Тетрадь № 3
Особенно трудны операции зимой, когда уже выпадает глубокий снег и каждый подход партизан к железной дороге (не по дороге), можно проследить по их следам. Увеличивается при этом и опасность преследования. Но мы зимой тоже подрывали поезда на молодеченской и бигосовской дорогах, хотя и с большими трудностями. К зиме 1942–1943 гг. мы имели достаточно белых маскхалатов, чтобы одеть в них группы, уходящие на выполнение заданий.
Примерно в феврале 1943 г. наша группа вышла по заданию командования на железную дорогу Полоцк-Блиосово, чтобы пустить под откос поезд. После обсуждения плана мы решили попытаться провести операцию левее Бониславского моста, ближе к станции Боровуха. Мы выбирали открытые места, зная, что немцы более плотную охрану ставят у лесных массивов. Мы остановились в одной деревне, примерно в 4 км от железной дороги. Немцы в ней появлялись редко, стояла она открыто в сторону железной дороги, и появление немцев днем мы могли своевременно заметить. Оттуда мы вышли ночью на железную дорогу. Ни в какие другие деревни не заходили, шли сначала по санной дороге, а потом по целине. Подошли к железной дороге на чистом месте. Только отдельные кустики помогали нам маскироваться. Мы были в маскхалатах. Легли на снег и стали ждать поезда, наблюдая за железной дорогой. Поезда ходили редко, один — два в ночь, а то и не одного, а патрули ходили часто. Мы уже приспособились делать свое дело быстрее чем раньше, используя МУВ на перелом (без шнура). Нам нужно было только выйти на путь, поставить заряд и укрепить детонатор и МУВ с палочкой, высотой 60 см, которую должен свалить паровоз, для того чтобы произошел взрыв. Это всего 2–3 минуты работы на путях. Но даже при этом усовершенствовании мы не могли ничего сделать в первую ночь, так как прошел только один поезд, и патрули в это время были близко. К рассвету мы ушли в деревню, где днем отдыхали. Наши маскхалаты и одежда были мокрые, и мы их сушили на печке. В следующую ночь — тоже самое. Мы пролежали на снегу всю ночь, но поезда не пошли. На пятый день безуспешных попыток мы решили сменить место, так как продолжать ходить в этом же месте было рискованно. Мы стали ходить и дежурить ночью метров на 300 левее. Многие из нас простудились, это было опасно, так как кашель мог выдать немцам наше присутствие. Мы знали когда, в каком направлении и сколько патрулей пойдут по пути. Так мы провели лежа на снегу еще 2 ночи и все безуспешно. И только на восьмую ночь мы дождались удобного момента. Патрули прошли мимо нас, и к нам приближался поезд. Мы вскочили, и все бросились на путь. Подбежав к откосу, мы с разбегу взобрались до половины, но он оказался, совершенно неожиданно для нас, обледеневшим после оттепелей и мороза, и мы как с ледяной горки скатывались обратно. Мы карабкались на откос и скатывались с него, а поезд уже громыхал рядом, освещав тусклым светом фонарей путь впереди себя. Поняв безнадежность наших попыток, мы залегли внизу, пропускали поезд и раздосадованные неудачей ушли от железной дороги. Поскольку наш подход мог быть замечен, мы решили на то место больше не ходить и на следующую ночь ушли примерно на километр левее, ближе к Полоцку. Там мы вышли полем к железной дороге, но метрах в 400 от линии был кусочек леса, Пройдя через него мы вышли прямо напротив трубки в железной дороге, где был самый высокий откос. Это было как раз то место, к которому мы хотели выйти, разрабатывая маршрут по карте. Мы залегли метрах в 60 от железной дороги и пролежали всю ночь. Поездов не было, но мы установили, что патрули справа и слева встречаются между собой как раз у этого места, где мы находились. Перед рассветом мы ушли, но предварительно установили, что грунт откоса вытом месте раньше укреплялся плетеными прутьями и колышки торчат из-под снега. Мы были научены горьким опытом и теперь придавали значение таким мелочам, на которые раньше не обращали бы внимания. На следующую ночь мы опять пришли на это место и залегли метрах в 60 от полотна. Патрули прошли мимо нас, встретились с другой парой, побеседовали, покурили и разошлись опять. Примерно через час послышался шум поезда со стороны Полоцка, мы насторожились. Вскоре появилась пара патрулей, они дошли до обычного места, встретились там с другой парой, поговорили, закурили. А шум поезда нарастает. Мы ждем с нетерпением, когда они направятся в обратный путь. Они стоят наверху и хорошо нам видны на фоне неба. Хочется открыть по ним огонь, но мы знаем, что если даже мы их всех убьем, то поднимется стрельба, поезд будет остановлен и операция сорвется. Мы терпеливо ждем. Вот они расходятся в разные стороны. Только скрылись они в темноте, и мы сначала осторожно, а потом все быстрее подползаем к дороге. На этот раз мы забрались на откос без особых трудностей. Поезд уже близко и мы действуем быстро и решительно. На путях работаем трое, три человека охраняют наш отход внизу. За полторы две минуты мы управились и спустились к товарищам. Теперь уже нечего опасаться того, что кто-то может помешать совершения возмездия. Уже виден поезд, он идет полным ходом. Мы успеваем отбежать метров за 100 от полотна и останавливаемся посмотреть. Опять кажется, что поезд уже прошел роковое место, а взрыва нет. Но это только кажется. Яркий свет, громовой взрыв и в течение долгой одной или двух минут бесконечный грохот ломающихся вагонов и скрежет железа. Мы ускоряем отход и через лесок выходим в поле и там уже чувствуем себя в безопасности. В чистом поле, в бездорожье не будут немцы ставить засады. Утром зашли в деревню, откуда выходили и не отдыхая пошли дальше. Мы удалились в сравнительно безопасный район, где в одной деревушке жили родственники одного из наших партизан. Там мы заказали баню и отдыхали два дня. Это был заслуженный отдых: мы провели на снегу 10 ночей подряд, все были простужены, но никто не болел. Здесь мы отдохнули, поели горячих щей, по которым очень соскучились, отмылись, высушились, постриглись, побрились, кому было нужно и были готовы на новое дело. У нас в группе был Петр Капыцын, крестьянин из Сталинградской области, пожилой мужчина лет под 50, мастер на все руки. В лагере он был и поваром, и дояркой, и сапожником, и цирюльником. Он прожил жизнь и за что бы не взялся, все у него получалось хорошо и скоро. Еще раньше в лагере я ему рассказал, что разбил стекло у карманных часов. Капыцын посмотрел часы, сказал, что часы мне необходимы и сказал, что попробует помочь. Я думал, что он шутит. Через несколько дней он мне вернул часы с сильно выпуклым стеклом, говоря, что до конца воины мне этого стекла хватит, а потом можно вставить и покрасивее. Все были удивлены. Капыцын сделал это имея под руками только бутылки и напильник. Часы эти с его стеклом действительно служили мне всю войну и долго еще после войны. Он мог сделать все, за что бы не взялся. Он нас подстригал, лучше его никто не мог вытопить баню. Когда мы ставили заряд — он был со мною на путях. Он не боялся смерти, был весельчаком. В связи с его возрастом он не часто участвовал в операциях и боевых делах и поэтому особенно гордился этой операцией. Через два дня мы направились в лагерь. По пути узнали, что в результате нашего взрыва был разбит эшелон в 20 вагонов (неточно) с техническим оборудованием, вывозившимся немцами в Германию.
Весной 1943 г. я получил задание выйти для производства диверсий на железной дороге Идрица — Новосокольники. В группе были Петр Лисицын, который до этого уже не один раз ходил со мной на операции, Титов Ваня, который шел первый раз, Гоша Чавлешвили и еще двое товарищей. Так как Лисицын и Титов были оба с 1927 г. рождения, а Титов был к тому же очень маленького роста, то товарищи посмеевались надо мной, называя всю нашу группу «детским садом». Да и мне самому в это время только что исполнилось 19 лет. Состав группы не был постоянным во всех операциях, которые были проведены нами на этой дороге, но кто в каких операциях участвовал я, сейчас не помню.
На этой дороге уже до нашего прихода было произведено несколько диверсий на участке Себеж-Идрица, поэтому мы решили избрать другой участок — район станции Пустошка. Там нам удалось пустить под откос эшелон с танками и орудиями, который шел к фронту. Для этой операции было характерно то, что подходили мы к линии по чистому месту, системы охраны железной дороги не знали, связей среди местного населения не земли, намечали маршрут и место диверсии по карте. Когда вышли на полотно, чтобы минировать путь, нам показалось, что мал откос, и мы метров 100 шли по путям по направлению к Идрице, так как здесь был подъем, и откос все увеличивался. Мину поставили без происшествий, хорошо ее замаскировали и ушли с линии тем же маршрутом, а потом удалились от железной дороги вовсе. О результатах взрыва узнали позже от местных жителей. Наш расчет себя оправдал и в том, что немцы на этом участке не были бдительны (так как здесь еще не было диверсий) так и в выборе высокого откоса. Со слов местных жителей этот эшелон с техникой был исковеркан основательно. Нами было проведено еще несколько операций на этой дороге, но с меньшим ущербом для противника. Немцы были не в состоянии предотвратить минирование железной дороги, и они были вынуждены пропускать поезда только днем. Кроме ночных патрулей они стали утром обходить участки пути с целью обнаружения мин, используя для этой цели собак, и это давало определенные результаты. Через местное население нам было известно, что немцы то в одном, то в другом месте обнаруживают и снимают мины, заложенные партизанами, и днем пропускают поезда. Мы маскировали свои мины мастерски, но несмотря на это, и наша одна мина была снята. Тогда мы решили попробовать новый способ маскировки. Мы решили поставить мину на переезде. Это было рискованно по нескольким причинам.
1) На переезде вероятнее охрана (засада).
2) Чтобы подойти к железной дороге, нужно было перейти шоссейную дорогу, которая шла метрах в 100 от железной дороги и по которой иногда ночью проходили немецкие части и машины и по которой нам могли отрезать пути отхода.
3) Напротив переезда сразу за шоссейной дорогой расположено вытянутое овалом вдоль шоссе озеро, и чтобы обогнуть его мы должны метров 300 идти почти по обочине шоссе.