Джеймс – между собой они называли его Братец – совсем измотал Сэл. Полусонная, она укачивала его на руках, но как только ложилась, он снова начинал плакать и будил Уилли и Дика. Она вставала, снова качала Братца, просила попить Уилли, пела колыбельную, чтобы успокоить Дика, и по утрам, когда давала им чай с хлебом, глаза у нее были красные и опухшие. Торнхилл видел, что она готова ради детей на все. Он вспомнил собаку на Фрайинг-Пэн-Элли – она позволила щенкам высосать из нее все соки, пока однажды не легла и уже не смогла подняться.
С того момента, как Торнхиллы прибыли сюда вообще без ничего, прошло три года, и он гордился тем, что семья три раза в неделю ела мясо и что у них в буфете всегда имелась буханка хлеба. Работа на мистера Кинга обернулась благом.
Уилли и Дик росли крепышами, и если уж Братец собирался помереть, так вовсе не из-за того, что отец плохо его кормил. На Рождество 1808 года Торнхилл и Сэл порадовали друг друга бутылочкой мадеры из припасов мистера Кинга, в результате чего ночью шептали на ухо друг другу такие слова, какие шепчут только новобрачные.
Незадолго до этого Торнхилл начал замечать, что мистер Кинг косо на него посматривает. Он взял нового клерка, более внимательного к спискам. Этот клерк никак не реагировал на намеки касательно выгод, поджидающих тех, кто умеет вовремя закрывать глаза.
Торнхилл слыхал о месте на юге, куда отправляли осужденных, совершивших преступления в самой колонии, там наказывали уже наказанных. Оно называлось Землей Ван-Димена[11], и от рассказов о том, что там творилось, кровь в жилах стыла.
Торнхилл подумал, что, наверное, пора искать другую работу. В свое время он не прислушался к внутреннему голосу, предупреждавшему о том, что может случиться на причале Трех Кранов. Но этот раз он решил его послушаться.
К его удивлению, Сэл с ним согласилась. «Пусть уж лучше у мальчиков будет отец, – сказала она, прижимая к плечу вечно ноющего Братца. – Спасибо вам, мистер Кинг, вы нам подсобили, но пора и честь знать».
Вскоре Торнхилл увидел, как к причалу неуклюже подходит «Королева» – с одним только Блэквудом на борту. Они возвращались из Грин-Хиллз, и его прислужник, решив заранее отметить Рождество, так набрался рома, что свалился за борт. Течения на Хоксбери замысловатые, и он, не успев и крикнуть, ушел на дно. Блэквуд был не из тех, кто делает кому-либо одолжение, ему просто нужен человек, умеющий обращаться с лодкой и готовый рискнуть выбраться за пределы города.
Торнхилл не раздумывал. Может, работа на Блэквуда и не позволит ему купаться во французском бренди, зато убережет от Земли Ван-Димена.
И вот еще что. Он ощутил вдруг острую потребность самому увидеть это место, Хоксбери, о котором все говорили, но которое мало кто повидал.
Торнхилл несколько раз ходил на пакетботе «Роуз-Хилл» к западу от Порт-Джексона, а на лодке мистера Кинга обследовал множество бухточек. Но когда Блэквуд выставил румпель и они вышли из Сиднейской бухты и «Королева» пошла к востоку, все, с чем Торнхилл успел познакомиться, осталось позади. Они прошли мимо острова Пинчгут – раньше там была тюрьма, мимо Садового острова – на нем они видели человека, обрабатывавшего ряды каких-то посадок. А потом – никаких признаков поселений, только берега да мрачный лес.
Когда они подплыли к мысу на входе в Сиднейскую бухту – именно здесь три года назад входил в бухту «Александр», – поднялся ветер, и Торнхилл увидел, что вода вокруг потемнела от зыби. «Хорошо задувает, – крикнул Блэквуд. – Годится тебе для первого раза». Торнхилл оглянулся: Блэквуд, держа румпель, направлял лодку и улыбался. Торнхилл еще никогда не видел, чтобы Блэквуд улыбался.
Торнхилл не был готов к тому, что случилось, когда они шли между глубоко вдающимися в океан мысами. Порывы ветра швыряли «Королеву». Ветер был такой сильный, что чуть не вырывал с корнем волосы, завывал в ушах. Стоял январь, разгар лета, и ветер мчался с южных ледников.
В сверкающем пространстве океана колыхались огромные волны – чтобы набрать такую массу, волнам пришлось преодолеть пространство в половину земного шара. Волны росли медленно, неуклонно, все в клочьях белой пены, и самые гребни их щерились зубьями бурунов. Ветер выхватывал обрывки пены и гнал дальше и дальше.
Подхваченная этой величавой зыбью лодка то летела вперед, то стремительно падала. Нос вздымал струи, они взлетали медленно, лениво, взрывались в воздухе, опадали. Казалось, они играют, если б не обладали убийственной силой. А волна катила дальше к берегу, равнодушная, повернувшись к ним гладкой сверкающей спиной.
Он почувствовал на губах соль и понял, что ему страшно.
Так прошло полдня, а потом ветер сменился на северо-восточный, и они длинными зигзагами, то уходя от берега, то приближаясь к нему, пошли против ветра. При каждой смене галса лодка сильно кренилась, и Торнхилл каждый раз боялся, что она перевернется. Кромка берега все время оставалась к западу, то тут, то сям виднелся поднимавшийся к небу дымок, золотистые полоски пляжей между угрюмыми, уходящими в океан скалами.
Блэквуд махнул рукой: «Вон там», но Торнхилл увидел только очередной изгиб пляжа, за которым простирался бесконечный зеленый лес. Блэквуд пояснил: «Здесь река впадает в океан. Наша Хоксбери».
Блэквуд повернул румпель, слегка ослабил парус, и лодка свернула к открывшемуся в скалах проему. По левому борту показался тупоконечный мыс, очертаниями напоминающий головку молота. По правому борту из моря торчала скала, похожая на льва, подставившего могучую грудь волнам и ветрам.
«Королева» вошла в проход между скалой и мысом, и Торнхилл увидел, что Блэквуд напрягся как струна. Медлительные валы, мощные и размеренные, пока им хватало места в открытом океане, в этом узком проходе наносили злобные рубящие удары. Ветер безжалостно сек берег, вздымался вихрями, метался. «Королеву» носило, как листочек, она казалась абсурдно крошечной.
Блэквуд неотрывно всматривался в воду, казалось, он даже не моргал. Загорелый кулак крепко стискивает румпель, веки над немигающими глазами полуопущены, щеки влажные, словно от слез. Тело слегка наклонено вперед, мощные ноги моряка упираются в палубу.
Крепко сколоченная «Королева» взлетала и падала вместе с волнами, но Торнхилл слышал о судах, которые в местных водах разбивались вдребезги, слышал разговоры о том, как волны выбивали планки из обшивки, и вода устремлялась внутрь. Страх сковал его по рукам и ногам, он мог только наблюдать за Блэквудом и надеяться. Он ухватился за планшир и молился бы, если б знал того Бога, который может услышать его мольбу.
А потом они миновали этот страшный проход. Волны по-прежнему бесновались под днищем, но берега по обе стороны лодки укротили ветер. Они оказались в совсем другой местности.
«Это место называется залив Брокен-Бей, река втекает вон там, – Блэквуд показывал на что-то впереди, но Торнхилл видел только беспорядочно кружившие потоки и поросшие густым лесом выступы. – Самая укромная река в мире, – с довольным видом произнес Блэквуд. – Если б я тебе не показал, ты бы никогда ее сам не нашел».
Вглядываясь в береговую линию, Торнхилл видел вздыбившуюся от ветра воду – Брокен-Бей казался очередной глухой стеной из скал и леса. Здесь можно было плавать днями напролет и все равно не найти вход в Хоксбери.
Блэквуд направил лодку прямо в огромную стену из скал, обрывавшуюся в воду, на этой каменной стене каким-то чудом росли тощие деревья. В ней не было никакого просвета, и вдруг между скалами возник проход – это им подмигивала река. Приливная волна несла лодку, по обеим сторонам ее высились утесы, сплошь серые, кроме тех мест, где ветер обнажил породу цвета сливочного масла, утесы походили на каких-то живых существ, у которых под темной кожей скрывалась золотая плоть.
Скала казалась слоистой, будто сложенной из толстых досок. От нее отвалились огромные, размером с дом, куски, они валялись у подножия утеса. Иные из них, медленно стачивая, захлестывала вода. В местах разлома видны были перепутанные, словно змеи, корни. Глыбы опутывали лианы и мангровые деревья.
Такие пейзажи бывают только во сне – сверкающие утесы, глубокие пропасти, огромное непредсказуемое небо: все вроде как обычное, и все же совсем другое. Торнхилл смотрел во все глаза, пытаясь увидеть хоть что-то понятное.
Место это казалось самым пустынным во всем мире, слишком диким, чтобы здесь мог поселиться человек. И тут Блэквуд спросил: «Видишь устье?» И решительно указал на мыс слева по борту. Позади мангровых зарослей Торнхилл увидел покрытые травой кочки, деревья и груду чего-то серовато-белого. «Устрицы, ракушки, – сказал Блэквуд и оглянулся на мыс. – Они высасывают то, что внутри, а раковины выбрасывают. И так испокон веков, – он засмеялся. – И рыба! Уж поверь, рыбу они ловят».
«И ничего не заготавливают впрок? – поинтересовался Торнхилл. – Ну, в смысле на будущее?» Блэквуд с удивлением на него глянул: «Вот именно, не заготавливают, – он прихлопнул севшего на руку москита и добавил: – Да и зачем? Река-то никуда не денется».
Торнхилл огляделся. Легкий ветерок шевелил листья, из-за чего тени все время плясали, менялись. «Но где же они?» – спросил он. Блэквуд помолчал и наконец ответил: «Да черт побери, везде, приятель» – и махнул рукой куда-то вперед. Торнхилл увидел подымавшийся из-за скал и деревьев дымок. Он обернулся и увидел позади еще один серый столбик дыма, то ли потому, что что-то жарили, то ли от сигнального костра. Блэквуду не потребовалось даже оборачиваться: «Они нас увидели, это точно. А теперь сообщают другим, по цепочке». Торнхилл вгляделся в хаос деревьев и скал, заметил какое-то движение – человек? Прикинувшаяся человеком ветка?
Блэквуд бросил на Торнхилла короткий оценивающий взгляд: «Запомни хорошенько: мы видим их, только когда они сами хотят, чтобы их увидели».
Река показала себя, увлекла за собой, извилистая, спокойно текущая между стенами из скал и густого кустарника. Едва «Королева» огибала один высокий выступ, как на другом берегу вырастал следующий, они цеплялись друг за друга, как зубья в шестеренке. И походили друг на друга: утес, сверкающая цвет мангровых, зелень воды. Даже линия горизонта не давала никаких подсказок: возвышенность за возвышенностью, одинаковые, расчерченные тенями проплывавших между землей и солнцем облаков.