемонстрировала, что слаженные парады гвардейских частей лишь прикрывали военную слабость империи.
Ближайшей задачей Александра II после вступления на престол в 1855 г. было завершение неудачной Крымской войны. Русскую делегацию на переговорах в Париже возглавил князь А. Ф. Орлов. Добившись сравнительно легких условий мира, он был назначен председателем Комитета министров и Государственного совета.
На вакантный пост начальника Третьего отделения Александр II, следуя примеру своего отца, назначил человека проверенного и верного — князя Василия Андреевича Долгорукова, который во время восстания декабристов стоял во внутреннем карауле Зимнего дворца вместе с Орловым и вскоре сделался доверенным лицом и спутником молодого Александра. Долгоруков стал военным министром за год до вступления России в Крымскую войну, к которой она не была подготовлена. После заключения перемирия в Париже в феврале 1856 г. Долгорукова понизили в должности, но через два месяца он был поставлен во главе Третьего отделения и Отдельного корпуса жандармов. Князь принял это назначение с радостью. При встрече с родственниками он вполне серьезно сказал им: «Теперь вы обязаны со мной говорить откровенно: ведь я сделался духовником всех верных подданных государя».
А.В. Никитенко писал в своем дневнике, что и Долгоруков, и Орлов принадлежали в государственных кругах к «партии более общей и сильной… враждебной так называемому прогрессу, не желающей ни освобождения крестьян, ни развития науки, ни гласности — словом, никаких улучшений, о которых после смерти Николая так сильно начало хлопотать общественное мнение».
Долгоруков был убежденным консерватором. Одной из первых срочных мер, принятых новым начальником Третьего отделения, было создание ревизионной комиссии, во главе которой Долгоруков поставил генерала А.Л. Потапова. Рекомендации комиссии сводились к следующему. Строгий регламент должен определять роль и действия политической полиции, выявляющей злоумышленников; Третье отделение не должно превышать своих полномочий и «не должно стоять в зависимости ни от какого постороннего ведомства или учреждения». Поскольку во многом деятельность Третьего отделения зависит от осведомителей, оно «будет опираться главнейшим образом на благонамеренную среду населения». Для достижения этого необходимо, чтобы наблюдение было «явное, опирающееся на закон… а не тайное, основанное на слухах и рассказах».
Составленный комиссией доклад никак не отразился на действиях Долгорукова, который не нашел возможным представить новую программу на утверждение в установленном порядке и отложил это до более удобного времени. В тот момент, когда император всячески поощрял общественные реформы и нововведения, Долгоруков предпочел статус-кво. Новый порядок мог отрицательно сказаться на рвении его подчиненных в борьбе со злоумышленниками.