ичине подписание названного закона было отложено до середины 1874 г. Проект же его был подготовлен сразу после суда над нечаевцами, т. е. уже тогда легализация немедленного ареста представлялась властям необходимым шагом в интересах государственной безопасности. Теперь же доводы сторонников судебной реформы о том, что расследование должно проводиться исключительно лицами, облеченными юридической властью, более в расчет не принимались.
Между тем и в судебном ведомстве, и в среде жандармов эта мера встретила неоднозначную оценку. Министр юстиции Пален подчеркивал, что перед Третьим отделением стоят особые задачи: попытаться проникнуть во все слои общества и обеспечивать безопасность, мешая тайной агитации (пока она не дала пагубных результатов) и предотвращая политические преступления (до того, как заговорщики успеют привести свои планы в исполнение). Жандармы и тайные агенты должны были сообщать о всех кружках самообразования, поскольку, писал Пален, эти кружки часто используются радикалами для политической агитации среди людей наивных и благонадежных.
Кроме того, Третьему отделению предстояло раскрыть многочисленные тайные революционные общества, наводнившие, по мнению Палена, всю Россию. Секретные агенты должны проникать в ряды заговорщиков, вынашивающих планы убийства императора. Интересно, что предлагаемые Паленом меры через несколько лет стали определять общую политику царской охранки.
Многие жандармы сами высказывались против подобного вмешательства в судебное расследование; об этом писал жандарм Бачманов, уже прослуживший в корпусе 20 лет, когда его попросили осветить историческую роль жандармов. Он начал с благословенного времени Николая I, когда жандармы сами решали в зависимости от обстоятельств, как им бороться с нарушениями. Затем, замечает автор, роль корпуса изменилась: он стал посредником между правительством и верноподданными. Позднее Третье отделение наделило жандармов двумя совершенно не свойственными им функциями — шпионажа и проведения расследований для прокуратуры. Бачманов жаловался, что ведение судебных расследований требовало от жандармов соблюдения юридических норм на западный манер, и в результате многим преступникам удавалось избежать наказания.
При ликвидации «хождения в народ» в общей сложности было арестовано 717 участников. Поскольку задержанные обвинялись в политическом преступлении, их дальнейшую судьбу должны были решать министр юстиции Пален и новый начальник Третьего отделения генерал-адъютант А.Л. Потапов. Чрезмерная осторожность жандармов и следователей привела к тому, что дело продвигалось очень медленно. В результате 267 народников, которых привлекли к судебной ответственности, провели в предварительном заключении 3 года, дожидаясь суда. Часть этого срока они отсидели в петербургской городской тюрьме. За это время многие умерли или сошли с ума, и в назначенный срок перед судом предстали только 193 человека, причем трое из них скончались, не дождавшись приговора. Гибель стольких заключенных широко комментировалась в прессе и значительно подорвала авторитет правительства, против которого выдвигались также обвинения в умышленной отсрочке судебного разбирательства.
Неуверенность в том, как следует вести дело народников, привела к новым проволочкам, и в марте 1875 г. Комитет министров обсуждал, что же делать дальше. Члены Комитета высказывались за открытый процесс, но с соблюдением ограничений, предусмотренных законом от 7 июня 1872 г. Они полагали, что обнародование доводов прокурора и улик против народников поможет разоблачить «всю тлетворность изъясненных учений и степень угрожающей от них опасности».
До «процесса ста девяноста трех» началось слушание «дела пятидесяти» (о кружке «москвичей», арестованном осенью 1875 г.) в Особом присутствии Правительствующего сената, которое должно было определить, имели ли подсудимые связи с «нелегальным обществом», собиравшимся свергнуть правительство. Уже в первые дни заседания благоприятный исход дела казался военному министру Дмитрию Милютину настолько очевидным, что 24 января он публично одобрил стратегию гласности Палена «для противудействия зловредному направлению нашей молодежи и антисоциальным учениям, увлекающим множество легкомысленных людей».
К большому удовлетворению Палена, решением специальной палаты от 14 марта были оправданы только трое обвиняемых. Остальных приговорили к различным наказаниям: 15 человек — к каторге на срок от одного года до трех лет (для женщин приговор был смягчен), 21 человека — к ссылке в Сибирь на поселение, 11 человек — к тюремному заключению на срок от одного года до четырех лет. В марте результаты судебного разбирательства по «делу пятидесяти» были представлены Комитету министров, который постановил использовать аналогичные судебные процедуры при слушании дела народников.
Только один из членов Комитета министров иначе воспринял происходящее. Министр иностранных дел князь A.M. Горчаков говорил Палену, что речи «одержимых» подзащитных поразили его, как и многих других присутствующих на суде, своей зрелостью. Пален надеялся «убедить наше общество и Европу, что это дело кучки недоучившихся мечтателей, мальчишек и девчонок, и с ними нескольких пьяных мужиков». К сожалению, писал Палену министр иностранных дел, «теперь Европа знает, что враги правительства не так ничтожны, как вы это хотели показать».
К началу процесса по «делу ста девяноста трех» в октябре жандармы допросили 4 тыс. свидетелей и подозреваемых. Никогда ранее судебное расследование не тянулось так долго — впервые перед судом предстало такое количество обвиняемых. Весь мир пристально следил за ходом процесса, и власти понимали, что решения суда должны отразить позицию правительства, которое, несмотря на угрозу своей безопасности, действует справедливо и в соответствии с законом, осознавая всю полноту своей ответственности.
Чтобы сам ход дела не получил слишком широкой огласки, Пален умышленно выбрал помещение, с трудом вмещавшее подсудимых, свидетелей, адвокатов, жандармов и судебных чиновников, отклонив просьбы адвокатов перенести заседания в более просторное помещение, в котором могли разместиться публика и представители прессы. Тем не менее некоторым журналистам было разрешено присутствовать на суде, но единственной разрешенной публикацией о процессе был официальный отчет в «Правительственном вестнике».
Прокурор В.А. Желиковский представил суду показания свидетелей и факты, подтверждающие обоснованность выдвинутых обвинений. Кроме того, он пытался убедить суд, что «нелегальное общество», с которым якобы были связаны подсудимые и которое организовало «хождение в народ», представляло собой «заговор против правительства». Адвокаты в свою очередь утверждали, что их подзащитные всего лишь хотели улучшить положение крестьян, а предположения об их принадлежности к нелегальному обществу и тем более об их участии в заговоре совершенно необоснованны.
23 января 1878 г. суд объявил свой приговор. На этот раз почти половина подсудимых была оправдана (90 человек из 190 оставшихся в живых). По сравнению с результатами «дела пятидесяти» одни приговоры были более суровыми, другие — менее. Народников, обвинявшихся в организации нелегального общества, приговорили к десяти годам каторги. Тех, кого обвиняли в принадлежности к нелегальному обществу (61 человек), в знании о существовании общества и сокрытии этого факта в тайне (2 человека), в распространении литературы, призывающей к восстанию (29 человек), сокрытии в тайне факта распространения нелегальной литературы (3 человека), в хранении нелегальной литературы (26 человек), а также лиц, которым были предъявлены другие обвинения (8 человек), приговорили к тюремному заключению, каторге или ссылке на срок от нескольких дней до нескольких лет в зависимости от состава преступления.
Сотрудникам Третьего отделения, как свидетельствуют данные внутреннего опроса, результаты судебного процесса представлялись «плачевными». Предварительное следствие не только «не восполнило недомолвки на дознании», но и «ухудшило внутреннее содержание дела». Другими словами, они полагали, что жандармы собрали достаточно улик для вынесения приговора, однако следователи не только забраковали многие свидетельства, но и во многом исказили и переиначили те сведения, которые были представлены прокурору.
Учитывая названные моменты, сотрудники Третьего отделения советовали не прибегать к судебному расследованию на начальной стадии рассмотрения дел политического свойства; в этом случае тот, кому предстояло решать дальнейшую судьбу задержанных, имел возможность рассмотреть все улики, собранные жандармами. Вопрос о юридической силе этих улик был весьма спорным. Остался невысказанным следующий очевидный факт: администрация регулярно основывала свои приговоры на такого рода уликах, а для судов такие улики были неприемлемы.
Чиновники Третьего отделения никак не прокомментировали тот ущерб, который нанесли репутации правительства недавние судебные процессы. Его можно было избежать, если бы приговоры арестованному выносились сразу после закрытого рассмотрения дела, без предания его огласке. Все прекрасно понимали связь между двумя событиями: публичным объявлением приговоров по делу народников и покушением на петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, предпринятым молодой террористкой на следующий день — 24 января 1878 г.
Связь эта очевидна — недаром Вера Засулич и другие радикалы утверждали, что процесс по делу народников и его последствия вызвали общественную неприязнь к правительству и сочувствие к его противникам. Засулич обвиняла Трепова в бесчеловечности. Отдавая распоряжение наказать заключенного, градоначальник прекрасно знал, какое негодование испытывала общественность по поводу печальной судьбы народников, не переживших нескольких лет тюрьмы.
Засулич выстрелила в Трепова при свидетелях в приемной его кабинета, и ее сразу же схватили. Когда пришло время формулировать обвинение, чиновники столкнулись с проблемой выбора: обвинить Засулич в попытке убийства или приписать ей политическое преступление. После бурной реакции общественности на «дело ста девяноста трех» было решено избегать политических дел в суде, и Засулич обвинили в уголовном преступлении.