В 1917 г. в своем докладе членам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства следователь И. Иодловский подытожил основные направления деятельности охранки с 1907 г. до ее упразднения в феврале 1917 г. Цитируя директиву за директивой, он документально подкреплял свой вывод о том, что начиная с создания охранных отделений в 1903 г. политическая полиция делала главный упор на использование осведомителей и провокаторов. По его мнению, премьер-министр П.А. Столыпин своими циркулярами от 10 февраля 1907 г. и от 19 февраля 1911 г. подтвердил этот переход от преимущественно наружного наблюдения к внедрению секретных агентов. Правда, Иодловский чересчур придирчив к приказам, которые издавались под давлением сложных обстоятельств, однако он наглядно показывает, что двуличие и тайные махинации стали привычным явлением в работе охранки.
Последний директор Департамента полиции А.Т. Васильев (с сентября 1916 по февраль 1917 г.) назвал «наивной» точку зрения следователей Временного правительства (именно таких, как Иодловский), будто в использовании политической полицией платных осведомителей из числа членов «запрещенных политических организаций», которым они гарантировали «неприкосновенность», есть состав преступления и что эти чины следует привлечь к ответственности. Подобные секретные операции были оправданны, утверждал он, приводя банальный, но веский довод в пользу охранки: только так можно было противодействовать заговорщикам, посягавшим на законную власть.
Вот несколько примеров (не все они заимствованы у Иодловского) распоряжений, характерных для периода после 1905 г. и направленных на активизацию той самой секретной работы, которую осудил Иодловский.
Первое относится к июлю 1908 г., когда директор Департамента полиции М.И. Трусевич (1906–1909 гг.) потребовал увеличить численность осведомителей и ускорить разгром подпольных организаций, способствуя радикализации их программ, т. е. провоцируя их на совершение преступных деяний.
В том же году С.Е. Виссарионов (вице-директор Департамента полиции и начальник Особого отдела в 1908–1912 гг.) расширил сферу деятельности своей агентуры на местные государственные учреждения и частные оптовые магазины и склады, где революционеры могли раздобыть оружие. Говоря о психологических преимуществах сплошной слежки, он выразил уверенность, что в результате воцарится взаимное недоверие, «а потому никакая конспирация не может явиться слишком достаточной».
К 1910 г. Н.П. Зуев (директор Департамента полиции в 1909–1912 гг.) уже имел агентов охранки в жандармских подразделениях, несших службу на железных дорогах (т. е. секретные агенты должны были следить за агентами в форме) и в регулярных войсках; кроме того, он избрал для внедрения агентуры литовско-польскую социалистическую партию и панславистское движение. Еще через год Зуев требовал не спускать глаз с «радикальной интеллигенции», которая проявляла склонность к возрождению профессиональных объединений 1905 г. По его мнению, социал-демократы и левые либералы из числа кадетов, преследуя свою политическую выгоду, формировали коалицию для создания мощной оппозиции.
С нарастанием стачечного движения в 1911 г. Виссарионов дал охранке указание еще более расширить агентурную сеть в рабочих организациях, дабы не допустить «полного повторения всех деталей 1905 года», когда организованные группы рабочих и профессиональной интеллигенции объединились в такой широкий фронт, что правительство было вынуждено уступить их требованиям. В июне следующего года директор Департамента полиции С.П. Белецкий (о котором мы скоро поговорим подробно) без обиняков приказал, чтобы в каждом рабочем союзе состоял секретный агент. К сентябрю этот приказ был распространен на все учебные заведения и тюрьмы, к октябрю — на «все оппозиционные и революционно настроенные слои, особенно студентов, крестьян, путейских рабочих, солдат и матросов». В апреле 1913 г. товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский (о нем также будет подробный разговор) стал шефом Белецкого и предпринял сокращение армии секретных агентов. Уже одной чрезмерной численностью своей, уверял он, эта армия наносит вред государству. В январе следующего года он сместил Белецкого, а к июлю охранка столкнулась с новыми трудностями в связи с началом войны с Германией. В этих обстоятельствах даже Джунковский признавал необходимость внедрять своих людей в ряды меньшевиков и большевиков, чтобы помешать объединению двух фракций оппозиционной партии, которая приобретала все больше сторонников.
В сентябре 1915 г. Белецкий сменил Джунковского на посту товарища министра внутренних дел, и вербовка осведомителей и провокаторов возобновилась с прежним размахом. Будучи под его началом, директор Департамента полиции Е.К. Климович (март — сентябрь 1916 г.) в июле 1916 г. довел до сведения своих подчиненных донесение осведомителя из Центрального военно-промышленного комитета о царящих там антиправительственных настроениях. Хотя эта организация крупных частных предпринимателей создана якобы для помощи государству в войне, предупреждал он, центральный орган военно-промышленных комитетов занял подрывную позицию: выступает за «свободу коалиции» и проголосовал в поддержку объединения рабочих в любые организации — будь то общественные или культурно-просветительские, — какие могут быть разрешены местными властями. Налицо попытка организовать «рабочую массу», считал Климович, «с целью ниспровержения существующего государственного строя».
Три месяца спустя и всего за четыре месяца до падения монархии еще один директор Департамента полиции, Васильев, требовал от розыскных учреждений «последовательно, систематически» расширять «секретную внутреннюю агентуру». Он указывал также, что все агенты обязаны представлять письменные донесения. Без такой информации сотрудники Особого отдела не могли в полной мере использовать агентов и осведомителей, а также определять, кто из них отлынивает от работы, что нередко случалось с агентами охранки.
Белецкий предстает перед нами как главная фигура в деятельности тайной полиции: он лично руководит операциями, берет на вооружение все известные приемы розыска и отдается своей работе с истовостью новообращенного заступника веры. Белецкий был одним из немногих выходцев из податного сословия, кому в дворянском государстве удалось подняться до высших ступеней административной лестницы. После успешного окончания юридического факультета Киевского университета ему предстояла тяжелая борьба за то, что другим принадлежало по праву рождения. Белецкий начал службу младшим помощником делопроизводителя и за тринадцать лет сумел выбиться только в старшие помощники.
Перелом произошел, когда он погрузился во внеслужебную деятельность, связанную с благотворительными организациями и Красным Крестом. Во всех кружках и комиссиях, находившихся под покровительством высоких административных лиц и их жен, Белецкий безропотно выполнял скучную бухгалтерскую и техническую работу. Добровольный сотрудник комиссии по народному продовольствию запомнился ковенскому предводителю дворянства П.А. Столыпину. Вскоре после своего назначения министром Столыпин предложил Белецкому пост самарского вице-губернатора. В июле 1909 г. Столыпин перевел Белецкого исполняющим обязанности вице-директора Департамента полиции.
Хотя Белецкий был новым человеком на Фонтанке, именно ему давались наиболее деликатные поручения. Он подготавливал за подписью министра ответы графу С.Ю. Витте по поводу причастности полиции и черносотенцев к покушению на его жизнь. Белецкий вспоминал, что им «приходилось извилистым образом выдумывать ответы, которые имели значение отписки, но тонкой отписки, ни два, ни полтора, что называется».
В Департаменте полиции Белецкий ведал финансовой частью и законодательной комиссией, разрабатывавшей полицейскую реформу. Эту работу курировал товарищ министра А.А. Макаров. Пересев в кресло министра, он поставил своего подчиненного во главе Департамента полиции (с декабря 1911 г. Белецкий считался исполняющим должность, а через год был утвержден директором). Главным достоинством Белецкого как чиновника была поразительная работоспособность. Он занимался служебными делами с утра до позднего вечера. Если же министр требовал срочный доклад, то Белецкий мог за ночь проштудировать тысячу страниц документов и утром представить подробную справку.
В глазах сослуживцев и знакомых Белецкий был весьма достойным человеком, может быть грешившим чрезмерной искательностью по отношению к высшим чинам. Он считался примерным семьянином и вместе с двумя родными дочерьми воспитывал приемную девочку-сиротку. Однако министр Макаров недаром говорил, что его подчиненный безупречен до тех пор, пока его держат в узде.
До назначения директором Белецкий почти не касался вопросов политического розыска. От человека с университетским образованием, много сил отдавшего подготовке полицейской реформы, можно было ожидать свежего взгляда на полицейскую рутину. Однако Белецкий занял узковедомственную позицию по отношению к агентуре, наружному наблюдению, нарушению тайны корреспонденции и т. п. Его часто называли «всероссийским сыщиком», «поэтом полицейского ремесла». Белецкий буквально упивался положением руководителя тайной полиции империи. Он командировал за границу чиновников для изучения всех новшеств полицейского дела, созвал первое совещание начальников сыскных отделений, пропагандировал научные методы борьбы с преступностью. Белецкий положил начало использованию подслушивающих устройств. По иронии судьбы бесчисленное множество «жучков», расплодившихся в период существования советских органов безопасности, ведет свою родословную от нескольких подслушивающих аппаратов, выписанных по инициативе Белецкого из-за границы и установленных в помещении большевистской фракции.
Белецкий с величайшим энтузиазмом занимался работой, от которой предпочитали держаться в стороне многие из его предшественников по директорскому посту. Он лично руководил наиболее важной секретной агентурой, встречался с осведомителями на конспиративных квартирах, диктовал им инструкции. Зная все нюансы революционного подполья вплоть до личных отношений лидеров главных партий, Белецкий проводил древний принцип «разделяй и властвуй». Он сделал ставку на раскол между большевиками и меньшевиками, хотя дальнейшие события показали, что обособление большевистской партии имело совсем иные последствия, чем рассчитывал директор Департамента полиции.