мастурин. Отстраненный. Вести себя так, будто история тебя ничуть не касается.
На обратном пути к дому дяди мы останавливаемся у старого дома Раймонда, он показывает мне несколько своих пистолетов – Browning Patent Depose из Бельгии и самый любимый, итальянский Pietro Beretta. Брошенный всеми человек должен уметь сам себя защитить. Он разрешает мне подержать оружие в руках.
После гражданской войны друзы покинули христианские города, и те смогли вернуться к своим разрушенным домам. Раймонд хочет подчеркнуть, что несмотря на то что христианам вернули дома и города, возвращаться туда они не спешат. По крайней мере навсегда. Их лишили родины, домашнего уюта, сделали скитальцами – такие раны не заживают. Большинство беглецов обосновались в Бейруте или на Западе.
Когда мы вернулись в дом дяди, там уже был накрыт обед. Дядя владеет новым, великолепным особняком. Каменная ограда, двухэтажный дом с балконом, красная черепичная крыша, окна в восточном стиле. Сам дядя еще не вернулся, и дом выглядит так, словно в нем никто не живет. Отремонтированное помещение заставлено антиквариатом, однако все эти штучки только выглядят древними. При посещении таких квартир создается ощущение, будто только что побывал в музее изящного контрафакта.
Стол накрыт варварски щедро. Его украшает королевское блюдо: сырая баранина и сырая печень ягненка. Раймонд показывает мне, как их едят: нужно оторвать небольшой кусочек хебеза, арабской лепешки, затем, разделив лук на четвертинки, положить одну на лепешку, добавить листик мяты. Потом обмакиваешь три-четыре кусочка печени или мяса в соль и кладешь сверху. А на них – чуть присоленный жирок. Дальше складываешь этот сэндвич пополам и съедаешь в один укус.
По рту будто разливаются мудрость, страдания, глупость и гибель целого этноса. И все это под домашний арак со льдом – ливанскую версию узо.
По случайному совпадению я сталкиваюсь здесь с Ильясом Тумой. Он живет в моей гостинице в Бейруте, там же, где квартирует Датская Миссия – христианская организация, готовящая культурные встречи христиан и мусульман, активно действующая в Сирии на протяжении многих десятилетий. Подлетев к стойке регистрации, я представляюсь датчанам и рассказываю им о своем проекте, на следующий день они представляют меня сирийскому епископу. Он только что приехал из страны, которую раздирает одна из самых жесточайших гражданских войн нашего времени, приведших к появлению сотни тысяч беженцев. То и дело оттуда появляются сообщения об изгнании определенных групп по причине их религиозной принадлежности, как это было в Шуфе.
Посреди этих нескончаемых человеческих бедствий у них происходит война внутри самой войны, которая угрожает исчезновению из страны одной из старейших религиозных групп Сирии – христиан. А ведь они жили здесь еще до того, как преследовавший христиан Павел, после своего знаменитого откровения, получил крещение в Дамаске.
Считается, что христиане составляют около 10 % всего сирийского населения, но большинство встреченных мной во время поездки людей рассказывают, что гонения по религиозным причинам исходят не со стороны режима, а со стороны обосновавшихся в этой части страны исламистских повстанческих групп. Тысячи христиан бегут из Сирии в близлежащие страны. Если вдруг падет режим Асада, их пребывание здесь вовсе прекратится. Именно поэтому я проявляю такой интерес к встрече с сирийским епископом – священником с тусклыми, померкшими глазами.
Мы располагаемся в мягких креслах в вестибюле моей гостиницы в Бейруте. Это невысокий полноватый человек в черной сутане и с золотым вышитым медальоном на шее. Его именуют епископом Пиргу или Крак-де-Шевалье, по названию замка, который принес всемирную известность этому региону (по-арабски – К'алат Аль-Хозни). Крак-де-Шевалье – один из наиболее сохранившихся замков крестоносцев, расположенный на самой вершине утеса высотой 650 м, откуда открывается вид на все стороны света. Первая постройка, относящаяся к 1031 г., была предназначена для эмира Алеппо. В 1099 г. замок отвоевали крестоносцы, которые перестроили его заново и удерживали в своем владении до 1271 г., пока он не был завоеван мусульманами.
В 2012 г. Крак-де-Шевалье заняли повстанцы, которые под сенью толстых стен воевали против правительственных войск. В нескольких метрах от замка, находящегося под охраной ЮНЕСКО, упали ракеты с разрывными бомбами.
По словам епископа Тумы, христиане в основном бегут из Алеппо на севере и Хомса, что в 50 километрах западнее. Оба города все больше и больше разрушаются. В Хомсе, который называют «столицей революции», из всего христианского населения, насчитывавшего раньше 50000 человек, сейчас осталось 80 христианских семей. Христианские кварталы с узкими улочками захвачены повстанцами. Епископ говорит, что этот район идеален для ведения сражений против армии, так как в нем легко спрятаться, поэтому именно он был подвергнут наиболее жестокой бомбардировке с воздуха. Сегодня эти кварталы лежат в руинах.
В близлежащих деревнях, окружающих замок крестоносцев, проживают около 20 тысяч суннитов и немало алавитов. Но перво-наперво этот регион считается родиной христиан, которых здесь насчитывается 30–35 тысяч, к тому же их число пополнилось десятками тысяч христианских беженцев. По словам епископа, их здесь около 70 000, они прибыли в основном из районов Алеппо и Хомса. Ильяс Тума говорит, что всего в Сирии чуть менее двух миллионов христиан, 70 % из которых, как и он сам, принадлежат к греческой православной церкви.
– В самом начале конфликта у нас не было никаких проблем на нашей территории, – вспоминает он. – Но в результате правительственного нападения на Хомс в мае 2011 г. пострадали проживавшие в долине сунниты. Это привело к появлению большого количества вооруженных группировок, которые, совершив нападение на правительственные войска, захватили значительную часть территории и осели в Крак-де-Шевалье.
Повстанцы получали оружие с севера Ливана, предположительно при посредстве судов, пришвартовавшихся в Триполи – городе, который я посещал ранее с Раймондом и его подругой. Затем его контрабандой перевозили через границу и поставляли в суннитские города.
Во время правления семьи Асада сирийские христиане сотрудничали с режимом. У них имелись особые привилегии, некоторым было разрешено занимать высокие государственные должности, например в министерстве, или директорские кресла в частном секторе. Было немало тех, в том числе и на Западе, кто восхищался терпимостью власти к различным религиозным группировкам, при этом Дамаск нередко приводился в пример как город, где все жили друг с другом в мире.
К примеру, бывший посол в Сирии Оле Вехлерс Олсен и бывший директор Датского Института в Дамаске Йорген Бэк Симонсен неоднократно публично выступали с похвалами в адрес такого снисходительного режима. Уже после начала восстания в Сирии в конце апреля 2011 г. Вехлерс сказал в интервью каналу Р1 датского радио: «Мне еще не доводилось жить в обществе, которое можно было бы охарактеризовать подобным взаимным религиозным уважением и толерантностью».
В том же эфире Бэк Симонсен выразил аналогичный восторг: «Режим до совсем недавнего времени оказывал большую честь религиозным группам, которые могли процветать, проживая бок о бок друг с другом. В общественной сфере здесь не наблюдается даже и намека на какой бы то ни было межрелигиозный конфликт»[203].
Бывший директор Датского Института в Дамаске Андерс Хаструп видит эту страну в таком же розовом свете, как и его предшественник Бэк Симонсен. Несмотря на то что Хаструп имел честь быть вышвырнутым из Сирии в апреле 2012 г. за свою помощь диссидентам, в интервью газете Information вскоре после своей депортации он рассказывал, каким позором для него было находиться под домашним арестом в Дамаске, который когда-то был очагом сирийской интеллектуальной жизни:
– Не может не вызывать глубокой озабоченности ситуация, при которой народ, отказавшись от 2000 лет своей замечательной истории, окончательно придет к тому, что здесь произошло всего за год, который не что иное, как ничтожные, гадкие, подлые скобки в истории Сирии[204].
То, что идеализация режима была иллюзорной, совершенно очевидно. Воспеваемый в западных отзывах межконфессиональный мир был порожден крайним страхом перед режимом. «Скобки» в истории Сирии продлились значительно дольше, чем «всего год».
Уже сегодня христиане расплачиваются за предстоящий неизбежный крах репрессивного режима. С самого начала беспорядков церковные лидеры выступили с недвусмысленными публичными заявлениями, которые показывали их поддержку режима. По мнению епископа Тумы, именно таким образом христиане поставили себя в болезненное и крайне опасное положение. Сегодняшняя война превратилась в борьбу между суннитами, составляющими 60 % населения, и алавитами, которых около 10 %. Оказавшись на линии огня, христиане опасаются, что в случае падения режима они превратятся в мишень вековой ненасытной суннитской мести.
Некоторые сирийские христиане оказывали активную помощь правительству в борьбе против повстанческих группировок. Американская газета Wall Street Journal в августе 2012 г. описывала ситуацию, когда за поддержку режима со стороны одной христианской семьи в городе Аль-Кисаир, что на юго-западе от Хомса, повстанцы, заняв город, изгнали из него всех христиан[205].
– Я знаю три христианские деревни, в которые ворвались вооруженные суннитские исламисты. Они заявили: «Если хотите, можете оставаться, но тогда вам придется вместе с нами воевать». После этого христиане покинули город, – рассказывает епископ.
Трудно найти независимое мнение, которое могло бы подтвердить слова встреченных мной в Бейруте христиан. Разумеется, наряду с сотнями тысяч других жителей христиане имеют мотив бежать – из-за того что живут в разрушенной войной стране, а не из-за особых гонений.