– Слушай, давай позавтракаем в подвале, – говорю я.
– Зачем? Хороший день, смысл спускаться?
– Не знаю, сам не пойму. Неспокойно мне как-то…
– Да ладно, нормально же все. Сейчас быстро поедим и разъедемся по работам.
– Ну ладно, – соглашаюсь я, и мы садимся завтракать.
Первый снаряд заставит содрогнуться весь дом. Я уже готов к чему-то подобному, поэтому, повернувшись на стуле, хватаю свой портфель, разворачиваюсь к лестнице и кричу «личке» и хозяюшке, помогающей нам по дому, спуститься в подвал. Бежим.
Следующие полтора часа нас почти без остановки утюжит. Снаряды и мины ложатся вокруг дома, все ходит ходуном. Очевидно, что работают по нам. Выйдя после окончания «концерта», мы видим горящие остатки соседского дома. Часть разрывов разбросало по улице.
С тех пор Олег никогда не сомневался в моей интуиции, а я однажды случайно в интернете увидел запись фрагмента этого обстрела72.
В Донецк я ехал на пару месяцев. Тогда это было нормальным. Многие из тех, кто хотел поучаствовать в защите Донбасса, брали отпуска и ехали туда, куда велели им совесть, идеалы и принципы. Кто на неделю, кто на месяц, кто на несколько. На самом деле никто тогда не думал, что все это будет длиться годы. Когда стало понятно, что история затягивается, состояние многих начало напоминать сюжет песни Владимира Высоцкого «Про бегуна на короткие дистанции, которого заставили бежать длинную».
Я не был исключением. Работая на руководящей должности в одной из больших корпораций, взял отпуск и поехал. Когда моя поездка затянулась, пришлось в итоге уволиться, посвятив себя министерству госбезопасности ДНР. Однако все, что имеет начало, как известно, имеет и конец. Постоянно откладывая отъезд ненадолго, я определял горизонтом своего нахождения в Донецке новый, 2015 год. Но пришлось задержаться дольше.
И вот настал момент определяться: как быть? Александр Захарченко звал остаться в Донецке навсегда. Это было довольно соблазнительным. Город мне нравился. Красивые улицы, современная инфраструктура в хорошем смысле слова европейского города мало кого могли оставить равнодушным. Приближалась весна 2015-го, и, несмотря на голь и серость поздней зимы, уже чувствовался приближающийся запах роз этого яркого края. Природа вокруг Донецка позволяла удовлетворить самые взыскательные вкусы. Работа, которой я занимался, была мне понятной и позволяла в полной мере самореализоваться. По сути, все, что я планировал, получалось. Правда, с течением времени все острее вставал вопрос, как быть с семьей, однако я пока его откладывал.
Но. К чему все эти пасторали на войне? Была другая сторона проблемы, связанная с изначальными целями. Я постоянно напоминал себе, зачем я здесь. Я приехал помочь защитить людей. Приехал ради большой идеи. Как и многие другие. Ведь практически все ехали бескорыстно, а не строить карьеру и обустраивать жизнь. Есть фраза, приписываемая Наполеону: «Я знаю многих, кто готов убивать за деньги, но не знаю ни одного, кто готов был бы умирать за деньги». И в самом деле. Невозможно умереть за деньги или иные материальные блага. Ты потом просто не способен ими воспользоваться. В основе совсем другие мотивы. Какие угодно, но не материальные. Помощь близким, амбиции, комплексы, идеалы. Ведь война в Донбассе диктовала понимание весьма вероятной смерти от артиллерии и других плохо просчитываемых причин с большим радиусом случайности, в отличие от, допустим, классического стрелкового боя. Да и не было особых «коврижек». Вместо них предоставлялось намного большее. Возможность не быть равнодушным к злу, соприкоснуться с великим процессом, быть в нем, а не тлеть в песочных баталиях повседневной жизни.
Я помнил, ради чего приехал. И принял окончательное решение перевернуть страницу, когда осознал перспективу изменения обстановки. Вновь решил довериться интуиции.
12 февраля 2015 года были подписаны Вторые Минские соглашения. Уровень подписантов этого документа был предельно высоким: подписи поставили главы России, Германии, Франции, Украины, ОБСЕ. Более того, 17 февраля документ своим решением утвердил Совет Безопасности ООН. Стало очевидным, что дипломатические машины всех ведущих стран взяли договоренности за основу всей дальнейшей деятельности.
То есть было принято стратегическое решение о мире. Причины у сторон были разными, но факт оставался фактом. Решение это, естественно, не могло быть реализовано одномоментно. Только завершалась Дебальцевская операция, да и на реальное желание наиболее боевых представителей сторон еще повоевать минские документы не особенно влияли. Цели у них были совсем другими. Но у нас заканчивались ресурсы для наступления, а Украина просто не способна была наступать по военно-политическим причинам.
Стало понятным, что киевское правительство для себя определилось: Донецк и Луганск Украине при данных обстоятельствах не нужны. Потому что взятие республик в новых условиях создавало для Киева больше проблем, чем решало. Нарушение Минских соглашений превращало бы Украину в страну-изгоя, в чем были не заинтересованы западные страны. Неподъемная для украинской экономики ноша восстановления городов Донбасса тоже пугала.
В итоге Киев получал бы в своем тылу, а не за линией разграничения, несколько миллионов жителей Донбасса, помнящих, кто их бомбил и уничтожал. А также массу обстрелянных, отчаянных, уставших от киевской власти и задающих очень неудобные вопросы националистов и проукраинских активистов, которых уже нечем было бы удерживать у восточных границ. Эйфория быстро прошла бы, а проблемы обострились критически. Новый Майдан превращался в вопрос очень скорого времени.
Конечно же, полноценный мир был невозможен, а с точки зрения Киева и его союзников – и нецелесообразен. Да и нельзя держать на фронте в постоянном напряжении стотысячную массу народа, не выпуская пар. Поэтому провокации и локальные столкновения с регулярными обстрелами и обострениями, которые должны формировать ощущение, что «вот-вот начнется», были неизбежны. Не мир, но уже и не война с целью провоцирования нас напасть первым на грани «фола». Тем более что сохранялся люфт для боестолкновений без прямого нарушения минских договоренностей. Отвоеванные ДНР в ходе Дебальцевского наступления территории формально не входили в согласованную зону разграничения. То есть, по логике противника, теоретически попытки украинских сил захватить их не являлись нарушением. Плюс существовал ряд населенных пунктов и территорий в так называемой «серой» или нейтральной зоне, которые тоже были сферой противостояния.
По моим прогнозам, такая ситуация могла продлиться несколько текущих лет, пока стороны и реальные акторы, истончая призрачную ткань «Минска», в темпе неторопливого вальса будут обмениваться реверансами, толчками и ударами, ища друг у друга слабые места и «прорубая окна возможностей».
Для России жизненно важным будет являться продолжение битвы за всю Украину. Очевидно, что, по логике российских управленческих центров, юридическое отторжение народных республик и закрепление этого в виде признания на государственном уровне станет условно возможным лишь после однозначных выводов о долгосрочной потере Украины. До этого Донбасс будет фактически переводиться на российские рельсы, к чему он сам упорно стремится, но с сохранением политического зазора поливариантности решений.
И чем меньше станет войны, тем больше на фоне мутной полувоенной нестабильности будут проявляться все неизбежные перекосы первых этапов строительства любого государства, помноженные на непризнанность и неоднозначность дальнейшего вектора развития. С коррупцией, глубокой усталостью народа и девальвацией первоначальных идейных установок.
В связи с этим дальнейшее развитие событий для меня было прогнозируемым. Я трезво взвесил ситуацию и принял решение сложить должность.
Я был министром военного времени. Прибыв в Донецк в начале июля 2014-го, при перерастании локальных столкновений в широкомасштабную войну, участвовал в защите местного населения, строительстве своего ведомства, обеспечении безопасности Донецкой Народной Республики весь военный период. И логично было, что должность складываю после фактического завершения полноценной войны. Функция «стартапа» МГБ мною, по мнению всех тех, чье мнение было для меня важным, была выполнена успешно.
В это время Александр Захарченко лежал в больнице с ранением после Дебальцевской операции. Хлебая из кастрюльки в больничной палате борщ, приготовленный его супругой, я сообщил ему о своем решении. Олег Береза поддержал меня. Для Захарченко это стало неожиданным, и он постарался убедить нас отказаться. Но мы объяснили свои аргументы и попросили не препятствовать.
В ходе боев в Дебальцево Захарченко проявил себя героически и был ранен в пятку. Рядом с ним в этот момент были мои сотрудники, и я хорошо знал обстоятельства происшедшего. Он чудом остался жив. Ранение, несмотря на кажущуюся несерьезность, оказалось очень проблемным. Более ста осколков кости срастались тяжело, давление на ногу при ходьбе не давало зафиксироваться дренажу в канале пулевого отверстия, на что влиял и неугомонный характер Главы ДНР, не желающего соблюдать минимальный постельный режим. Перед своим уходом мы решили как-то отметить своего товарища. Так как предыдущее звание подполковника ему присваивал Береза как тогдашнему своему заместителю, то я предложил присвоить ему звание полковника. Это было достаточно почетно и уместно. Как я потом в шутку скажу Захарченко, «равняйся на русских императоров». Четкого механизма присвоения воинских званий в такой ситуации не существовало, военно-учетная система, нормативы вооруженных сил и прочее только разрабатывалось, а Захарченко являлся Главнокомандующим вооруженных сил республики, поэтому я просто придумал и предложил форму совместного приказа МГБ, МВД и Минобороны по этому поводу. Так и поступили.
Следующие несколько дней я посвятил подготовке к сдаче должности и прощанию с личным составом. Организовал небольшой банкет, на котором простился с каждым из руководителей подразделений ведомства. Приглашенные вручили мне выплавленный перстень с симво