В связи со вскрытым японской военной разведкой усилением группировки советских войск за Байкалом в первой половине 1930-х гг., в 1936 г. Токио скорректировал «Курс национальной обороны империи» в сторону включения Москвы в число главных противников, однако, зная о подавляющем превосходстве Красной армии в людских ресурсах и наступательных вооружениях, провозгласил в «Основных принципах национальной политики» стратегию сохранения дружбы с СССР.
В силу целого ряда причин во второй половине тридцатых годов военная разведка Японии столкнулась с серьезными трудностями в организации агентурной работы в СССР. В приграничных районах Дальнего Востока и Забайкалья был введен строгий контроль за пребыванием посторонних лиц, проведена тотальная паспортизация, усилена техническая и агентурная охрана границы, центральные и территориальные органы госбезопасности внедрили свою агентуру в разведывательные подразделения Квантунской и Корейской армий[565]. Агентурная работа московской резидентуры была скована тотальным наблюдением за ее сотрудниками, выемкой дипломатической почты и дешифровкой радиопереписки военного атташе. Кроме того, в 1937–1938 гг. советское правительство выселило все корейское население из Приморского края и ликвидировало японские консульства в Одессе, Хабаровске и Новосибирске, что, вопреки утвердившейся точке зрения, было вызвано не столько чистками общества от политически опасных течений, сколько реально существовавшей угрозой агентурного и легализованного проникновения японской военной разведки на объекты ее устремлений[566].
Отрицательное влияние на деятельность японских разведывательных органов также оказывал комплекс накопившихся к середине тридцатых годов внутренних проблем. Во-первых, в системе 2-го управления отсутствовали Центральная разведывательная школа генштаба и Школа агентурных разведчиков Квантунской армии, в которых бы велась целенаправленная подготовка кадров. Во-вторых, агентура имела недостаточно надежные легализационные документы, устаревшую советскую экипировку, не использовала портативную приемо-передающую радиоаппаратуру. В-третьих, ядро агентурного аппарата оперативной разведки составляли китайцы и корейцы, которые после массовых депортаций этих национальностей с советского Дальнего Востока испытывали серьезные проблемы с легализацией.
Прямым следствием недочетов в деятельности военной разведки стало поражение японской армии в сражении на р. Халхин-Гол (1939 г.). Советские органы госбезопасности сумели довести до командования Квантунской армии по каналу «Хатокутё» через харбинское генконсульство фальсифицированную информацию о неготовности 1-й армейской группы к проведению наступательных операций. Японской специальной радиоразведке не удалось взломать стойкие шифры, использовавшиеся на линии связи «армейская группа – генштаб». 2-й отдел штаба Квантунской армии вместо анализа поступавшей разведывательной информации занимался решением административных вопросов, а харбинская миссия не имела полномочий для координации деятельности всех разведорганов на халхингольском направлении[567].
Поэтому в 1940–1941 гг. военно-политическое руководство Японии провело комплекс реформ по усилению деятельности разведорганов армии против СССР. На базе харбинской военной миссии было развернуто Информационно-разведывательное управление (ИРУ), которое взяло на себя руководство вопросами организации агентурной разведки, подготовки кадров разведчиков и диверсантов, связи со значительно увеличенными в штатах легальными резидентурами в Чите и Благовещенске. За 2-м отделом штаба Квантунской армии осталась функция анализа развединформации. Для взлома советской шифрованной переписки японскими военными атташе в Хельсинки, Берлине и Будапеште было налажено беспрецедентное по своим масштабам сотрудничество с дешифровальными органами стран фашистского блока. Кроме того, после поражения Польши и присоединения стран Прибалтики к СССР ВАТ в Финляндии, Швеции, Германии и Румынии взяли под свой контроль польскую и эстонскую разведывательные сети в нашей стране.
Несмотря на репрессии 1937–1938 гг., советские органы госбезопасности продолжали эффективно противодействовать японской военной разведке. В дополнение к регулярному чтению шифропереписки японских военных атташе в Европе, тотальному наблюдению за установленными сотрудниками легальных резидентур в нашей стране, увеличению плотности и технической оснащенности охраны границы с Маньчжурией, в НКВД с 1938 г. начала действовать сеть станций радиоконтрразведки, которая эффективно контролировала эфир в приграничных районах, пресекая работу радиофицированных резидентур противника, а в 1939–1940 гг. УНКВД по Приморскому краю сорвало попытку японской военной разведки восстановить свою агентурную базу на Дальнем Востоке под видом корейской революционной организации Ли Хайчена[568].
Оценивая весь объем имеющихся материалов, можно утверждать, что военная разведка Японии была одним из инициаторов нормализации отношений между нашими странами в апреле 1941 г. и той последней инстанцией, которая удержала руководство империи от нападения на СССР осенью 1941 – весной 1942 г. Постоянно поступавшая в Токио информация военной разведки свидетельствовала о сохранявшихся у Советского Союза возможностях к сопротивлению фашистской агрессии, намерении его правительства вести войну до победы, наличии за Байкалом достаточной группировки войск для отражения японской агрессии. В целях обеспечения непрерывности и устойчивости поступления разведывательных данных военное министерство Японии значительно усилило в 1941–1945 гг. свои дешифровальные органы в центре и на континенте, которые добывали до 90 % сведений, кадрово и финансово укрепило разведцентры в Берлине, Стокгольме и Хельсинки, развернуло сеть разведывательных школ при ИРУ Квантунской армии, а с 1944 г. начало формирование в Маньчжурии диверсионно-разведывательных групп и партизанских отрядов на случай возможного нападения СССР.
Несмотря на отсутствие у японской военной разведки надежных агентурных позиций в центральных органах государственного и военного управления СССР, она своевременно вскрыла переброску советских резервов с запада на восток весной – летом 1945 г., правильно определила возможные варианты проведения наступательной операции войсками Дальневосточного и Забайкальского фронтов в Маньчжурии, однако ошиблась на месяц с оценкой даты начала войны. Уже в ходе скоротечной Маньчжурской кампании разведорганы японской армии не сумели наладить поступление достоверных сведений о противнике и развернуть в его тылу партизанские действия в силу комплекса проведенных пограничными войсками НКВД, ГУКР «Смерш» и территориальными управлениями НКГБ мер[569].
А. М. ДемидовЭкономический фактор устремлений гитлеровской Германии к кавказскому региону СССР
В планах гитлеровского руководства по завоеванию мирового господства первостепенное значение придавалось войне против СССР. От её исхода зависела реализация всех других замыслов по созданию так называемого «тысячелетнего рейха». Это было связано с тем, что военная мощь государства базируется на экономической основе, однако в германской экономике весьма уязвимым местом был недостаток стратегического сырья и материалов. В Германии почти отсутствовала добыча таких редких металлов и минералов, как ванадий, вольфрам, платина, молибден, хром, ртуть, сурьма, слюда, которые имеют важнейшее значение для военного производства. Без них нельзя получить прочные и нержавеющие стали, необходимые для изготовления военной продукции. За счёт собственных ресурсов Германия могла удовлетворить лишь незначительную часть растущих потребностей военной промышленности, особая нужда была в нефти – моторизированная армия требовала всё больше горючего[570].
Начав Вторую мировую войну, гитлеровцы к лету 1941 г. оккупировали 12 европейских стран, захватили их запасы сырья и промышленной продукции, установили контроль над экономикой этих государств. Однако ресурсов завоёванных стран Европы с их сырьём Германии не хватало. Это было связано с тем, что в самом начале Второй мировой войны положение агрессора усугубилось вследствие того, что Германия была подвергнута экономической блокаде со стороны Великобритании. Однако, реагируя на это, Гитлер оптимистично заявил: «Нам нечего бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углём, свинцом и цинком»[571]. То есть, выход из затруднительного положения Гитлер видел только в захвате ресурсов СССР. Использование экономического потенциала оккупированных районов Советского Союза было одним из важных условий достижения ближайших и конечных целей, которые поставило перед собой германское руководство. Именно за счёт завоевания территории СССР планировалось покрыть значительную часть потребностей военной экономики Германии. Планы эти Гитлер вынашивал годами. Ещё в 1936 г. в условиях резкого наращивания темпов милитаризации германской экономики, выступая на партийном съезде нацистов, он восклицал: «Если бы мы имели в нашем распоряжении неисчислимые сырьевые богатства Урала, леса Сибири и, если бы бескрайние плодородные равнины Украины были в границах Германии, – мы бы имели всё»[572].
План агрессии против СССР «Барбаросса», оформленный директивой верховного главнокомандования вооружёнными силами Германии № 21 от 18 декабря 1940 г., имел экономический раздел под кодовым названием «Ольденбург». Основные идеи этого раздела по экономической эксплуатации подлежащих оккупации территор