Она более-менее догадывается, что случилось с Головастым, понимает, что Торнхилл отправился вверх по реке. Но не подозревает, что муж сейчас совсем близко и что если он сейчас встанет и крикнет, она его услышит.
Как же получилось, что жизнь загнала его в этот угол, где ему не оставили почти никакого выбора? Жизнь уже затягивала его в свой водоворот, забросив в камеру смертников в Ньюгейте. Но то, что случится утром, будет делом его собственных рук. А во встрече с мистером Палачом его вины не было.
Разница в том, что сейчас это был его собственный выбор, он сделал его по своей воле.
Его жизнь могла окончиться на виселице, но то, что он собирается сделать, все равно будет означать конец его жизни. Тот Уильям Торнхилл, который ляжет спать завтра вечером, уже не будет тем Уильямом Торнхиллом, который проснулся сегодня утром.
Он все думал и думал о том, что сегодня случилось.
Они с Сэл могли бы спорить до конца дней своих – она не хочет оставаться, он не хочет ехать.
Это похоже на старый узел на веревке, твердый, как кулак. Пытаться развязать его даже смысла не имеет – в таком случае сгодится только добрый острый нож. Он глянул на темный даже на фоне темного неба утес. Иногда ему казалось, что эти утесы упадут и раздавят его. Поднялась луна, она плыла среди облаков, ее бледная тарелка гасила свет звезд.
Лодка шевелилась под ним, вздрагивала, потому что течение под килем сменило направление.
Им следует договориться о том, что они будут потом рассказывать. Да, они отправились на переговоры с черными. Да, показали им ружья. Даже выстрелили в воздух. Черные же не дураки. Они намек поняли. И ушли.
А если кто-нибудь в чем-нибудь усомнится, так само отсутствие черных станет доказательством правдивости их рассказа.
Хорошую веревку резать всегда неприятно, но уж если разрезал, вряд ли стоит жаловаться.
Он поднял камень-якорь, с которого в лунном свете стекали серебряные струйки. Река бурлила: убывающие потоки встречались с прибывающими. Он всем весом навалился на румпель – прибывающий поток победил и понес «Надежду» в Рукав.
Когда осталась позади первая излучина, сам воздух, казалось, замер, насторожился. Лунный свет был таким ярким, что он мог разглядеть каждый листик на подступивших с обеих сторон мангровых зарослях. Сама же вода была черной.
Торнхилл пытался изгнать из памяти картинку: рябь от ветерка на голубой воде лагуны. Блэквуд стоит в дверях хижины. Ниточка дыма, поднимающаяся от печи. Женщина, которая подходит к ним, склонив голову набок, совсем как Сэл. Бледнолицый ребенок, который прячется за ней, ребенок, не знающий иного мира, кроме мира этой лагуны.
Куда легче было думать о Головастом. Он все еще чувствовал запах крови, запятнавшей его куртку, слышал вопль, прокатившийся по Виндзору, видел посетителей «Речной девы», замерших со стаканами у рта.
Он снова и снова проигрывал это в своей памяти. Вопли, которые издавал Головастый, когда они перекладывали его на носилки. Побелевшие костяшки обхвативших копье рук. Мольба в глазах – перед тем как Торнхилл накрыл его лицо носовым платком.
Не доходя до хижины Блэквуда, они привязали лодку в мангровых зарослях и снова задремали. Старые карманные часы Лавдея показывали два часа пополуночи. Каким-то чудом собаки их не учуяли.
С рассветом все начало приобретать четкие очертания. Торнхилл разглядел Неда, скорчившегося возле полупалубы, услышал его знакомый храп. Барыга не спал, он переходил от одного к другому, что-то шептал. Последним он подошел к Торнхиллу: «Сначала мужчин, а потом уже баб».
В неверном свете луны люди начали переваливаться через борт «Надежды» и по воде побрели к берегу. За колышущимися под утренним ветром казуаринами Торнхилл разглядел лагуну, где черные разбили лагерь.
Он стоял на берегу, сжимая в руках ружье. Возможно – и даже более чем возможно, – что черные, несмотря на все их старания, все-таки их услышали. Волосы у него на затылке встали дыбом – он представил себе летящее копье.
Они шли к лагерю, и ничто нигде не шелохнулось.
По обеим сторонам высился лес, сплетение ветвей, переплетение кустов, колышущихся теней, где в этот самый миг сотни воинов уже поднимают копья. И ничего он не будет знать наверняка, пока не почувствует копье своим телом.
Представив притаившегося в зарослях человека, он уже не смог изгнать его из головы. Он повернулся, но и теперь за его спиной был лес. Как ни повернись, разницы никакой. И правда, какая разница, в каком именно месте копье вонзится в его тело – сзади, между лопатками, или спереди, между ребрами?
И в этот миг с колоссальным грохотом выстрелило ружье. Сердце его сжалось, он завертелся на месте. Черный! В кустах! Он выстрелил, отдача отбросила его назад, он еле устоял, выпрямился, посмотрел. Фигура стояла там же, где и раньше, с воздетыми руками – опаленное выстрелом дерево с руками-ветками.
Теперь уже палили все, но не по кустам, а по шалашам. Он увидел Барыгу, тот подбежал к одному из шалашей и, прежде чем выстрелить, глянул внутрь. Выстрелил, отскочил в сторону. Из шалаша выбежал мужчина, так резко и стремительно, что разорвал его, словно лист. Мужчина сделал пару шагов, а потом рухнул на землю, половина его головы превратилась в кровавое месиво. Женщина и ребенок вылезали из-под покрывала из меха опоссума, женщина схватила ребенка, но не успела сделать и шага к лесу, как на нее налетел Джордж Твист с саблей, и Торнхилл увидел, как ее спину и плечо перечеркнула длинная красная линия. Она уронила ребенка и потянулась, чтобы снова его схватить, но Джон Лавендер с саблей успел раньше и одним мощным ударом отсек ребенку голову. Голова отлетела к его ногам, и он отшвырнул ее прочь.
На Дивайна, рыча, набросилась собака. Он выстрелил ей прямо в раскрытую пасть, и она рухнула, ее черные ноги задергались, вся морда была разворочена.
Брат Лавендера, Паук и Мэтью Райан окружили шалаш и разворотили его ружейными стволами. Из шалаша вырвался Черный Дик с кривой дубинкой, поднял ее и обрушил на голову Райана, тот упал на землю. Черный Дик повернулся к Пауку, снова воздел руку для удара, но сзади подбежал со своей дубинкой Дэн и ударил его с такой силой, что Черный Дик тоже упал, и в следующее мгновение над ним склонился Лавендер и, держа пистолет обеими руками, выстрелил ему в грудь.
Еще один черный с копьем на плече рванулся к Барыге, который перезаряжал ружье, но с другого конца поляны к нему, спотыкаясь из-за слишком больших ботинок, поспешил Лавдей и выстрелил – отвернувшись, чтобы при отдаче не получить прикладом в лицо. Черный упал, на колене у него расцвел кровавый цветок.
Твист влетел в уже развороченный шалаш, в котором женщина пыталась забиться под кусок коры. Торнхилл увидел, как она запихивает ребенка под меховое покрывало, Твист схватил ее за волосы, оттянул голову назад и, словно это была одна из его свиней, перерезал ей горло. Женщина успела вскочить, прижимая к себе ребенка, поднесла к горлу, из которого хлестала кровь, руку, сделала несколько шагов, очень спокойных, и, сложившись пополам, осела на землю.
Нед, расставив ноги и открыв рот, целился из ружья. Он выстрелил в женщину, пытавшуюся убежать с ребенком на руках. Торнхилл увидел, как пуля толкнула ее вперед – как будто по спине кто-то ударил. Ноги не успели за телом, голова откинулась назад. Она подпрыгнула, пытаясь выпрямиться, будто танцевала на месте, ребенка она по-прежнему крепко прижимала к груди. Полуобернулась, пытаясь понять, что с ней случилось, – он видел ее лицо, ее распахнутые глаза, приоткрытый рот, как будто она пыталась о чем-то спросить, – а потом колени подогнулись, и она упала.
Перед одним из шалашей стоял черный с копьем наизготовку, он уже собрался метнуть его, но тут в него попала пуля, и он с шумом втянул воздух, будто собираясь чихнуть. Уже падая, он успел бросить копье, и копье, кувыркнувшись, шлепнулось на землю.
Повсюду стреляли, перезаряжали, сабли вздымались и рубили, под вопли, рычание и детские крики лилась кровь. После того первого выстрела все, как показалось Торнхиллу, стало происходить очень быстро. Он поднял ружье, чтобы выстрелить по кому-то из черных, но они разбегались, и он не успевал прицелиться. Он стоял с ружьем на плече и смотрел.
Раздался крик, появился Блэквуд в одной нижней рубашке и в носках, вскинув ружье, он целился в Барыгу. «Убирайся, Барыга!» – рычал Блэквуд. Но Барыга, даже не поднимая руки, хлестнул Блэквуда своей плеткой, раз, другой. Блэквуд отпрянул, уронил ружье, взметнул руки к глазам. Отшатнулся, пытаясь восстановить равновесие, споткнулся о бревно и рухнул, так тяжело, что земля вздрогнула.
Торнхилл открыл рот, чтобы крикнуть, но Блэквуд вскочил, по-прежнему прижимая руки к глазам, опять споткнулся об одно из тел, опять упал, и снова попытался подняться. Теперь Торнхилл услышал, что Блэквуд повторял лишь одно слово: «Нет, нет, нет, нет!»
А потом Торнхилл почувствовал, как что-то ударило его по руке, он уронил ружье, услышал вопль Дэна, показывавшего на что-то в кустах. Торнхилл повернулся, и в этот миг что-то тяжелое ударило его в висок, свет померк. Он наклонился, чтобы подобрать ружье, но еще один камень ударил в затылок, и он упал лицом в грязь, беспомощный, как жук. Он услышал высокий, совсем как женский, вопль Неда, тот орал, что они его достали и что он богом клянется, но перебьет всех мерзавцев.
Торнхилл поднялся на ноги, вскинул ружье – из леса летел град камней, словно в них плевалась сама земля. Он почувствовал, что что-то жидкое заливает ему глаз, поднял руку, дотронулся – вся рука была алой от крови. Нед с искаженным от ярости лицом что-то кричал, перезаряжая ружье. Торнхилл не мог разобрать слов, только видел лихорадочные движения его рук. Лавдей тоже наклонился, чтобы перезарядить ружье, волосы упали ему на глаза, загонявшие заряд руки дрожали, при этом он озирался по сторонам.
Эта окруженная лесом поляна, с одной стороны сбегавшая к лагуне, а с другой закупоренная горой, была ловушкой.