Затем черносотенцы попрятались в помещичьих имениях в центре страны. Власти неизменно объясняли, что им неизвестно местонахождение преступников. Вообще, взаимоотношения убийц с полицией в это время отличались своеобразием. Половнев, которому наскучила жизнь затворника, сбежал от своих товарищей домой. По дороге он был перехвачен членом «Общества активной борьбы с революцией» и станционным жандармом, которые увезли беглеца в надежное укрытие. Впрочем, замечал Половнев, «может быть, это был в действительности не настоящий жандарм, а переодетый союзник».
Финляндские власти продолжали настаивать на судебном разбирательстве. После бегства главных исполнителей преступления в распоряжении органов юстиции остался молодой черносотенец С. Александров, служивший в Главном совете на побегушках. Его судили, но признали виновным только в недонесении о преступлении и приговорили к небольшому сроку заключения. В мае 1907 г. в Финляндию был доставлен Л. Тополев (Гамзей Гамзеевич), однако улики против него оказались недостаточными. Он был освобожден из-под стражи с обязательством явиться на суд осенью, но, разумеется, и не подумал делать этого. В июне 1908 г. был задержан Половнев, но его защитникам удалось надолго затянуть разбирательство. Судебные разбирательства по его поводу продолжались вплоть до весны 1909 г. Наконец, в июне 1909 г. был задержан Юскевич-Красковский, а в августе — Ларичкин. Передача преступников финляндским властям объяснялась не внезапным прозрением полиции, а политическими причинами. В этот период черносотенные союзы особенно настойчиво критиковали правительственный курс. В Департамент полиции поступали сведения о том, что крайне правые хотят воспользоваться присутствием Николая II на торжествах в честь 200-летия победы над шведами под Полтавой и молить царя об отказе от Манифеста 17 октября. Беспрестанным нападкам подвергался лично Столыпин. Своей санкцией на арест преступников Столыпин наносил упреждающий удар по экстремистскому крылу «Союза русского народа». Кивинеппский уездный суд рассматривал дело черносотенцев в сентябре-октябре 1909 г. В Финляндии члены «Союза русского народа» не могли рассчитывать на снисхождение, которое иной раз проявляла имперская юстиция. Суд попытался установить, чей приказ выполняли дружинники. Свидетели, в том числе бывшие члены «Союза», рассказали о том, как в Главном совете обсуждались террористические акты. Выяснились поразительные вещи, например то, что некоторые члены Главного совета настаивали на необходимости физического устранения Щегловитова и Столыпина как «главных потворщиков революции».
Эти неблаговидные факты не помешали двум министрам протянуть черносотенцам руку помощи, когда финляндские власти потребовали привлечь к суду Дубровина. Премьер-министр понимал, что Николай II не позволит тронуть председателя «Союза русского народа», который поспешил укрыться в Крыму близ царской резиденции. Кроме того, черносотенцы пользовались поддержкой и в самом правительстве, и в Министерстве внутренних дел. Казначей «Союза» Полубояринова писала Дубровину об успокоительных заверениях товарища министра П.Г. Курлова: «В финляндских судах могут предъявлять какие хотят обвинения — нечего на них обращать внимание, так как русское правительство никогда Союз и вас, конечно, не выдаст. Что левые газеты пишут — совершенно наплевать».
Премьер-министр знал о желании царя поскорее свернуть суд над черносотенцами. Министр двора В.Б. Фредерикc телеграфировал из Крыма, что Николай II повелевает финляндским властям «непременно и настойчиво требовать окончания дела Герценштейна в следующем заседании суда». В свою очередь Столыпин предлагал в случае задержки перенести разбирательство на территорию России и отменить 216-ю статью Уголовного уложения, которая препятствовала этому. Чувствуя настроения верхов, черносотенцы открыто угрожали судьям в Кивинеппе. Член Главного совета адвокат П.Ф. Булацель, представлявший интересы Дубровина, во время заседания направил на судью револьвер. Суд не поддался на давление и приговорил всех обвиняемых к шестилетнему заключению.
Впрочем, адвокат Булацель, имевший большой опыт защиты погромщиков, советовал не унывать и надеяться на царскую милость. Действительно, министр юстиции Щегловитов во всеподданнейшем докладе поставил под сомнение правомерность приговора, поскольку «объяснения свидетелей были направлены против членов Союза русского народа, своей деятельностью в смутное время возбуждавших злобу революционно настроенной части населения, не останавливавшейся в выборе средств для унижения своих противников». 30 декабря 1909 г. Николай II передал статс-секретарю Великого княжества Финляндского собственноручную записку о помиловании Юскевича-Красковского и Половнева. Власти немедленно выполнили пожелание царя, чтобы оба черносотенца были освобождены еще до наступления нового года.
Как только возник шум вокруг дела Герценштейна, черносотенцы внесли коррективы в свою тактику. Они пытались продолжить серию террористических актов, действуя чужими руками и используя полицейских агентов-черносотенцев. Одним из них был А.Е. Казанцев. Он работал кузнецом на заводе Тильманса в Петербурге и исповедовал левые взгляды. Перебравшись в Москву, Казанцев легко изменил свои убеждения на крайне правые. Знакомство с деятельностью революционных партий сделало его ценным приобретением для «Общества активной борьбы с революцией». Он стал ближайшим помощником графа А.А. Буксгевдена — члена этого «Общества» и одновременно чиновника особых поручений при московском генерал-губернаторе, занимавшегося политическим розыском из идейных соображений.
Казанцев понял, что его новое занятие выгоднее кузнечного ремесла. Он быстро разбогател и хвастался перед друзьями, что занимает какую-то фантастическую должность «главного контролера над сыскной полицией». Его поездки в Петербург были окутаны тайной. Жандарм Запольский, служивший на станции Териоки, показывал, что именно Казанцев был тем человеком, который вместе с Половневым предъявил ему удостоверение полицейского агента.
В один из своих приездов в столицу Казанцев встретил бывшего члена Петербургского совета рабочих депутатов С.С. Петрова, который работал с ним на одном заводе и знал его только как эсера. Скрыв от товарища перемену своих убеждений, Казанцев предложил ему принять участие в акции эсеров-максималистов против графа Витте. Петров согласился и рекомендовал для участия в деле 22-летнего рабочего В.Д. Федорова. Поразительно, с какой легкостью находились добровольцы для политического убийства. В разгар приготовлений Петров был арестован и выслан из столицы. Но его место тотчас же занял молодой портной А.С. Степанов. Очевидно, Казанцев отлично изучил психологию людей, готовых пожертвовать своей и чужой жизнью ради революционных идеалов, о которых они имели весьма смутное представление. К каждому из них Казанцев нашел особый ключ.
Петрову он предложил отомстить Витте, так как во время его премьерства был арестован Петербургский совет. Василий Федоров по своей наивности поверил в нелепость типа того, что «граф» состоял в партии максималистов, но потом изменил и выдал полиции товарищей, совершавших экспроприацию в Фонарном переулке. Степанов, называвший себя человеком левых убеждений и в то же время честно признававшийся, что затрудняется определить их сущность, вспоминал: «Казанцев мне и Васе сказал, что партия анархистов признает графа Витте вредным и что нужно его убить. Мы, не разбирая хорошо, во всем выразили согласие».
Утром 29 января 1907 г. Федоров и Степанов взобрались на крышу дома Витте и опустили в дымоходы две бомбы. Стрелки часов были поставлены на девять утра. Но часовой механизм не сработал, а вечером того же дня прислуга, собиравшаяся затопить печи, обнаружила первую бомбу.
Черносотенцы не скрывали резко отрицательного отношения к бывшему премьер-министру. Дубровин приходил в неистовство при одном упоминании его имени. По свидетельству кандидата в члены Главного совета А.И. Пруссакова, Дубровин примерно за месяц до покушения поручил ему раздобыть подробный план дома Витте, намекнув, что это предпринимается с «высочайшего соизволения» и некая «августейшая особа» обратилась за помощью к черносотенцам, поскольку не доверяет полиции. За несколько дней до покушения Дубровин подготовил заметку о покушении на экс-премьера. «Любой палач покажется гуманистом в сравнении с людьми, наталкивающими пылкую молодежь на убийство своих противников… — писал председатель «Союза». — Чего же хотят кровожадные безумцы, вкладывающие адские машины в печи, — неужели убийства ради убийства, крови ради крови?»
Пруссаков показал, что через несколько дней после покушения застал в кабинете Дубровина двух молодых людей, которые требовали заплатить им обещанное, или они расскажут все графу. «Когда я, придя к Дубровину, застал описанную сцену, — вспоминал Пруссаков, — то Дубровин, как бы оправившись, заметил мне: «Вот враги меня не оставляют в покое, ко мне подослали левые, жиды и граф Витте, чтобы получить с меня 3 тыс. руб., угрожая в противном случае объявить, что покушение на графа Витте организовано Союзом русского народа и мною как председателем…» По некоторым сведениям, бомбы были подготовлены В.Н. Казариновым, чье имя упоминалось в связи с Пуришкевичем и убийством Герценштейна. Он поселился в гостинице напротив дома Витте, откуда наблюдал за Казанцевым и непосредственными исполнителями.
Для Департамента полиции не было секретом повышенное внимание крайне правых к бывшему премьеру. В октябре 1906 г. полиция получила сведения о том, что III монархический съезд в Киеве принял решение ликвидировать Витте. По жребию приговор должен был привести в исполнение руководитель гомельского отдела «Союза русского народа» А.Х. Давыдов. После возвращения Витте из-за границы осенью 1906 г. в его доме было установлено круглосуточное дежурство агентов охранки. Сразу после обнаружения бомб на место происшествия прибыли ротмистр Комиссаров и полковник Герасимов. Им как опытным специалистам хватило беглого взгляда на взрывное устройство, чтобы определить, что оно изготовлено не революционерами. О том же свидетельствовали анонимные письма с требованием выкупа и угрозой вторичного покушения, которые Казанцев послал Витте через несколько дней. Подобный шантаж не был характерен для революционного подполья.