Получив первую информацию о подготовке А. Рантом провокации в Осовецкой крепости еще в августе 1914 г., жандармы через секретную агентуру установили за ним негласное наблюдение и стали скрупулезно накапливать сведения о его преступной деятельности. И только собрав всю доказательную базу, жандармы его арестовали. Следствие по этому делу вел опытный начальник Осовецкой крепостной жандармской команды полковник Д. Н. Вишневский. Через два дня, 25 февраля 1915 г., А. Рант был приговорен к расстрелу, а 26 февраля утром — расстрелян[309].
К приговорам к высшей мере наказания военная судебная система Российской империи в годы войны прибегала неоднократно, о чем свидетельствуют архивные документы. Так, к смертной казни были осуждены австрийские подданные Бержанский, П. Лисов (Лысый) (подлежал обмену на корреспондента газеты «Новое время» Янчевецкого), А. Маузер, И. Маузер. Некоторым приговоренным к смертной казни австрийским и германским подданным удалось бежать из-под стражи и тем самым спасти свои жизни[310].
Подвергались суровому наказанию и подданные Российской империи. Так, военно-полевым судом 10-го армейского корпуса 3 ноября 1915 г. приговорен к смертной казни за шпионаж рядовой 114-го пехотного Новоторжского полка Г. Розенберг. 22 января 1916 г. этот же суд приговорил к смертной казни крестьянина Минской губернии А. Аксютовича, 26 марта — рядового 107-го Троицкого полка А. Шишкова. 8 марта 1916 г. военно-полевым судом при штабе 3-й армии осужден за шпионаж рядовой 172-го запасного батальона А. Асмус. Военно-полевым судом 16-го армейского корпуса В-М. Ф. Шулей приговорен полевым судом к смертной казни[311]. Перечисленными лицами количество казненных не ограничивается.
Являлись ли все приговоренные к смертной казни действительно агентами разведок противника, однозначно сказать сложно. Мы не исключаем трагических ошибок или явных подтасовок фактов при проведении дознаний. Некоторые документы дают нам основание усомниться и в объективности военных судов.
Например, 23-летний крестьянин Варшавского уезда Р. К. Клян признан виновным в том, что 26 июля 1914 г. находился в крепости Новогеоргиевск с целью сбора сведений об устройстве и расположении фортов для передачи их противнику. Виновность крестьянина следствию доказать не удалось, однако военный суд 27-го армейского корпуса приговорил Р. К. Кляна к смертной казни за шпионаж[312].
Это отнюдь не единственный трагический случай. До сих пор историки спорят о том, был ли полковник С. Н. Мясоедов немецким шпионом или стал жертвой политических интриг.
Итак, российское законодательство относило шпионаж в военное время к тяжким видам преступлений и предполагало суровое наказание вплоть до смертной казни. Справедливость и неотвратимость наказания за совершенные преступления зависела от слаженной работы триады «розыск-следствие-суд». Однако самодержавие не без основания не было уверено в эффективности работы своей правоохранительной системы, поэтому предусмотрело высылку как «универсальный» вид наказания.
С началом Первой мировой войны австрийская и германская разведки стали забрасывать свою агентуру в тыл русской армии для совершения диверсий — подрывов железнодорожных мостов, складов, оборонных предприятий и других важных объектов. С целью подготовки руководителей диверсионных групп в Германии были открыты специальные курсы, где их обучали подрывному делу, поджогам и пр.[313] Поскольку линия фронта являлась серьезным препятствием для заброски диверсантов, их засылали через нейтральные страны — Румынию, Швецию и Китай.
Противодействовали спецслужбам противника военные агенты (атташе) в нейтральных странах, КРО ГУГШ, Ставки, штабов фронтов, армий и военных округов, а также территориальные органы безопасности — охранные отделения, ГЖУ и ЖПУ ЖД во главе с Департаментом полиции (ДП).
В архивных фондах встречаются материалы о замыслах австрийской и германской разведок совершить диверсии в ближнем и глубоком тылу русской армии. Как правило, такого рода информацию Департамент полиции или высшие органы военного управления — ГУГШ и Ставка — получали от своих заграничных источников. Иногда эти сведения были весьма скудными. Например, штаб Верховного главнокомандования (ВГК) получил информацию о планах противника взорвать мосты. В документе говорилось, что для решения этой задачи диверсионная группа получила взрывчатые вещества в германском консульстве в Бухаресте[314]. Согласитесь, данное сообщение вызывало много вопросов. Смогли ли контрразведчики получить дополнительные сведения и предотвратить диверсии — неизвестно. Такие бездоказательные сообщения не являлись исключением.
18 февраля 1916 г. исполняющий должность начальника штаба Минского военно-окружного управления на ТВД сообщал начальнику Московского ГЖУ о намерении австрийских властей «в ближайшее время» командировать в Россию под видом бежавших из плена несколько десятков русских военнопленных во главе с неким З. Головановым «со специальной целью порчи железных дорог, мостов, заводов и воинских складов»[315]. Воплотили ли австрийцы в жизнь свое намерение — тоже остается неизвестным.
Агентов-диверсантов из числа военнопленных иногда случайно задерживали при переходе линии фронта и на допросах узнавали, с какой целью они пытались проникнуть в тыл русских войск. Так, арестованные в Ровно 2 сентября 1914 г. 5 человек (4 из них — военнопленные) по заданию начальника разведывательного бюро обер-лейтенанта Шиллера должны были взорвать железнодорожный мост через р. Гуска[316].
Случайные разоблачения австрийских или германских диверсантов на ТВД бывали и в других местах. Так, арестованные в июне 1916 г. вблизи Изборской крепости два юноши во время допроса признались, что под видом беженцев были посланы в Псков с заданием взорвать склад с боеприпасами или мост, однако, испугавшись, решили взорвать сарай рядом с крепостью, в котором, по их предположению, могло находиться военное снаряжение[317].
Исполняющий должность начальника штаба Минского военно-окружного управления на ТВД 3 мая 1916 г. предупреждал начальника Московского ГЖУ о направленном немцами в Россию большом количестве агентов, «снабженных шведскими паспортами для производства беспорядков и покушений на заводах». Далее он сообщил, что их приезд назначен на 28 апреля, просил усилить наблюдение за прибытием в район Московской губернии лиц с указанными паспортами, а при обнаружении таковых — выяснить цель их приезда и устанавливать за ними наблюдение[318]. Предположительно, аналогичного содержания телеграммы были направлены начальникам жандармских управлений других губерний империи. Таким образом, каждый приезжавший в Россию со шведским паспортом попадал под подозрение и становился объектом наблюдения со стороны спецслужб. Однако вести наблюдение за всеми подозрительными иностранцами у охранки и жандармерии не было сил, поскольку подобного рода телеграммы, как свидетельствуют архивные документы, руководители территориальных органов безопасности получали регулярно.
Военное командование и руководители спецслужб понимали, что, располагая скудной информацией о немецких диверсантах, найти их на необъятных просторах империи будет невероятно сложно, поэтому для предотвращения диверсий принимали меры предупредительного характера. В частности, главный начальник Одесского военного округа, получив в начале сентября 1914 г. сведения о том, что немцы направили в Россию 200 молодых людей, переодетых в форму русских учебных заведений, для взрывов железнодорожных мостов, приказал принять следующие меры: всех подозрительных, особенно в форме учебных заведений лиц, появляющихся в железнодорожных районах, задерживать, обыскивать, устанавливать подданство и благонадежность; осматривать суда, направлявшиеся к мостам; на всем протяжении реки установить наблюдение за работами на судах во избежание приспособления их как брандеров для взрывов мостов и т. д.[319]
При получении достоверной информации о намерениях австрийской и германской разведок русская контрразведка и жандармерия иногда перекрывали каналы заброски диверсионных групп на территорию России.
В январе 1916 г. Бессарабским ГЖУ были получены агентурные сведения о намерении находившегося в Бухаресте австрийского разведывательного бюро, временно которым руководил некий Финклер, командировать в Одессу своего агента для взрывов в местном порту трех транспортов. 21 января Финклер, его сожительница А. Буголцан и бежавший из Варшавы поляк М. Славинский, прибыли в приграничный румынский г. Галац и привезли с собой 10 кг взрывчатого вещества, предназначенного для взрывов 3 транспортов, а также железнодорожного моста через Днестр. После чего временно исполняющий должность начальника Бессарабского ГЖУ ротмистр Васильев получил сведения о том, что вышеупомянутая троица доставила в Галац взрывчатое вещество «игразит», которое предназначалось переправить в Россию 24–26 января для взрыва не только трех транспортов и трех железнодорожных мостов, расположенных на пути переброски войск в Бессарабию, но и двух подводных лодок и находящихся у г. Рени пароходов.
Однако 25 января Финклер был вызван в Бухарест и по возвращении оттуда сообщил о задержке с отправкой взрывчатки на неопределенное время. Ротмистр Васильев отправился в Галац, где при посредстве русского вице-консула Клименко поставил в известность местные власти о местонахождении диверсионной группы, которая была арестована. В двух чемоданах полиция обнаружила 32 кг взрывчатого вещества