Следствие собрало достаточно фактов о тесных контактах между репортером Ржевским и министром Хвостовым. Однако интерпретация данных фактов значительно расходилась.
Ржевский признался, что договорился с Илиодором — Труфановым об организации покушения на Распутина. Предполагалось заманить «старца» на свидание с красивой дамой (на эту роль намечалась любовница Ржевского), а потом увезти его тело на автомобиле и сбросить его в прорубь на Неве. Убийство должны были совершить пять фанатичных последователей Илиодора из Царицына. Телеграмма Илиодора — Труфанова — «братья согласны» — была перехвачена.
Хвостов утверждал, что миссия Ржевского заключалась в том, чтобы выкупить у Илиодора — Труфанова рукопись книги «Святой черт» или по меньшей мере задержать ее публикацию до конца войны; все остальное являлось возмутительной интригой Белецкого, который, запутав и запугав Ржевского, выбил из него нужные показания. По мнению Хвостова, распутинское окружение стремилось сместить его, чтобы посадить в министерское кресло послушную марионетку. Хотя некоторые данные можно истолковать в пользу этой версии, нельзя считать, что неудавшееся покушение было инсценировано Белецким.
Распутин был поражен открывшимся заговором. «Вот видишь — моя рука, — говорил он своему другу, — вот эту руку целовал министр, и он хочет меня убить». Между тем Хвостов спешил выправить положение. В первую очередь он избавился от Белецкого, предложив ему пост иркутского генерал-губернатора. Министр уверял Распутина в своей преданности, однако на сей раз «старец» не уступил ему в вероломстве. Близкий к Распутину Арон Симанович писал о маневрах Хвостова: «Он старался всю ответственность свалить на Белецкого и Ржевского; между тем Распутин уже успел ознакомить царя с действительным положением этих дел. Он делал вид, что верит Хвостову, и последний был уже убежден в своей победе». 3 марта 1916 г. Хвостов совершенно неожиданно для себя получил указ об отставке. Во избежание скандала было решено не привлекать к уголовной ответственности Ржевского — его в административном порядке выслали в Сибирь.
Несмотря на служебную опытность, Белецкий не понял, что при дворе хотели поскорее предать забвению эту историю. Бывший руководитель тайной полиции настолько привык знать больше всех остальных, что недоучел степень осведомленности своих соперников. Он не проронил ни слова о других планах покушения на «старца», не подозревая, что Комиссаров уже рассказал все Манасевичу-Мануйлову, а тот передал подробности по назначению. Поэтому Белецкий напрасно просил о заступничестве при встрече с Распутиным.
Белецкому не оставалось ничего другого, кроме как примириться с почетной ссылкой. Но, номинально пробыв около месяца иркутским генерал-губернатором, он так и не доехал до нового места службы. 7 марта 1916 г. Белецкий дал интервью корреспонденту «Биржевых ведомостей». При помощи достаточно прозрачных намеков была изложена история с покушением на Распутина. В заключение Белецкий подчеркнул принципиальные расхождения с Хвостовым: «Я понимаю борьбу с революцией, с врагами строя, но борьбу честную, грудь с грудью. Они нас взрывают, мы их судим и караем. Но нападение из-за угла, но возвращение к временам Венеции с ее наемными убийцами должны не укрепить, а расшатать и погубить государственность».
Впоследствии Белецкий признавался, что его выступление было продиктовано не высокими идейными соображениями, а желанием защитить свою пошатнувшуюся репутацию. Результат был прямо противоположным. Интервью вызвало крайнее недовольство в правительственных кругах. Белецкого обвиняли в том, что он вынес внутренние разногласия на широкую публику. Наказание последовало незамедлительно — Белецкий был отрешен от генерал-губернаторского поста.
Председатель Совета министров Борис Владимирович Штюрмер, занявший также пост министра внутренних дел, имел репутацию ставленника Распутина. Дневники наружного наблюдения зафиксировали тайные встречи между ними. Подобно своим предшественникам, Штюрмер пытался скрыть связь со «старцем» и выбрал в качестве посредника Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова.
Он родился в нищей еврейской семье Манасевичей, рано осиротел и был усыновлен сибирским купцом Мануйловым. Благодаря его поддержке Маиасевич-Мануйлов приобрел светский лоск, заговорил на отличном французском и стал богатым наследником. Прокутив состояние своего благодетеля еще в ранней молодости, он вступил на государственную службу и выполнял полудипломатические-полушпионские задания за границей.
Честность Манасевича-Мануйлова была весьма сомнительной, и, когда Столыпину доложили о его финансовых злоупотреблениях, министр наложил резолюцию: «Пора сократить этого мерзавца». Уволенный чиновник превратился в репортера петербургской газеты «Новое время». В этом качестве он познакомился с Распутиным, причем его репортерской хватке «старец» был обязан скандальной статьей о том, как великосветские дамы мыли своего кумира в бане. Долгое время Распутин терпеть не мог Манасевича-Мануйлова и примирился с ним только после того, как тот по поручению Штюрмера расследовал заговор Хвостова — Ржевского. Штюрмер вернул Манасевича-Мануйлова в Министерство внутренних дел и назначил ему жалованье выше, чем у директора Департамента полиции. Это была плата за участие в делах, связанных с Распутиным.
В феврале 1916 г. директором Департамента полиции стал молодой, но опытный жандармский генерал Е.К. Климович, который ранее возглавлял Московское охранное отделение, заведовал Особым отделом, а потом занимал должность градоначальника. Политический розыск был в самом плачевном положении. Штюрмеру не хватало терпения выслушивать даже самые сжатые доклады директора. Климович был обескуражен таким способом управления: «…я в конце концов был совершенно без руля и без ветрил и не знал, что делать».
Штюрмер скоро понял, что Министерство внутренних дел, которое он так стремился взять в свои руки, в тяжелые военные годы является очень невыгодным с точки зрения карьеры. Когда он добился назначения на пост министра иностранных дел, Распутин был вне себя от гнева. «Старец» имел для этого все основания, так как кабинет на Фонтанке занял Александр Алексеевич Хвостов, бывший министр юстиции. В отличие от своего племянника, А.А. Хвостов не имел намерения считаться с Распутиным и его окружением.
При его содействии директор Департамента полиции Климович выполнил свою давнюю мечту избавиться от Манасевича-Мануйлова. Когда к нему поступили жалобы на вымогательство со стороны Манасевича-Мануйлова, он распорядился записать номера купюр и арестовать взяточника после получения денег. Хотя Манасевич-Мануйлов был арестован с поличным, на его защиту поднялся весь распутинский кружок, почувствовавший, что удар косвенным образом направлен против «старца». Председатель Совета министров потребовал, чтобы А.А. Хвостов немедленно уволил Климовича. После категорического отказа гнев обрушился на самого министра. По словам председателя IV Государственной думы М.В. Родзянко, Штюрмер сказал по телефону А.А. Хвостову: «Вы мне сообщили неприятное для меня известие об аресте Манасевича-Мануйлова, теперь я вам сообщаю новость: вы больше не министр внутренних дел».
Эта угроза была выполнена с буквальной точностью. В августе 1916 г. А.А. Хвостов покинул свой пост; из Департамента полиции также убрали Климовича. Благодаря хлопотам высоких покровителей Манасевич-Мануйлов был освобожден из-под стражи. При первой встрече Распутин, по словам Мануйлова, сказал ему: «Вот пока ты там сидел на замке, Протопопов назначен, теперь Россия здесь держится (показывает на руку)». «Старец» также добавил: «Мы ошиблись на толстопузом (он так называл Хвостова А.Н.), на толстопузом, потому что он только из этих дураков правых. Я тебе говорю, все правые дураки. Вот теперь мы взяли между правыми и левыми — Протопопова».
В такой почти анекдотической форме Распутин изложил обстоятельства назначения последнего министра внутренних дел Российской империи. Александр Дмитриевич Протопопов (управляющий министерством с сентября 1916 г., министр с декабря 1916 г.) был богатым, прекрасно образованным барином, членом партии октябристов. Он считался одним из самых многообещающих политических деятелей умеренно-либерального направления. Его способности и корректность получили должную оценку: он был избран на влиятельный пост товарища председателя IV Государственной думы. Он удостоился самых лестных оценок европейских парламентариев, когда выезжал в составе думской делегации за границу. Для Протопопова как для представителя либеральной оппозиции Распутин являлся воплощением всех пороков царского режима. Тем не менее он согласился встретиться со «старцем», когда ему сделал предложение тибетский врачеватель П.А. Бадмаев. Тибетская медицина пользовалась большим успехом в аристократическом Петербурге, а сам врачеватель был доверенным лицом многих сановников. Имя Бадмаева упоминалось почти во всех эпизодах, связанных с Распутиным: он мирил «старца» с иеромонахом Илиодором, уговаривал епископа Гермогена покориться высочайшей воле. В его лечебнице произошло знакомство Протопопова и Распутина.
Протопопов категорически отрицал, что являлся креатурой «старца». Можно согласиться, что его появление в высших эшелонах власти было обусловлено целым рядом факторов. Однако лояльность к «старцу» имела важное значение для царской четы, и Николай II был рад услышать, что Протопопов изменил прежнее мнение. «Царь сказал, — вспоминал Протопопов, — что знакомство, начавшееся с недружелюбия, часто бывает прочнее другого…»
В оппозиционных кругах согласие Протопопова войти в консервативный кабинет Штюрмера было воспринято как предательство, особенно после того, как министр появился на заседании думской комиссии в мундире шефа жандармов. Коллеги Протопопова по партии октябристов приписывали неожиданное изменение его позиции скрытой болезни, которой воспользовался шарлатан Бадмаев. Французский посол Морис Палеолог передавал слухи о тибетском целителе: «Во время своих кабалистических операций ему нетрудно было приобрести влияние на этот неуравновешенный ум, на этот больной мозг, в котором проявляются уже симптомы, предвещающие манию величия».