Оперативная маскировка осуществлялась путем тщательного сокрытия подготовки операции, введения противника в заблуждение относительно намерений и действий войск, внезапным и скрытым выводом войсковых подразделений на исходные рубежи.
Опыт практической деятельности органов государственной безопасности показывает, что маскировка подготовки операции достигалась ограничением числа лиц, допущенных к разработке планов операции. Так, в 446-м стрелковом полку ВВО МГБ подготовку операций осуществляли командир, начальник штаба и 1–2 человека из состава штаба, задачи командирам подразделений ставились в ночь перед операцией, личному составу — за 20–30 минут до выхода к району операции. Если операция состояла из нескольких этапов, задачи на следующий этап ставились после завершения предыдущего.
Органами государственной безопасности в послевоенный период был накоплен огромный опыт проведения мероприятий по дезинформации, который состоял в создании видимости активной подготовки к операции. В дезинформационных целях оперативными работниками проводились мероприятия по «активному» сбору информации, подбору проводников в районах, где операция не планировалась; представители власти по просьбе органов МГБ обходили местных жителей и уточняли, сколько солдат они могут принять на постой; плановая боевая подготовка местных гарнизонов осуществлялась как подготовка к операции; «скрытно» перемещались подразделения войск; через агентуру и другие источники распространялись слухи и организовывалась «утечка» данных о готовящейся операции и т. д.
Характерным примером являются дезинформационные мероприятия, осуществленные при проведении чекистско-войсковой операции по ликвидации банды «Гнилые». Чтобы скрыть перемещение большого количества войск, привлекаемых к операции, было принято решение путем доведения через перевербованного агента-связника «Виллиса» дезинформации о сосредоточении сил ВВ МВД в соседнем Гульбененском уезде, в 60 километрах от расположения банды. Эта дезинформация была подкреплена демонстрационными действиями (появлением в Мадонне отдельных подразделений внутренних войск, выставлением на дорогах постов регулирования, переводом Гульбененского РО НКГБ на круглосуточный режим работы). Дезинформационные мероприятия позволили ввести банду в заблуждение, которая не предприняла попытки перебазироваться. В результате удалось скрытно блокировать лесной массив, где она располагалась, и ликвидировать ее.
Обеспечение внезапного и скрытого выхода войсковых подразделений в район операции и на исходные рубежи достигалось выбором хорошо замаскированных исходных районов, удаленных от района операции, движением подразделений по разным скрытым маршрутам, использованием ночного времени или условий плохой видимости (туман, снегопад).
Так, при проведении операции в Ширецком районе по ликвидации банды в населенных пунктах Ланы, Дорнфельд и Острув Львовской области (1951 г.) подразделения собирались в пунктах сосредоточения, удаленных от района операции от 26 до 50 км, выдвижение осуществлялось по трем маршрутам в ночное время, удаленных друг от друга на значительное расстояние, что позволило скрытно и внезапно выйти в район проведения операции.
Анализ осуществления оперативно-боевой деятельности органов государственной безопасности в 1944–1956 гг. по ликвидации бандформирований подтвердил правильность основных положений теории борьбы с сепаратистским, повстанческим и националистическим движениями и их вооруженными формированиями, изложенной в приказе ВЧК «Об использовании агентурного аппарата в борьбе с бандитизмом» № 76 от февраля 1922 г. Полностью подтвердилось положение о том, что успех в чекистско-войсковой операции достигается совместными усилиями органов безопасности и войск.
Вместе с тем в 1944–1945 гг. были пересмотрены, уточнены и развиты принципы проведения ЧВО. Документы показывают, что в этот период сложился комплекс мероприятий, проводимых органами государственной безопасности в чекистско-войсковой операции.
Он включал следующие мероприятия: уяснение и оценка сложившейся оперативной обстановки, принятие на ее основе целесообразного решения и постановка конкретных задач; определение необходимого количества сил и средств и их подготовка; выбор способа проведения операции; организация взаимодействия между силами и средствами, привлекаемыми к операции; организация устойчивого управления выделенными силами и средствами.
Особое место в комплексе мероприятий на этапе подготовки органами государственной безопасности чекистско-войсковой операции занимали мероприятия по сохранению в тайне подготовки операции; введению противника в заблуждение относительно намерений и действий войск, путем правдоподобной и тщательно продуманной дезинформации; внезапным и скрытым выводом войсковых подразделений на исходные рубежи.
В 1947–1956 гг. шло зарождение и становление новых форм оперативно-боевой деятельности — оперативно-боевые мероприятия и оперативно-боевые действия еще не получили своей классификации и продолжали называться чекистско-войсковыми операциями, но в учетах органов безопасности все чаще начинают появляться понятия «деятельность чекистско-войсковых (оперативно-войсковых) групп, войсковых нарядов (РПГ, засад, секретов)» и др.
Такие оперативно-боевые действия проводились в основном для розыска и ликвидации небольших по численности бандгрупп или руководителей подполья с охраной, когда другими методами и способами захватить или ликвидировать действовавших бандитов было нецелесообразно или невозможно.
Оперативно-боевые мероприятия и действия отличались от чекистско-войсковых или специальных операций основными показателями: количеством участвующих в них сил и средств, масштабом, продолжительностью, динамичностью и напряженностью.
О.М. ХлобустовРоль спецслужб США и СССР в информационной войне в 1940–1980-х гг
25 июля 1967 г. приказом председателя КГБ при СМ СССР № 0096 было образовано управление по борьбе с идеологическими диверсиями спецслужб иностранных государств и зарубежных антисоветских организаций (Пятое управление КГБ). В силу целого ряда причин в период «перестройки» и начале 1990-х гг. именно эта сфера деятельности органов государственной безопасности стала объектом не только пристального внимания, но и жесткой критики в отечественных СМИ и выступлениях некоторых политических активистов.
В развернувшейся дискуссии о роли и месте органов безопасности в механизме государства утверждалось, что под «идеологическими диверсиями» понималась якобы «борьба с инакомыслием», с «диссидентами». «Именно функции тайной полиции, — писал один из постоянных критиков органов безопасности, — в наибольшей степени и составили “славу” этому ведомству в собственной стране»[607].
При этом следует отметить, что в открытых публикациях по истории отечественных органов безопасности их авторами, как правило, не рассматриваются, полностью игнорируются такие вопросы, как стратегия и тактика разведывательно-подрывной деятельности спецслужб иностранных государств против СССР, так и существовавшие в то время в нашей стране законодательные нормы.
А между тем, как подчеркивал Ю.В. Андропов, в оценке деятельности органов безопасности «должен быть всегда конкретно-исторический подход. Здесь важен учет требований текущего момента, средств и методов, используемых противником, конкретных задач в области обеспечения безопасности Советского государства»[608].
Необходимо коротко остановиться на взглядах политического руководства США на цели, задачи и средства американской политики в отношении Советского Союза, который традиционно воспринимался на Западе как «большая Россия», наследник Российской империи.
О широких возможностях разведки, ее способности вести «тайную войну» пришли к выводу в конце 1940-х гг. американские специалисты в области разведки и международных отношений. В частности, заместитель директора ЦРУ США по разведке Р. Клайн подчеркивал: «ученым известно, что судьбы народов формируются комплексом трудно улавливаемых социальных, психологических и бюрократических сил. Обычные люди, чья жизнь — к худу ли, к добру ли — зависит от игры этих сил, редко понимают это, разве что смутно и весьма поверхностно. Одной из таких сил с начала 40-х годов стала разведка»[609].
Этот вывод, а также опыт информационных и пропагандистских операций в годы Второй мировой войны на Западе был положен в основу концепции «психологической» (употреблялся также термин «информационно-психологическая») войны. Так, в работе одного из основоположников теории психологической войны Пола Лайнбарджера опыту Первой и Второй мировых войн посвящены отдельные главы[610].
В геополитическом противостоянии периода «холодной войны» 1946–1989 гг., как известно, США были определены как главный противник СССР. Основанием для этого послужили цели американской внешней политики, сформулированные в геополитической стратегии «Сдерживания коммунизма»[611].
Так, уже 14 декабря 1947 г. директивой Совета национальной безопасности (СНБ) США № 4/A на Центральное разведывательное управление (ЦРУ) было возложено ведение «психологической войны» против СССР в мирное время[612].
Позднее, в 1953 г., Объединенный комитет начальников штабов США утвердил следующее определение этого понятия: психологическая война — запланированное применение пропагандистских и иных информационных мер, предназначенных для воздействия на мнения, чувства, поведение противника или других групп иностранных граждан, которое обеспечит проведение нужной политики, достижение запланированных целей или проведение военной операции[613]