А. Г. ЗорихинДеятельность органов военной разведки Японии против СССР в 1922–1945 гг
Несмотря на поражение Японской империи во Второй мировой войне и формальный отказ Токио от содержания регулярной армии, военная разведка этой страны ведет непрерывную деятельность по всему миру с момента своего создания в 1871 г. При этом Российская Федерация занимает неизменно ведущее место среди государств, в чьи секреты японские разведорганы стремятся проникнуть уже полтора столетия. В данной статье будет рассмотрен японский опыт организации разведывательной работы на советском направлении и встречное противодействие ей отечественных спецслужб в 1922–1945 гг.
К моменту завершения японской оккупации советского Дальнего Востока осенью 1922 г. военная разведка империи представляла собой хорошо организованную многоуровневую структуру, принципы деятельности которой были заложены в конце XIX в. и апробированы в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг. Основу разведывательной организации 2-го управления генерального штаба Японии составляли легальные резидентуры под прикрытием военных атташатов при дипломатических представительствах в Берлине, Таллине, Риге, Варшаве, Стамбуле и сеть т. н. «японских военных миссий», развернутых на Дальнем Востоке, в Сибири, Маньчжурии и Забайкалье в 1918–1919 гг. для контроля за марионеточными белыми режимами и ведения агентурной разведки в Дальневосточной Республике.
После ухода экспедиционной армии из Приморья японское правительство взяло курс на нормализацию отношений с Советским Союзом и в 1925 г. заключило двустороннее соглашение о возобновлении дипломатических и торговых контактов. Поскольку стратегической целью Японии являлся захват северо-востока Китая с дальнейшей экспансией в Юго-Восточную Азию и вытеснение оттуда Соединенных Штатов Америки, в соответствии с утвержденным в 1923 г. «Курсом национальной обороны империи» Токио стремился избежать войны с нашей страной[557]. Действуя в рамках этой доктрины, в 1922–1931 гг. военная разведка Японии активно участвовала в подготовке агрессии на материке, рассматривая деятельность по СССР как второстепенное направление и занимаясь главным образом сбором информации о военном и экономическом потенциале нашей страны, ее мероприятиях по укреплению позиций в Китае и Корее без проведения подрывных акций против Советского Союза в какой-либо форме.
Главными центрами японской военной разведки в советском приграничье до т. н. «маньчжурского инцидента» (1931 г.) являлись эвакуированные из нашей страны в 1922 г. с согласия фактического главы северо-востока Китая Чжан Цзолиня военные миссии в Харбине, Маньчжоули и Хэйхэ, а также резидентура Корейской армии во Владивостоке. В своей деятельности они опирались на членов японской диаспоры в Приморье и Северной Маньчжурии, отряды белых партизан, выводимую в Забайкалье и на Дальний Восток маршрутную агентуру из китайцев, корейцев, белоэмигрантов и контрабандистов, а также на информаторов среди служащих советских дипломатических и торговых организаций в Харбине и на КВЖД. Однако деятельность ЯВМ сковывали регулярные сокращения их штатов и недостаточное финансирование Военным министерством, массовый отток японских мигрантов с Дальнего Востока и из Забайкалья, а также разобщенность белоэмигрантских организаций в Китае. Кроме того, в 1924–1927 гг. советские органы государственной безопасности сумели перехватить линии связи Токио с владивостокским генконсульством и головной миссией в Харбине, в силу чего японская военная разведка лишилась большей части своих агентурных позиций в Приморье и Приамурье[558].
Хотя командование Квантунской армии дважды – в 1924 и 1927 гг., пыталось заручиться согласием Военного министерства на расширение разведаппарата в Советском Союзе за счет организации легальных резидентур на Дальнем Востоке, в Сибири и Забайкалье под прикрытием японских дипломатических и торговых представительств, вплоть до 1932 г. правительство уклонялось от реализации каких-либо предложений по усилению разведки на материке, опасаясь возможных дипломатических осложнений в случае разоблачения ее агентуры.
В целях расширения источников получения достоверной информации о СССР японская военная разведка наладила в 1919–1923 гг. тесное взаимодействие с генштабами Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, Франции и Германии, которые, как полагали в Токио, имели надежные агентурные позиции в СССР. Однако советские органы госбезопасности заблаговременно перехватили их разведывательные каналы, поэтому в 1922–1925 гг. передавали японцам специально подготовленную дезинформацию, содержавшую завышенные данные о численности личного состава, танкового и авиационного парков Красной армии, что, по замыслу советского руководства, должно было удерживать Токио от нападения на нашу страну[559].
Ситуация не изменилась и после учреждения в 1925 г. легальной резидентуры под прикрытием военного атташата при посольстве Японии в Москве. Практически сразу ее личный состав попал под плотное наружное наблюдение, шифропереписка военного атташе с 1927 г. перехватывалась и читалась Спецотделом ОГПУ, из его сейфа регулярно изымалась служебная документация, почта посольства и ВАТ перлюстрировалась при перевозке через Советский Союз, к сотрудникам была подведена агентура из военнослужащих Красной армии и лиц женского пола[560].
Не оправдала себя и ставка японской военной разведки на использование разведчиков под видом транзитных путешественников или стажеров русского языка. В 1927 г. советское правительство перекрыло этот канал поступления разведывательной информации, ограничив пребывание японских офицеров в СССР их стажировкой в воинских частях на условиях взаимного прикомандирования советских военнослужащих к японской армии. Первые стажеры прибыли в Советский Союз в 1930 г.[561] Со всей очевидностью недостатки в организации зарубежного разведаппарата Генштаба Японии в СССР вскрылись во время советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 г. Московская резидентура черпала сведения из открытых печатных изданий, бесед с официальными представителями НКИД и Народного комиссариата по военным и морским делам (НКВМ) и сообщений польского военного атташе. Военные миссии в Северной Маньчжурии не имели постоянных агентурных позиций в Приморье и Забайкалье, поэтому получали информацию от маршрутных агентов, дезертиров, командования китайских войск, пассажиров и проводников КВЖД. В ходе конфликта маньчжурская миссия утратила связь с Харбином, что привело к задержкам в получении Токио информации о развитии обстановки на 2–3 дня.
Тем не менее, советско-китайский конфликт 1929 г. позволил японской военной разведке оценить уровень боевой подготовки Красной армии, превзошедший царский период. Последующий анализ, проведенный 2-м управлением генштаба, выявил техническое отставание Японии от СССР в насыщенности Вооруженных сил танковой и авиационной техникой, средствами ведения химической войны, в том числе на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Доклады харбинской миссии и легальных резидентур в Европе и Азии также свидетельствовали о целенаправленном расширении Москвой сферы влияния на КВЖД и о дестабилизации ей обстановки в Маньчжурии и Китае. Поэтому военно-политическое руководство империи исходило из прогнозов органов военной разведки о высокой вероятности вторжения Красной армии в Северную Маньчжурию и в 1923–1931 гг. ежегодно утверждало планы обороны на северном и западном направлениях Маньчжурского театра военных действий (ТВД), предусматривавшие одновременное нанесение контрудара по Южно-Уссурийскому краю и последующий перенос боевых действий через Хинган в Забайкалье.
Выход японской армии к советским границам в результате захвата Маньчжурии в 1931 г. спровоцировал резкий рост численности Красной армии на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Хотя Советский Союз наращивал группировку войск на востоке страны исключительно в оборонительных целях, военно-политической руководство Японии считало, что Москва готовится отторгнуть Маньчжурию и помешать реализации континентальной политики Токио, поэтому с 1932 г. резко усилило свою разведывательную деятельность на советском направлении.
В 1932–1935 гг. численность зарубежного разведаппарата генштаба Японии под прикрытием военных атташатов и консульств в СССР и приграничных с ним странах выросла с 12 до 25 сотрудников. Ежегодно в воинских частях Красной армии стажировались 3–4 японских офицера. Оперативная разведка целиком сосредоточилась в руках Квантунской армии, а сеть ее ЯВМ увеличилась вчетверо. Кроме того, в 1933 г. объединение развернуло несколько радиоразведывательных пунктов вдоль советско-маньчжурской границы и с помощью польских специалистов начало чтение советской шифропереписки[562]. В дополнение в 1934 г. Квантунская армия консолидировала всю белую эмиграцию на северо-востоке Китая под эгидой БРЭМ, а в 1936–1938 гг. сформировала на ее базе диверсионно-разведывательный отряд «Асано» для действий на территории Дальнего Востока и Забайкалья.
Также японской разведкой предпринимались попытки сколотить агентурно-диверсионные группы из украинских и кавказских националистов в Европе и на Ближнем Востоке, а в 1937 г. разведуправление заключило соглашение с Абвером о создании к 1941 г. широкой сети разведывательно-диверсионных резидентур в Закавказье, Причерноморье и на Северном Кавказе для уничтожения советских нефтедобывающих предприятий и срыва морских перевозок по Черному морю в начальный период войны[563].
Хотя советские погранвойска и органы госбезопасности успешно блокировали широкое агентурное проникновение японской военной разведки в СССР, 2-е управление генштаба, комбинируя методы оперативной деятельности – заброску маршрутных агентов, отправку офицеров разведки под прикрытием должностей дипкурьеров, обработку печатных изданий, опрос перебежчиков и мигрантов, сопоставление материалов от дружественных спецорганов и перехват зашифрованного радиообмена Красной армии, в целом, имело правильное представление о дислокации войск ОКДВА и пропускной способности Транссибирской магистрали, хотя с 1931 г. начало недооценивать численность парка советской боевой авиации и танковой техники в 1,5–2,8 раза