Сотрудничество с крайне правыми имело свою оборотную сторону. Когда освободительное движение пошло на спад, черносотенные дружины оказались ненужными. Однако правительству с немалым трудом удалось загнать обратно выпущенного на свободу джинна. Серьезным ущербом для престижа монархии обернулось помилование убийц Герценштейна и грубое давление на судебные власти с целью замять скандал вокруг покушения на Витте. С точки зрения руководителей полицейского ведомства, заслуги «черной сотни» искупали эти издержки.
Не случайно Столыпин писал одесскому градоначальнику Толмачеву: «Я не могу не позволить себе поделиться с вашим превосходительством моим личным соображением о том, что в смутную эпоху 1905–1906 гг. “Союз русского народа” сыграл крупную, можно сказать, историческую роль, оказав существенную помощь и содействие правительству в деле подавления революционного движения».
Раздел IIIДвойные агенты и диссиденты
Функционируя как огромный компьютер, охранка видела в своих сотрудниках исправные и бесстрастные части механизма. Однако они были живыми людьми со всеми их достоинствами и пороками. Особенно сложно было проконтролировать секретных сотрудников, практически невозможно — определить момент, когда испытанный агент в силу тех или иных причин начинал утаивать или сообщать неверную информацию, что неизбежно искажало общую картину.
Но гораздо худшим был вариант, при котором секретный сотрудник, не выдержав ежедневных нервных перегрузок, выходил из повиновения, уничтожая важнейшие узлы всей системы. Наконец, охранка, используя изменников и перебежчиков из революционного лагеря, не была застрахована от диссидентов в собственных рядах. Мы сочли возможным рассмотреть эти проблемы на примере нескольких людей, чьи судьбы оказались связанными с тайной полицией.
Глава 7Суперагент Азеф
Департамент полиции имел своего агента номер один, чьим подвигам могли бы позавидовать супермены из самых захватывающих шпионских романов. В отличие от литературных героев, Азеф не был объектом гордости и подражания. Его имя стало нарицательным обозначением вероломства и предательства. Разоблачение Азефа, занимавшего важное положение в эсеровской партии, внесло смятение в ряды радикальной оппозиции, так как подтверждало самые мрачные прогнозы о всесилии охранки. Вместе с тем это дело поставило правительство в очень сложное положение. К потере незаменимого осведомителя добавилось обнародование целой вереницы фактов, неприглядных с моральной и сомнительных с юридической точки зрения.
Изложить историю Азефа легко и в то же время неимоверно трудно. Легко, потому что мало о ком из государственных и общественных деятелей России написано столько статей, монографий, даже романов, сколько о платном агенте по имени Азеф. Трудно, потому что красочные мифы о нем потеснили прозаическую правду. Между тем в судьбе Азефа отчетливо отразились все характерные черты системы политического розыска в России.
По своему происхождению Евно Фишелевич Азеф принадлежал к той категории российских подданных, для которых полицейская служба была наименее вероятным жизненным уделом. Он родился в 1869 г. в захолустном местечке Гродненской губернии в семье портного-еврея. Азефам удалось вырваться из так называемой черты еврейской оседлости в Ростов-на-Дону. Глава семьи завел лавку, сыновья окончили гимназию. Хотя российские законы на каждом шагу напоминали Азефу о его национальной принадлежности, он равнодушно относился к своим соплеменникам, за исключением ближайших родственников. Он нежно заботился о матери, братья и сестры подолгу жили в его доме. Азеф служил репортером в газете, занимался мелкими посредническими сделками. По общему мнению, он был малосимпатичным молодым человеком, а с возрастом его внешность становилась все хуже и хуже. Толстый, сутулый, с нездоровым цветом лица, он производил отвратительное впечатление при первой встрече.
У большинства молодых евреев политические взгляды были радикальными. Фамилия Азефа впервые появилась в картотеке Департамента полиции как фамилия участника еврейского революционного кружка. В мае 1892 г. Донское губернское жандармское управление сообщило, что Азеф занимается рабочей пропагандой и, разъезжая в качестве комиссионера, имеет возможность поддерживать связь с «иногородними соумышленниками». Однако к моменту отправления донесения Азефа уже не было ни в Ростове-на-Дону, ни в России. При первом известии о возбуждении полицейского дознания он выправил заграничный паспорт и поспешил выехать в Германию.
Азеф поступил в политехнический институт г. Карлсруэ в возрасте 23 лет, когда многие его сверстники успели закончить курс наук. Он учился до 30 лет и все это время должен был содержать себя, а потом и семью. Азеф выбрал предосудительный заработок. В марте 1893 г. он направил на Фонтанку письмо с предложением услуг. Основным мотивом его действий, очевидно, являлась элементарная корысть. Дополнительным толчком могло послужить чувство мести. По агентурным сведениям ростовских жандармов, Азеф был глубоко обижен на бывших товарищей, так как «некоторые из них, выманив у него чужие деньги, поставили его в необходимость бежать за границу и не только не уплатили долга, но обманули в обещании помогать ему в жизни за границей».
Хотя письмо было анонимным, Департаменту полиции не составило труда установить личность добровольца. Запросили Ростов-на-Дону, полковник Страхов доложил: «Подозреваю, что это мой старый знакомый Азеф». Он охарактеризовал его как человека неглупого, пронырливого и отчаянно нуждающегося. После согласования с начальством заведующий 3-м делопроизводством Г.К. Седякин уведомил анонимного корреспондента о зачислении на службу: «Я думаю, что не ошибусь, называя вас г-н Азеф».
По Департаменту полиции ходил анекдот, что не очень грамотный писарь, получив письмо из Карлсруэ, завел досье на «сотрудника из кастрюли». Но это одна из легенд. Первый том архивного дела заключен в голубую папку с лаконичной надписью: «Азеф». В ней находятся донесения, адресованные «его высокоблагородию Николаю Петровичу Виноградову». На этом конспирация исчерпывалась. Донесения подписывались: «Готовый к услугам Азеф».
Через некоторое время переписку с секретным сотрудником взял в свои руки Л.А. Ратаев. Он дольше, чем кто-либо из полицейских чиновников, общался с Азефом. При нем сотрудник получил агентурную кличку. Не мудрствуя, Ратаев наградил его привычной фамилией — Виноградов, сочетая ее с именем и отчеством — Евно Фишелевич. Только через несколько лет после пропажи нескольких писем Азеф настоятельно попросил Ратаева не употреблять его настоящего имени. Забегая вперед, скажем, что у Азефа, как у всякого агента, работавшего с несколькими полицейскими начальниками, были различные псевдонимы. Позже его звали Раскин, Капустин, а филерам он был известен как Филипповский.
Сначала услуги Азефа оценивались в 50 руб. в месяц — именно столько запросил он сам. Скромность оплаты соответствовала незначительности сведений, которые можно было почерпнуть в студенческой среде. Сохранился конспект выступления Азефа на собрании земляков. Его беспокоило отсутствие искренности и товарищеского духа. «Наш долг, — призывал он, — сплотиться, стать близко друг к другу, знать жизнь каждого из нас, его взгляды, отношение к окружающей нас политической борьбе и способы реагирования на ее проявления». Неизвестно, был ли услышан этот призыв, но в донесениях Азефа давался подробнейший отчет о каждом русском студенте. Если он сообщал о товарище, собиравшемся провезти нелегальную литературу в чемоданах с двойным дном, то предупредительно прибавлял: «Обыкновенно у него 2 больших чемодана. Я, может быть, сумею телеграфировать величину и цвет чемоданов».
В 1900 г. Азеф окончил политехнический институт. Перед инженером-электротехником открывался весь мир. Однако он решил вернуться в Россию, несмотря на то что ему в самой бесцеремонной форме напомнили его истинное место в родном отечестве. Диплом одного из «лучших зарубежных учебных заведений ничего не значил в глазах русских чиновников. Сдать экзамен экстерном ему не разрешили. Поэтому он как еврей без высшего образования не имел права жить в Москве. Азеф обиженно писал Ратаеву: «Я, право, не ожидал такого к себе отношения со стороны вас. Ведь подать прошение о том, чтобы получить отказ, я мог бы и сам».
Поскольку с Азефом связывали большие надежды, переговоры с московскими властями взял на себя лично директор Департамента полиции С.Э. Зволянский. Градоначальство согласилось не трогать нужного полиции еврея, но официального разрешения на жительство он так и не получил. В Москве Азеф поступил в распоряжение С.В. Зубатова и прикоснулся к деликатной сфере взаимоотношений между охранным отделением и Департаментом полиции. Он сохранил связь с Ратаевым и сообщал ему о каждом шаге нового руководителя. «С.В. мне развивает свою точку зрения и свое критическое отношение к Департаменту, который действует всегда больше по-чиновничьи, формально», — писал Азеф и ядовито добавлял: «В общем со взглядами С.В. я почти соглашался…»
Азеф был принят на работу в Компанию всеобщего электрического освещения и зарекомендовал себя квалифицированным специалистом. Его жалованье составляло 225 руб. в месяц — больше, чем он получал в ту пору от полиции. Тем не менее работа в компании являлась только прикрытием. Сослуживцы замечали, что «Азефа постоянно отрывают от занятий посетители. Все время Азефа вызывали в приемную. К нему ходили студентки, курсистки, дамы. В особенности дамы разных возрастов и разно одетые, и богатые и бедные». Он занимался не любовными интрижками, а вел подпольную работу. Азеф считался сочувствующим и получил свои первые (революционные, а не агентурные) конспиративные клички — Француз, Плантатор. Впоследствии он менял их чаще, чем агентурные псевдонимы: от неуважительного намека Толстый до внушавшего трепет Иван Николаевич.
Наиболее удачным делом Азефа в это время была ликвидация подпольной типографии в Томске. По просьбе организатора «Северного союза социалистов-революционеров» А.А. Аргунова он изготовил вал для печатного станка, а затем указал полиции на лиц, отправившихся в путь с грузом шрифта. Командированный в Томск А.И. Спиридович вспоминал: «Надо было придумать такую комбинацию, которая дала бы возможность свободно действовать и розыскному органу, да и прикрыла бы следы агентурных источников». Операция была проведена в лучших традициях зубатовской школы, Спиридович добился откровенных показаний. В письме к Ратаеву Азеф глумился над недогадливыми подпольщиками: «Аргунов и К° с минуты на минуту ожидают ареста и все свои связи, петербургские и саратовские, передают мне. Представляете себе, кого подозревают в провокации: Чепика (Один из членов Союза. —