Практическая вредительская работа являлась одним из факторов разжигания и обострения классовой борьбы в стране. В этом заключалась якобы опасность, которую представляла ТКП как массовая политическая организация, практически проводившая в жизнь свои политические установки, направленные к подрыву и ослаблению строя диктатуры пролетариата.
Исходя из всей серьезности ТКП как массовой активно действующей политической партии, ОГПУ под личную ответственность Полномочных представителей предложило немедленно приступить к практическому выполнению всех тех конкретных и общих директив, которые были разосланы на места, как в форме отдельных заданий, так и в циркуляре № 249. Устанавливалась регулярная отчетность по делу ТКП в форме специальных еженедельных докладных записок. Особое внимание предлагалось уделить разработкам вредительского характера.
Отмечалось, что контрреволюционное движение в стране берет установку на массовость, в этих условиях органы ОГПУ должны немедленно приступить к построению массовой агентурной работы с установкой на прощупывание новых форм и путей формирования контрреволюции, ее новых организационных центров. О ходе работы по построению массовой спецагентуры также предлагалось сообщать специальными докладами.
С 1 по 9 марта 1931 г. проходил процесс по делу Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). В качестве обвиняемых по этому процессу проходили В.Г. Громан, Н.И. Суханов, В.В. Шер, Б.М. Берлацкий, И.Г. Волков, А.М. Гинзбург, Л.Б. Залкинд, В.К. Иков, К.Г. Петунин, И.И. Рубин, А.Л. Соколовский, М.И. Тейтельбаум, А.Ю. Финн-Енотаевский, М.П. Якубович. Им были предъявлены обвинения в развале советской экономики, установлении связи с правительствами империалистических стран и т. д. Все они «признали» себя виновными и получили от 3 до 10 лет лишения свободы.
Н.Д. Кондратьев выступал в качестве свидетеля по делу Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). Это было связано с тем, что после того, как он начал давать показания Агранову, в числе других обвинений принял на себя и обвинение в том, что находился в блоке с контрреволюционной организацией Громана-Суханова.
В связи с этим в конце февраля 1931 г. его вызвали в ЭКУ, где следователи Дмитриев и Азарьян предложили ему рассказать, что ему известно о меньшевиках, возглавляемых Громаном и Сухановым. Кондратьев повторил свои показания, данные в свое время в СО, но их это не удовлетворило. Они сообщили, что раскрыто Союзное бюро меньшевиков и что Кондратьев должен будет выступить на суде в качестве свидетеля, дополнить свои показания, включив в них пункты о существовании союзного бюро. Кондратьев согласился, попросив только исключить пункты о своей вредительской деятельности и о контрреволюционной военной работе.
Следователь Славатинский со своей стороны так же сказал Кондратьеву о необходимости ему выступить свидетелем и таким образом окончательно доказать свое «разоружение». Тут же были сформулированы тезисы показаний, которые он должен был сообщить на суде.
На процессе Кондратьев показал, что знал о существовании меньшевистской организации, неоднократно встречался с ее лидерами Громаном, Сухановым и др. Встречи носили характер бесед и дискуссий о политическом переустройстве общества и органов власти в стране. Подтвердил наличие устоявшихся связей между «контрреволюционными» организациями и их лидерами, единство в целях и задачах политической деятельности по свержению советской власти и реставрации капиталистических отношений в стране.
В середине мая 1931 г., когда следствие по делу ТКП закончилось, Кондратьев был вызван к А.С. Славатинскому, у которого он встретил А.П. Радзивиловского, С.М. Смирнова и следователя по фамилии Али. «Во время разговора А.С. Славатинский спросил меня, скажите теперь откровенно, по-человечески, что же из того, что Вы показывали, соответствует действительности. Я ответил, что по человечеству и под честным словом: ничего.
Тогда в разговор вмешался А.П. Радзивиловский и сказал: “Я понимаю, когда Вы отрицаете показания, данные в ЭКУ. Но теперь Вы пользуетесь случаем и, заметив, что мы очищаем материал следствия от наносных элементов, пытаетесь взять назад все свои показания. Конечно, мы сами знаем, что у Вас не было настоящей партии, не было ее учредительного съезда, не было выборного ЦК, выборных должностей, писаной программы, но что-то все же было”. На это я заметил: “Скажите, что же тогда было, в чем можно было бы усмотреть состав преступления?”
Я бы очень просил Вас, как и А.С. Славатинского, спокойно и беспристрастно прочесть все мои показания, по основным пунктам и критически проанализировать их. А.С. Славатинский, не давая ответа на мою просьбу, сказал: “Было, во всяком случае, обволакивание советской власти, был захват учреждений”. Не входя здесь в обсуждение несостоятельности обвинения в только что упомянутых действиях, из предыдущего можно видеть, что по мнению ответственного следователя как А.С. Славатинский, в руках которого находилось ближайшее руководство следствием по делу т. н. ТКП, в действительности имели место совсем не те действия, которые следствие официально мне инкриминировало и за которые я осужден»[366].
В отношении членов ТКП готовился открытый политический процесс, об этом свидетельствует письмо И.В. Сталина В.М. Молотову от 2 сентября 1930 года:
«…2) Разъяснение в печати “дела” Кондратьева целесообразно лишь в том случае, если мы намерены передать это “дело” в суд. Готовы ли мы к этому? Считаем ли нужным передать “дело” в суд? Пожалуй, трудно обойтись без суда.
Между прочим: не думают ли господа обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность советской власти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно.
3) Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратьевым, согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явным образом впутал в это “дело” подлец Теодорович)? Надо подумать об этом…»[367]
Однако «вождь народов» сомневался, что обвиняемые публично признают свои ошибки, и передумал передавать это дело в открытый суд. Он считал, что это небезопасно, полагая, что обвиняемые будут до конца защищать себя, не признавая «своих ошибок». Спустя некоторое время И.В. Сталин дал новую директиву: «Подождите с делом передачи в суд кондратьевского “дела”. Это не совсем безопасно. В половине октября решим этот вопрос совместно. У меня есть некоторые соображения против»[368].
В результате было принято решение передать дело на рассмотрение во внесудебный орган — в Коллегию ОГПУ.
21 сентября 1931 г. Менжинский утвердил обвинительное заключение по делу. Лица, проходящие по нему, были признаны виновными в том, что входили в состав нелегальной ТКП, которая ставила своей целью свержение советской власти и создание буржуазно-демократической республики. Им вменялось в вину проведение вредительства в различных отраслях сельского хозяйства и др.
23 января 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) на своем заседании приняло решение: обвиняемым больше восьми лет лишения свободы не давать[369].
26 января 1932 г Коллегия ОГПУ вынесла постановление заключить в концлагерь сроком на 8 лет Н.Д. Кондратьева, Н.П. Макарова, Л.Н. Юровского; сроком на 5 лет — А.В. Чаянова, А.Г. Дояренко, А.А. Рыбникова; сроком на 3 года с заменой этого наказания высылкой на тот же срок — Л.Н. Литошенко, С.К. Чаянова, Л.Б. Кафенгауза; сроком на 3 года с заменой этого наказания ограничением в месте жительства на тот же срок — А.В. Тейтеля, И.Н. Леонтьева; сроком на 3 года с последующим освобождением от наказания — А.О. Фабриканта.
Приговоренные были отправлены в места заключения.
Через полгода, 25 июня 1932 г., вышло постановление ЦИК и СНК СССР о революционной законности и одновременное обращение ЦК ВКП(б) ко всем партийным организациям по этому вопросу.
В постановлении было подчеркнуто, что революционная законность является «одним из важнейших средств управления пролетарской диктатуры», отмечалось «наличие все еще значительного числа нарушений революционной законности со стороны должностных лиц и искривлений в практике ее проведения», намечалась система мер по ее укреплению. Центральный орган ЦК ВКП(б) в руководящей статье, посвященной декрету, писал: «В самом содержании своем любой закон Советского Правительства включает защиту и укрепление диктатуры пролетариата, ускорение темпов строительства социализма, усиление борьбы с классовыми врагами пролетариата. Закон Советского государства есть революционно-целесообразный закон»[370].
Приведенные законодательные постановления советского правительства и руководящее положение «Правды» не оставляли сомнения в том, что нарушение революционной законности не может быть оправдано никакими соображениями, в том числе и соображениями целесообразности, что выполнение директив советской власти предполагает выполнение ее законов и исключает их нарушения.
Учитывая выход постановления ЦИК и СНК СССР и обращение ЦК ВКП(б), осужденный по делу ТКП Л.Н. Юровский из Суздальского политизолятора ОГПУ отправил 4 июля 1932 г. прошение о пересмотре дела в Коллегию ОГПУ, а копии — в ЦК ВКП(б) И.В. Сталину и в СНК СССР В.М. Молотову. Он писал, что ему было предъявлено обвинение во вредительстве, а затем в принадлежности к контрреволюционной организации Трудовая крестьянская партия. В своих показаниях он признал себя виновным и постановлением Коллегии ОГПУ от 26 января 1932 г. приговорен к лишению свободы сроком на 8 лет.
Далее он сообщал, что «вопреки данным мною показаниям я никогда не принадлежал ни к какой контрреволюционной партии группе или группировке и не имел иных сведений о таких группировках, кроме тех, которые я мог получить из советских газет. Из членов ЦК ТКП — в состав которого я якобы входил вместе с 7 другими лицами, как сказано в м