Рачковский всегда отличался сдержанностью, был превосходным профессионалом. Благодаря ему в течение многих лет на охранку работали несколько очень способных агентов. Одним из них был Бинт, которого Корвин завербовал в 1883 г., другим — Абрам Геккельман, часто менявший имена и нигде не задерживавшийся надолго. Рачковский завербовал Геккельмана в 1885 г. и отправил его в Швейцарию.
До этого Геккельман учился в Санкт-Петербургском горном институте и уже тогда был осведомителем охранного отделения. Однажды скомпрометированный, он был переведен в Ригу, где с его помощью полиция раскрыла секретную типографию «Народной воли». В январе 1885 г. по поручению охранки он переехал в Цюрих под видом молодого состоятельного поляка радикальных взглядов по имени Ландезен, чей отец якобы был банкиром в Варшаве. В Цюрихе он поступил в политехнический институт. Это положение позволило ему в качестве агента Рачковского на протяжении трех лет охотиться за наиболее опасными членами «Народной воли», которые в Швейцарии проводили эксперименты со взрывчаткой.
В середине 1886 г. директор Департамента полиции Дурново послал в Париж Зволянского с первой проверкой работы Рачковского в новой должности. Рачковский раскрыл перед посланником из Петербурга имевшиеся у него секретные документы и обсудил с ним все нюансы своей работы. В рапорте, поданном Дурново 6 октября, Зволянский очень одобрительно отзывался о деятельности заграничной агентуры и полностью оправдывал ее расходы. В перечне необходимых расходов говорилось, например, о новой конспиративной квартире, снятой в Рэнси, куда переехал Тихомиров. Старая квартира в Париже сохранялась для наблюдения за особо опасными эмигрантами. Зволянский также писал, что завербованные в Париже осведомители требовали повысить им жалованье и «во избежание могущего произойти скандала не было возможности им в этом отказать». В Швейцарии слежка за одним подозреваемым обходилась охранке в 1000 франков ежемесячно.
Месяц спустя, в ночь с 20 на 21 ноября, три агента заграничной агентуры ворвались в типографию в Женеве, где печаталась газета «Народной воли», и разгромили ее. Одним из агентов был Бинт, а сам Рачковский принимал участие в разработке плана нападения на типографию, которая, по его словам, «до сих пор составляла главную основу революционной деятельности заграничного отдела “Народной воли”». Один из членов организации говорил, что, когда он и его товарищи увидели руины, оставшиеся от типографии, они тотчас заподозрили в провокации Геккельмана, в то время носившего, как мы уже писали, имя Ландезен. (По-видимому, это обвинение потом было с Ландезена снято, поскольку он продолжал оставаться активным участником революционного движения.) Зволянский очень хвалил Ландезена, но при этом безоговорочно признавал ведущую роль Рачковского. Ландезен многое сделал «именно благодаря постоянному, вполне разумному руководству его заведующего агентурой».
Не обращая внимания на то, что их агенты нарушили швейцарские законы, чиновники в Петербурге праздновали «победу» над революционерами, и Дурново отдал распоряжение повысить жалованье всем участникам погрома. Рачковскому повезло больше других: его похвалил сам министр внутренних дел Д.А. Толстой.
Деятельность Рачковского далеко не у всех вызывала одобрение. В том же 1886 г. начальник жандармерии Киева жаловался на него в Петербург, говоря, что перед отъездом в Париж он организовал провокацию в столице Юго-Западного края. Полковник Новицкий писал следующее: «Г. Рачковский загубил массу молодежи и рабочих сил своею провокаторской деятельностью» (сам Новицкий считал, что эти молодые люди никак не причастны к революционной деятельности). По мнению Новицкого, своими провокационными действиями Рачковский ставил в ложное положение правительство. Говоря о себе лично, Новицкий утверждал, что Рачковский поставил его в невозможное служебное положение, заставив арестовать 31 человека. Хитроумные интриги заграничной агентуры, считал Новицкий, направлены на то, чтобы ослабить царскую власть, — такого рода обвинения будут предъявлены Рачковскому еще не раз.
Тем временем в конце года русские радикалы во Франции публично обвинили русскую тайную полицию в том, что ее агенты, нарушив все законы, организовали диверсию в типографии в Женеве. Рачковский не мог прямо ответить своим врагам, но нашел способ им отомстить. Он завербовал еще одного француза и заплатил хорошие деньги Ю. Хансену, известному журналисту датского происхождения, чтобы тот в своих статьях и пропагандистских публикациях представил заговорщиков против царя отвратительными анархистами. В феврале 1887 г. Рачковский послал своих агентов в Париж, чтобы разгромить типографию «Народной воли», которую они там недавно обнаружили.
Официально представляя интересы самодержавия, Рачковский продолжал борьбу с врагами российской короны через завербованных французских чиновников. В 1887 г. он убеждал префекта французской полиции Фрагнона, что враги российского самодержавия во Франции не могут представлять интересы русских людей, как они это утверждают, так как идеи свои они почерпнули у западных радикалов (которых Фрагнон, конечно, презирал), а все их сообщники — евреи, украинцы или поляки.
Затем Рачковский изменит тактику и будет просить Петербург наградить полицейского префекта Гроньона и его помощников, чтобы иметь возможность «действовать без всяких внешних стеснений со стороны префекта и его подчиненных, а также пользоваться их прямыми (хотя, конечно, негласными) услугами во всех потребных случаях».
7 марта 1887 г. Дурново потребовал от Рачковского, чтобы тот сократил свои расходы. Предполагая, что Рачковский занимается агентами внутреннего наблюдения заграничной агентуры, а агентами внешнего наблюдения руководит французский детектив Барле, Дурново предложил Рачковскому взять под свою опеку и «силы наблюдения». На это Рачковский отвечал, что еще три года назад, вступив в должность, фактически взял на себя все обязанности Барле. Чтобы не устраивать «неприятностей», полностью отстраняя Барле от дел, Рачковский объявил, что отправит его на пенсию и будет платить ему 3 тыс. франков в год. Некоторых компетентных сотрудников Барле он возьмет работать к себе.
В то же время агент внутреннего наблюдения Ландезен продолжал доносить Рачковскому на русских революционеров в Швейцарии, среди которых он продолжал выдавать себя за их сообщника. Одна небольшая группа, близкая к «Народной воле», в которую Ландезен не смог проникнуть, была тесно связана с кружком в Петербурге, к которому раньше принадлежал старший брат Ленина, Александр Ульянов, уже казненный вместе с товарищами. 9 января 1888 г. революционеры этой группы выдали себя, случайно взорвав бомбу, которую они изготавливали. Швейцарской полиции не составило труда задержать тяжело раненного члена группы Исаака Дембо, и он перед смертью рассказал достаточно, чтобы у швейцарской полиции были основания выслать из страны 19 его товарищей.
Ландезен, продолжая выдавать себя за революционера, переехал вместе со своими товарищами в Париж, где стал студентом французского сельскохозяйственного института. Теперь он жил совсем рядом с заграничной агентурой, и в это время ему удалось близко сойтись с эмигрантскими радикальными кругами, в частности с Тихомировым. Несмотря на то что несколько наиболее проницательных людей в революционной группе имели некоторые основания заподозрить Ландезена в связи с Рачковским, не было никаких достоверных сведений, его компрометирующих, и большинство эмигрантов, включая главного их лидера, Владимира Бурцева, Ландезену доверяли. Кроме того, были приняты меры, чтобы этого самого эффективного шпиона иностранной агентуры было крайне трудно скомпрометировать: о том, кто он на самом деле, знали только Рачковский, Зволянский, Дурново, Александр III и, возможно, еще несколько человек. Что произошло между Ландезеном и Тихомировым, точно неизвестно, но летом 1888 г. Рачковский узнал, что Тихомиров был готов предать революционное движение и поступить на царскую службу, получив за это прощение императора и разрешение вернуться в Россию свободным человеком. Рачковский понимал, что подобного рода сделка дает ему материал для антиреволюционной пропаганды и, несомненно, вызовет похвалу начальства. Чтобы его оценили по заслугам, Рачковский не преминул намекнуть, что именно благодаря его личному влиянию Тихомиров решил перейти в другой лагерь. На самом деле Тихомиров принял решение самостоятельно — он порвал с революцией, поскольку убедился в бессмысленности методов террористов. Тихомиров был человеком строгих принципов, поэтому он открыто объявил о перемене своих взглядов и отказался выдать Рачковскому своих бывших товарищей. Тем не менее Рачковский утверждал, что он лично встречался с Тихомировым с целью договориться, на каких условиях бывший революционер будет служить царю.
Так или иначе, в сентябре Тихомиров написал прошение царю. Александр III его простил, а Рачковский использовал свои связи в прессе, чтобы история бывшего лидера «Народной воли», предавшего революцию и террор, получила широкую огласку. В конце года Рачковский субсидировал выход памфлета Тихомирова под названием «Почему я перестал быть революционером».
Зволянский способствовал награждению Рачковского, написав в своем отчете, что последний вот уже 15 лет служит трону верой и правдой и до сих пор не был отмечен. Александр III пожаловал Рачковскому орден св. Анны третьей степени. Кроме того, принимая во внимание тяжелые условия работы Рачковского и тот факт, что он прекрасно справляется со своими обязанностями, Зволянский выхлопотал для него разрешение не подавать регулярных рапортов. Зволянский «с полной справедливостью причислял заграничную агентуру к числу самых лучших (если не лучшей) русских политических агентур, заслуга организации которой всецело принадлежит г. Рачковскому…».
Несмотря на то что охранка и заграничная агентура вели успешную борьбу с «Народной волей», в конце 80-х годов и эта, и другие революционные группы все еще представляли серьезную опасность. В середине 80-х годов Судейкин почти полностью разгромил «Народную волю» в России, но разрозненные ее члены стали снова мобилизовываться при помощи сильного заграничного крыла организации. По словам Дурново, «эмигранты не могут сами по себе, без содействия лиц, проживающих в империи, ни приготовить чего-либо серьезного, ни тем более осуществить свои замыслы»; поэтому он решил вернуть Ландезена, будто бы представлявшего парижский кружок «Народной воли», в Россию и с его помощью раскрыть имена революционеров и их явки в империи, а если удастся — спровоцировать их на инкриминируемые действия.