Осознав бесполезность устных и письменных обличений, Илиодор изменил тактику. 29 июня 1914 г. одна из его «духовных дочерей», некая Хиония Гусева, подкараулила Распутина в селе Покровском и нанесла ему серьезную рану ножом. Покушение было тотчас же связано с Илиодором — Труфановым, и ему пришлось спешно скрыться за границей. В Норвегии он написал книгу «Святой черт», изобличавшую Распутина и его окружение.
После покушения на Распутина царь приказал министру внутренних дел Маклакову предотвратить повторение подобных нападений. 30 июня 1914 г. Маклаков распорядился, чтобы товарищ министра В.Ф. Джунковский установил за «старцем» постоянное наблюдение. Пожалуй, даже террористам не доводилось попадать в такое плотное кольцо наблюдения, какое было у Распутина. К нему приставили целый отряд «развитых и конспиративных» филеров. Была заагентурена прислуга в его квартире. Секретный агент был командирован на постоянное жительство в село Покровское.
Впоследствии должностные лица, причастные к наблюдению за Распутиным, утверждали, что им приходилось чуть ли не еженедельно менять опытных агентов — настолько сильным было гипнотическое воздействие «старца». Это очередная легенда. Состав филерского отряда был более или менее постоянным, а их поведение — самым обыкновенным. Сосед Распутина по лестничной площадке отмечал в своем дневнике: «В подъезде агенты играют все время в карты от безделья». Отношения Распутина с окружавшими его агентами можно было назвать патриархальными. В хорошем расположении духа «старец» зазывал дежуривших на лестнице филеров на кухню, в плохом — бранил и гнал прочь… Иногда Распутин вел с ними беседы на политические темы, например рассказывал, что в 1905 г. России собирались дать конституцию, «но было еще рано».
Филеры первыми встречали многочисленных посетителей Распутина и расспрашивали их о целях визита. Лица, общавшиеся со «старцем» в городе, получали филерские клички и подлежали выяснению. Каждый шаг Распутина, которого филеры называли Темный, был отражен в дневниках наружного наблюдения. На основе дневников составлялись списки знакомых Распутина, сводки наблюдений и справки.
Министр Маклаков предполагал, что филеры ограничатся охраной «старца», но товарищ министра преследовал другие цели. «Устанавливая за ним наблюдение, — показывал Джунковский, — я имел в виду добыть известные данные, которые позволили бы обвинить его в каких-нибудь незаконных проделках…» После десяти месяцев изучения филерских сообщений Джунковский наткнулся на сообщение о дебоше, который учинил Распутин в московском ресторане «Яр» 26 марта 1915 г. Начальник охранного отделения полковник А.П. Мартынов сообщил, что опьяневший Распутин бахвалился своим знакомством с царской четой, а потом его поведение приняло характер «какой-то половой психопатии». Мартынов также установил, что пьяная оргия была устроена неким Н.Н. Соедовым, который обещал Распутину долю в барышах за содействие в получении подряда на поставку нижнего белья в армию.
1 июня 1915 г., собрав все данные по этому делу, Джунковский доложил обо всем императору. Он подчеркнул, что Распутин угрожает как династии, так и интересам России. В заключение Джунковский попросил разрешить ему продолжить расследование. Николай II отвечал: «Я вам не только разрешаю, но я вас даже прошу сделать это». По мнению придворных, доклад Джунковского, талантливого администратора и представителя уважаемого русского дворянского рода, произвел на царя глубокое впечатление. Николай II впервые серьезно разгневался на «старца». Распутину было приказано немедленно удалиться на родину. С тех пор, как говорили, Распутин не мог спокойно слышать имени Джунковского.
Однако победа над распутинским кружком, как всегда, оказалась эфемерной. Поклонники «старца» дружно поднялись на его защиту. В Москву был отправлен приближенный императрицы флигель-адъютант В.Н. Саблин. На очевидцев скандала у «Яра» оказали давление, попеременно запугивая и взывая к чувству милосердия. Один из свидетелей объяснял полковнику П.П. Заварзину, почему были изменены первоначальные показания: «Да, знаете, с одной стороны, мы поняли, что Распутин действительно в силе, почему ссориться с ним не имеет никакого смысла, а с другой — выходило как-то некрасиво — пользоваться его гостеприимством и на него же доносить». В результате предвзятого расследования вырисовывалась совершенно иная картина. Получалось, что Распутин скромно поужинал со своими друзьями и чинно уехал из «Яра», а все разговоры о финансовых махинациях — измышления, интрига Джунковского.
Пока в столице старались обелить Распутина, он продолжал устраивать скандалы в родных местах. 9 августа в нетрезвом виде он ввязался в ссору с командой и пассажирами парохода на пути из Тюмени в Покровское. Его с трудом уговорили уйти в каюту. Поскольку пассажиры заглядывали в каюту, то, как свидетельствует справка о наружном наблюдении, «по просьбе агентов окно в каюте было закрыто. Часа через два до прибытия парохода в с. Покровское Распутин со столика свалился на пол и лежал на полу пьяный до самого прихода парохода в с. Покровское. В 8 час. вечера прибыли в Покровское. Агенты попросили капитана парохода дать им двух человек помочь вывести Распутина с парохода на берег, и они вчетвером вытащили его, мертвецки пьяного».
На следующий день Распутин расспрашивал филеров о вчерашнем происшествии и удивлялся, что до такой степени опьянел всего лишь с трех бутылок вина. «В этом разговоре, — добавили агенты, — он, между прочим, сказал, что “Джунковского со службы уволили, а теперь он, быть может, будет думать, что уволили его через меня, а я его не знаю, кто он такой”». Самого Джунковского больше всего поразило, что он, товарищ министра и генерал-майор царской свиты, узнал о своей отставке из филерских сообщений о похмельных речах Распутина. Через шесть дней Джунковский был вызван к министру внутренних дел князю Н.Б. Щербатову, который показал ему записку царя: «Настаиваю на немедленном отчислении генерала Джунковского». Бывший товарищ министра отправился в действующую армию. Свою отставку он целиком приписывал влиянию императрицы.
С конца 1908 по середину 1915 г. руководители Министерства внутренних дел видели в распутинском кружке злокачественную опухоль, подлежавшую безусловному искоренению. Хотя их попытки предостеречь императора были безуспешными, ни одному из них не приходило в голову сделать «старца» своим союзником. Новый этап во взаимоотношениях тайной полиции с Распутиным был связан с А.Н. Хвостовым и С.П. Белецким.
Алексей Николаевич Хвостов принадлежал к богатому и влиятельному дворянскому семейству. Достаточно сказать, что два представителя этой семьи (он сам и его дядя Александр Алексеевич) занимали пост министра внутренних дел с разрывом менее чем в полгода. По своим политическим взглядам Хвостов был самым крайним из крайне правых. На всех административных постах, которые ему доводилось занимать, он намеренно афишировал тесные связи с черносотенными организациями и был единственным губернатором, надевавшим партийный значок «Союза русского народа» на официальные приемы в царской резиденции. В 1912 г. он был избран депутатом IV Государственной думы и стал председателем фракции крайне правых. В период войны Хвостов привлек особое внимание громогласными выступлениями против шпионажа и немецкого засилья.
Никто не отрицал в нем талантливости и образованности, но практически все указывали на совершенную безнравственность. Государственный секретарь С.Е. Крыжановский писал, что Хвостов был человек «какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам». Сам министр любил говорить, что он — человек «без задерживающих центров». «И наружность Хвостова была водевильная, — вспоминал один из чиновников. — С годами тучность его приобретала гипертрофическое развитие. Выпиравший отовсюду жир его дрожал при ходьбе, как выведенный из состояния покоя студень».
Белецкого, который после вынужденного ухода из Департамента полиции был чуть старше 40 лет, не могла удовлетворить почетная ссылка в Правительствующий сенат. Честолюбие и жажда реванша толкали его на интриги. Он даже подобрал материалы и впоследствии издал под чужим именем памфлет, обвинявший Джунковского в пособничестве революционерам. Белецкий сошелся с кружком крайне правых членов Государственного совета, сенаторов и губернаторов. Он пытался найти дорогу к императорскому двору и оказывал услуги великим княгиням.
Хвостов и Белецкий понимали, что им необходимо добиться расположения Распутина. Оба карьериста успели испортить отношения со «старцем». Хвостов, как уже сообщалось, выдворил Распутина из Нижнего Новгорода. Белецкий, будучи директором Департамента полиции, руководил слежкой за «старцем» и снабжал компрометирующими его материалами всех желающих. Чтобы загладить свои проступки, Хвостов и Белецкий обратились к содействию князя Михаила Михайловича Андроникова.
Князь был весьма курьезной фигурой столичного великосветского общества. Он не добрался до последнего курса Пажеского корпуса, был причислен к Министерству внутренних дел и, по собственному признанию, 18 лет не делал ровным счетом ничего. Тем не менее Андроников был принят во всех домах и во всех кабинетах. Он одним из первых понял, какие возможности открывает дружба со «старцем», который стал частым гостем в его квартире. По словам А.И. Спиридовича, в кабинете Андроникова висел огромный портрет Распутина, о котором князь говорил: «Умный мужик, о-о-очень умный. И хитрый. Ах, какой хитрый. Но дела с ним можно делать. И его можно забрать в руки, и мы, мы это попробуем».
В конце лета 1915 г. князь Андроников сообщил Хвостову и Белецкому о предстоящих переменах в Министерстве внутренних дел. Начался период так называемой министерской чехарды — быстрой смены высших правительственных чиновников. Военные неудачи весны-лета 1915 г. способствовали сплочению оппозиции. Все громче раздавались требования сформировать «министерство общественного доверия». Николай II был вынужден сместить наиболее одиозных сановников, в том числе ненавистного либералам министра внутренних дел Маклакова. Его преемник князь Щербатов продержался всего три с половиной месяца, вызвав царский гнев тем, что он вместе с другими министрами подписал письмо с протестом против взятия на себя Николаем II функций Верховного Главнокомандующего.