(PetroStrategies, Inc.), по размеру доказанных резервов нефти и газа на первом месте в мире Национальная нефтяная компания Ирана (более 300 млрд, баррелей нефтяного эквивалента), далее следуют национальные нефтяные компании Саудовской Аравии, Венесуэлы, Катара, Ирака, Объединённых Арабских Эмиратов, Кувейта, Нигерии, Ливии, Алжира, России. Компания «Би-Пи» занимает лишь 14-е место, «Эксон-Мобил» – 16-е, «Роял Дач Шелл» – 19-е место.
Таким образом, страны – производители сырья поставлены англосаксонскими лидерами глобализации в дискриминированное положение. Они не могут устанавливать цены на собственную продукцию и продавать её за собственную валюту.
Беспрецедентно лидерство англосаксов также и в технологической сфере. Начиная с 1770 г. Великобритания, а вслед за ней США лидируют во всех технологических укладах (от текстильных станков до микроэлектронных компонентов и нанотехнологий).
На ТНК приходится 80 % финансирования НИОКР и зарегистрированных патентов. В 2011 г. расходы американских ТНК на исследования и разработки составили 267 млрд. долл.
США тратят огромные средства на организацию «утечки умов» из других стран, привлекая специалистов не только уровнем зарплат и американским образом жизни, но также высокой организацией научно-исследовательской работы.
Согласно рейтингу Шанхайского университета из 500 ведущих университетов мира 150 находятся в США. США также занимают первое место в мире по числу нобелевских лауреатов – 254 человека (на 2013 г.).
Сегодня США – это страна с самым большим государственным бюджетом в мире, расходная часть которого в 2013 г. составила 3,7 трлн, долл., из них расходы на оборону – 675 млрд. долл, (включая внебюджетные фонды – около 1 трлн. долл.). По состоянию на январь 2013 г. в системе государственного управления США включая федеральный, региональный и местный уровень, а также людей, работающих по правительственным грантам и трудовым контрактам, работало более 21,9 млн. человек, или 16,2 % от общего количества занятых на американском рынке труда (за исключением сельского хозяйства)[144].
Еще более значимую роль играет государство в Великобритании. По состоянию на сентябрь 2012 г. в государственном секторе Великобритании работало 5,7 млн. человек, или 19 % от общего числа занятых[145]. За период 2003–2008 гг. общие расходы на заработную плату британских государственных служащих увеличились на 30 % и в бюджете на 2008/2009 фискальный год составили 158 млрд, ф. ст., что соответствовало четвертой части его расходов[146].
Если в 1950 г. доля государственного сектора в Великобритании равнялась 30 % ВВП[147], то в 2009 г. она увеличилась до 51,6 % ВВП (хотя в последующие годы этот показатель несколько снизился благодаря фискальной консолидации)[148]. В послевоенный период тенденция роста сектора государственного управления в национальном экономическом развитии была характерна для многих стран мира. Долгосрочные тенденции государственных расходов Великобритании с 1913 года вместе со сравнительными данными для других стран приведены в таблице 2.1. Как показывают данные таблицы, относительный вес британского госсектора является схожим с весом государственного сектора в других европейских странах. В свою очередь, государственный сектор в США и Японии является относительно меньшим, что указывает на существование институциональных различий в подходах этих стран к концепции государства всеобщего благосостояния. В США и Японии корпоративная система социальной защиты является более развитой, чем государственная. В США примерно 40 % от общего объема социальных инвестиций приходится на инвестиции корпораций и фирм.
Следует отметить, что, активно призывая слабые и развивающиеся страны идти путем разгосударствления, Соединённое Королевство остается наиболее централизованным государством Евросоюза в фискальном отношении. Если в крупнейших экономиках ЕС – Германии и Франции – доля доходов центрального правительства составляет, соответственно, 30,3 % и 32,9 %, то в Великобритании центральным правительством взимается 94,0 % от общей суммы налоговых поступлений[149].
Таблица 2.1
Указывая на взаимодополняющую роль государства и рынка, профессор социальных наук Института перспективных исследований (Принстон, США) Д. Родрик отмечает: «За очень немногими исключениями, чем более развита экономика, тем больше доля ресурсов, потребляемых государственным сектором. Государственный аппарат крупнее и сильнее в самых развитых, а не в самых бедных экономиках. Просматривается поразительно строгая корреляция между размерами государственного аппарата и доходом на душу населения…. Рынки наиболее развиты и наиболее эффективно обеспечивают доход там, где они опираются на сильные государственные институты. Рынки и государство дополняют друг друга, а вовсе не заменяют, как это следует из упрощенной экономической картины мира»[150].
Непрерывно пропагандируя в развивающихся странах преимущества либеральной доктрины, британские политические лидеры предпочитают не акцентировать внимание на том, что в период собственного становления их страна руководствовалась прямо противоположными методами: на протяжении веков проводила суровую протекционистскую политику, осуществляла жесткий контроль над внешней торговлей своих колоний и защищала развитие внутреннего рынка путем прямого запрета импорта или с помощью высоких таможенных тарифов.
Своим головокружительным успехам в экономическом развитии на ранних этапах капиталистического строительства Британия была обязана вовсе не «малому государству», а как раз наоборот. На протяжении XVIII ст. «либеральная» Британия собрала со своих налогоплательщиков существенно большую сумму налогов, чем «дирижистская» Франция. Действительно, период с 1688 по 1815 год характеризуется беспрецедентным ростом доли государственных расходов. Так, если в 1688 году доля налогов в национальном доходе Британии была практически незаметной, то на протяжении большей части XVIII ст. она составляла 20 %, в то время как во Франции соответствующий показатель не превышал 10–13 %[151]. При этом большая часть затрат британского правительства (83 %) приходилась на военные расходы.
Таким образом, как отмечает норвежский экономист Э. Райнерт, Англия разбогатела не столько при помощи Смитовой политики laissez-faire и свободной торговли, сколько благодаря созданию институциональной системы, главными элементами в которой были налоги и таможенные пошлины[152].
Однако, получив преимущества в развитие собственной промышленности, Англия и США не спешили передавать свой подлинный опыт другим странам. Вместо этого они навязали развивающемуся миру либеральную доктрину А. Смита, а также теорию сравнительных преимуществ, разработанную английским экономистом Д. Рикардо и получившую свое современное развитие в работах американского экономиста П. Самюэльсона. По мнению Э. Райнерта, применение данной теории является причиной неэквивалентного обмена и непрерывного увеличения разрыва в доходах между развитыми и развивающимися странами. Основанная на обмене трудочасами, теория сравнительных преимуществ не усматривает разницы в труде посудомойки и юриста, маляра и программиста. К тому же, эта теория не учитывает фактора возрастающей отдачи, характерного для инновационной промышленности. К примеру, разработка программного обеспечения для новой операционной системы может обойтись в десятки и даже сотни миллионов долларов, однако каждый следующий диск с данной программой будет обходиться в несколько центов. По иному выглядит ситуация в сельском хозяйстве или добывающей промышленности, где действует закон убывающей отдачи.
Функционированию модели неэквивалентного обмена способствуют подконтрольные англосаксам международные государственные финансовые институты, такие как МВФ и Всемирный банк, которые через политику Вашингтонского консенсуса практически запретили развивающимся странам следовать экономической политике богатых стран.
Подчеркнём, что современное глобальное лидерство было обеспечено вследствие первоначального установления Англией жёсткого контроля над своей финансовой системой. Процесс этот длился на протяжении более трех столетий. Исторически финансовое могущество Англии было предопределено тем, что на ранней стадии развития капитализма этой стране удалось осуществить централизацию системы государственных финансов, чего не смогли в полной мере достичь конкурирующие с ней Франция, Испания и Голландия. Рассмотрим этот вопрос более подробно.
В средневековой Европе проблема денежного обращения была связана с существованием огромного количества лиц, обладающих правом чеканки монет, что вызывало путаницу в средствах обращения, поскольку на рынке обращались монеты самого разнообразного сорта, качества и достоинства. Так, во Франции до XIII в. существовало 300 монетных дворов, которые выпускали низкопробную и все более ухудшающуюся монету. В Германии в Средние века было около 600 монетных дворов. В Англии дело обстояло лучше. Здесь первоначально было много монетных дворов, но чекан был однообразный – повсюду чеканилась королевская монета. К концу XIII в. число монетных дворов в Англии сократилось до 12[153].
Упорядочивание денежного обращения способствовало тому, что Англия первой в Европе перешла к бумажным деньгам, которые первоначально существовали в форме билетов золотых дел мастеров (ювелиров), завоевавших широкое доверие публики. Доверие населения к банкнотам усилилось после того как Банк Англии получил монополию на их эмиссию. В дополнение к этому в XVIII в. Англия осуществила «финансовую революцию» в сфере политики государственных займов, которая завершилась преобразованием государственного кредита. Подобная реформа стала возможной лишь благодаря глубокой предварительной реорганизации английских финансов. В целом в середине XVII в. английские финансы по своей структуре были довольно схожими с финансами Франции того же времени: они были децентрал