Джунковский утверждает также, что избавил от полицейских осведомителей армию. Особенно его огорчала причастность к агентуре командного состава, причем некоторые офицеры требовали, чтобы секретные агенты распространяли листовки и провоцировали волнения, дабы оправдывать аресты предполагаемых смутьянов. Военный министр В.А. Сухомлинов, по всей видимости, относился благосклонно к этим «ужасам», тем не менее Джунковский издал еще один приказ, запрещающий подобную деятельность, хотя и сомневался, что его станут выполнять.
По свидетельству Джунковского, тотчас по вступлении в новую должность он ввел и другие изменения: положил конец полицейскому произволу в отношении пассажиров на железных дорогах; разрешил перлюстрировать письма только тех лиц, кто реально нарушал интересы законности и порядка; смягчил существовавший порядок ссылки — он вообще был против ссылки, ибо считал, что она только укрепляет оппозицию. Пользуясь данной ему властью, вспоминал Джунковский, он нередко сокращал срок ссылки, рекомендованный Особым совещанием, «никогда не отказывал в просьбах об отправлении в место ссылки на собственный счет взамен этапа (который был связан с немалыми лишениями), а также почти никогда не отказывал в замене высылки выездом за границу, не видя в этом никакой опасности для государства».
Спустя два месяца после своего назначения — с 26 июня по 3 июля — Джунковский провел в Москве совещание чинов полиции, имевшее целью укрепить законность их действий; а еще через неделю он распорядился упразднить все охранные отделения, за исключением основных (они сохранились в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, а в некоторых отдаленных губерниях их статус был понижен до розыскных отделений). Осенью того же года неутомимый Джунковский провел инспекцию своей необъятной полицейской империи, форпостом которой было Заграничное отделение в Париже, работавшее в условиях глубокой конспирации и возглавлявшееся тогда А.А. Красильниковым. Как не преминул отметить Джунковский, он «легализировал, или оформил, положение» Красильникова в Париже как официального представителя Министерства внутренних дел, приехавшего знакомиться с опытом своих французских коллег-криминалистов.
Устроив Белецкому место в Сенате, Джунковский в январе 1914 г. добился назначения новым директором Департамента полиции А.В. Брюна де Сент-Иштолита, француза по происхождению, бывшего присяжного поверенного. А через полгода новое, хотя и временное обстоятельство, обусловившее спад подрывной деятельности и волнений, — начало войны с Германией — побудило Брюна составить документ (секретный циркуляр от 2 сентября 1914 г.), в котором он прозорливо предсказал развитие политической ситуации.
Революционеры, писал Брюн, пока выжидают, не желая обычными выступлениями против правительства навлечь на себя гнев основной части населения, сплотившегося вокруг царя в патриотическом порыве. Однако их далеко идущие планы, продолжал он, остались прежними: помочь кадетам занять важнейшие посты в правительстве, поскольку либералы наверняка расширят политические свободы — «слова, союзов, собраний и т. д.» — и тем самым позволят революционерам беспрепятственно вести «социалистическую пропаганду и агитацию».
Далее в секретном циркуляре говорилось. Раньше либералы уже помогли революционерам своим деятельным участием в возрождении рабочих организаций, которые ввиду недавнего притока на заводы и фабрики «зеленых работников» из деревни и женщин склонились на сторону радикалов. Когда настанет подходящий момент, революционеры воспользуются этой поддержкой рабочих масс, чтобы устранить со своего пути и самодержавие, и либералов, захватить власть и насадить социализм. Между тем агенты охранки должны были помочь не допустить такого развития событий, предоставляя исчерпывающие сведения о влиятельных в данное время силах оппозиции, а именно о кадетах — партии «народной свободы», за которой стояли крупные предприниматели.
6 сентября, незадолго до того как из-под его пера вышел этот дальновидный общий анализ состояния оппозиционных сил, Брюн издал распоряжение, отражавшее его обеспокоенность более узкой и насущной проблемой: в отношениях между фракциями революционной РСДРП, особенно между большевиками и меньшевиками, появились признаки примирения. Он приказал внутренней агентуре в этой партии всеми доступными средствами мешать ее воссоединению — в свое время Белецкий дал точно такое же задание Малиновскому.
Правда, большевик Малиновский, прославившийся своим красноречием на партийных заседаниях и в Государственной думе, уже не числился агентом полиции и не получил сентябрьского распоряжения Брюна, поскольку еще 4 мая он внезапно сложил с себя депутатские полномочия и уехал за границу. По сей день можно только предполагать, чем был вызван столь неожиданный поступок.
Если верить рассказу Джунковского, в котором он предстает в самом выгодном свете и который противоречит версии Белецкого, за все время сотрудничества Малиновского с охранкой Белецкий ни разу не докладывал об этом Джунковскому и не советовался с ним, будучи уверен, что тот не потерпит беззакония и политических махинаций. А потому, утверждает Джунковский, он пребывал в полном неведении до апреля 1914 г., когда в унаследованном от предшественника обширном архиве Брюн обнаружил дело Малиновского. По словам Джунковского, он был возмущен тем, что член Думы является агентом охранки, и будто бы тотчас приказал Малиновскому подать прошение об отставке председателю Думы М.В. Родзянко и покинуть пределы России, назначив ему, однако, пенсию в размере 6 тыс. руб., что равнялось его последнему полицейскому жалованью. Как сообщает Родзянко, о причине отъезда Малиновского он узнал всего несколько дней спустя от Джунковского, который просил его не предавать дело огласке. Джунковский рассказал, что Малиновский был секретным агентом, и обещал впредь избавить Думу от осведомителей.
Возможно, Джунковский раскрыл карты, так как решил, что рано или поздно роль Малиновского всплывет наружу, и почел за благо сразу откровенно признаться во всем Родзянко.
Есть, правда, и другое объяснение: не исключено, что как раз весной 1914 г. Джунковский посчитал политическую ситуацию благоприятной для отставки Малиновского. Ведь своим растущим влиянием среди рабочих большевики были тогда во многом обязаны именно громкой популярности Малиновского, и странный отъезд этого глашатая масс мог насторожить общественное мнение и позволить охранке распространить дезинформацию — а то и правду — о Малиновском, чтобы нанести большевикам моральный урон и отпугнуть от них сочувствующих.
Ленин, признав в 1917 г., что допустил ошибку, защищая Малиновского, заявил тем не менее, что Малиновский своей работой принес большевикам огромную пользу; зато когда после революции Малиновский опрометчиво явился к большевикам и попробовал уверить их, что он преданный член партии, которого грубым шантажом заставили работать на охранку, те, недолго думая, расстреляли его. А вот какой итог делу Малиновского подвел бывший товарищ министра внутренних дел Джунковский: «Думаю, что Д-у полиции от него было пользы немного, вернее, он отвлекал внимание Белецкого от серьезных дел».
По поводу же собственной причастности к делу Джунковский утверждал, что знай он во время выборов в Думу осенью 1912 г., когда был губернатором Москвы, о незаконном выдвижении Малиновского в кандидаты — не допустил бы его избрания. На вопрос, почему он не привлек Белецкого к суду, как только узнал, что тот совершил преступление, проведя Малиновского в Думу, Джунковский дал вполне правдоподобное объяснение: «Просто не хотелось скандала».
Как бы то ни было, возмущение Джунковского в отношении махинаций с Малиновским вполне согласуется с его попытками ограничить чрезмерное и противозаконное использование осведомителей и провокаторов. Более того, если у них с Белецким действительно возник серьезный конфликт из-за ухода Малиновского, возможно, Джунковский тем самым дал в руки Белецкому еще один козырь против себя, который впоследствии будет пущен в ход, — еще один, помимо их предполагаемых разногласий о сокращении численности сотрудников охранки.
Дело в том, что ко времени выхода Малиновского в отставку Джунковскому удалось настолько сократить штат секретных агентов, что, по его расчетам, в бюджете Департамента полиции на 1914 г. должно было высвободиться 500 тыс. руб. Основную часть этой суммы сэкономили за счет упразднения охранных отделений, но, кроме того, он, к примеру, снял часть охраны на Фонтанке, 16, и оставил лишь 50 из 100 человек, охранявших мать Николая II, вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Он потребовал также от своих подчиненных, чтобы они заранее получали разрешение на все операции, требующие значительных затрат.
В своих воспоминаниях Джунковский сообщает, что к тому времени, как он стал курировать полицию, бюджет был непомерно раздут и фонды, выделенные правительством Министерству внутренних дел на тайную полицию в 1913 г., превышали 5 млн руб., из них 1,5 млн поступило из 10-миллионного секретного фонда. Вдобавок много средств расходовалось вне бюджета Министерства внутренних дел, например Министерство юстиции выплачивало жалованье шестерым охранникам своего министра; да и в самом Министерстве внутренних дел расходы производились официально как бы не из бюджета тайной полиции, однако были направлены в основном именно на ее нужды — скажем, ассигнование 208 тыс. руб. на укрепление жандармерии в губерниях.
Джунковский указывает размер бюджета тайной полиции в рамках Министерства внутренних дел на 1913 г. в сумме 3 966 105 руб. и уточняет, что чуть более четверти, или 1 034 633 руб., было выделено на службу охраны (688 180 руб. — на охрану Зимнего дворца и подступов к нему; 364 483 руб. — для личной охраны членов императорской семьи и высокопоставленных сановников). Две трети расходов, или 2 667 942 руб., пришлось на политический розыск внутри страны (1 984 524 руб. — охранным отделениям; 608 500 руб. — железнодорожной жандармерии; 74 918 руб. — агентам, подчиняющимся непосредственно