Что, застала милёнка с другой? Такое, увы, случается куда чаще, чем бедняжка может себе представить!..
Марина печально хохотнула, да так и замерла с открытым ртом, увидев черный клубочек, прокатившийся по лужайке от кустов к замку.
Что это? Неужели Макбет? Ну, глупости, кот ведь белый, да и это существо гораздо, гораздо больше. Вот оно распрямилось и замахало руками, слишком длинными для его коротенького тела.
– Брауни, – так и ахнула Марина, – это брауни!
Значит, он снова вернулся – ведь уже сколько ночей Марина его не видала.
– Алан! – послышался новый испуганный зов, и Марина удивилась еще более: разве такое порождение нечистого духа, как брауни, может носить человеческое имя? А ему оно несомненно знакомо: вот он остановился, неуклюже затоптался на своих коротеньких ножках и начал было медленно поворачиваться на зов, когда Марина неожиданно для самой себя окликнула:
– Алан! Иди ко мне!
Бог весть почему она это сделала… Не все можно объяснить, и самые важные шаги по дороге своей жизни мы совершаем, повинуясь не вещим предчувствиям, не гласу Божьему, не собственным трезвым размышлениям, а некоему магическому «просто так», непонятно кем нам внушаемому: Богом или дьяволом. Словом, она тихо крикнула:
– Алан! – И брауни замешкался, не зная, на чей зов спешить, а потом, поскольку новых окликов не последовало, со всех своих коротеньких ножек заспешил в сторону ближнего голоса – к Марине.
Она сама не знала, как смогла не кинуться прочь, стеная от страха. Ей пришлось вцепиться в какой-то куст, чтобы удержать себя на месте. И в это мгновение взошла луна.
Марине не единожды в жизни приходила мысль о том, что луна – куда любопытнее, чем солнце. Оно обреченно-равнодушно заливает людей светом, мало обращая внимания на их дневную суету. Луне же достается ночная жизнь – тайная, скрытая, загадочная, чреватая самыми неожиданными открытиями, а потому она отверзает свой любопытный взор в самые важные мгновения. И вот лунный луч высветил не крошечного волосатого уродца с длинной бородой, красными веками, широкими плоскими ступнями – точь-в-точь жабьи лапы! – и длинными-предлинными руками, доходившими до земли, а…
– Господи милостивый! – выдохнула Марина, увидев хорошенькое детское личико на уродливом мохнатом теле, но в тот же миг она разглядела длиннополое одеяние, напяленное на ребенка. И ей уже не было страшно, когда дитя с разбегу кинулось к ней, так что Марине ничего не оставалось, как подставить руки, подхватить его и прижать к себе.
Ребенок счастливо засмеялся, и в алом ротике сверкнули жемчужные маленькие зубки. Не веря глазам, смотрела Марина на светло-голубые глаза, казавшиеся в лунном свете похожими на опалы, на льняные вихры, выбивавшиеся из-под круглой, плотно завязанной шапочки.
Она уже видела это личико. Да нет, не может быть!
Ребенок на ее руках вдруг завертелся и плаксиво шепнул:
– Жарко, жарко…
Светлые бровки жалобно изломились. И в самом деле: ночь тепла, дитя набегалось, а в такой-то шубейке и в мороз взопреешь!
Марина осторожно поставила малыша на траву и принялась развязывать шапку, потом шубу, по счастью, просто туго подпоясанную, а не застегнутую.
Почувствовав прохладу, дитя радостно завертело головой. Шапочка вовсе свалилась, и лунный луч заиграл на гладенько причесанной головке.
– Ты кто? – спросило дитя. – Мамочка?
У Марины почему-то перехватило горло.
– Погоди-ка раздеваться, – сказала она хрипло. – Как бы не простыть на ветру. – И вновь принялась напяливать шапку на светлую головку, как вдруг дитя исчезло из ее рук.
Не сразу она сообразила, что ребенок исчез не сам по себе, а был вырван из ее рук женщиной, которая немедля бросилась наутек, держа на руках малыша, а тот тихонько смеялся и махал Марине.
Распрямившись, девушка ринулась следом, налетела на женщину с таким пылом, что сшибла с ног и сама рухнула сверху.
Где-то внизу этой кучи-малы задавленно пискнул ребенок. Женщина, обретая силу, свирепо поднялась, как медведица. которую одолела свора, и какое-то мгновение Марина болталась на ее спине, словно бестолковый доберман, вцепившийся в добычу, но не знающий, что с нею делать дальше. Однако, пнув женщину под колени, Марина смогла снова свалить ее. Отшвырнув бестолково топтавшегося рядом ребенка, та в отчаянии крикнула:
– Беги, Алан! – и Марина от изумления оцепенела.
Это был голос Флоры – любовницы Джаспера и матери маленькой Элен.
– Алан? – хрипло выдохнула Марина, усаживаясь поудобнее на спине Флоры и не выпуская ее руки, заломленной за спину. От боли женщина тихо застонала, но Марина не ослабила ни хватки, ни железных тисков колен. Ей было жаль Флору, однако Марина не собиралась упускать наконец-то явившуюся возможность пробить хоть малую брешь в серой непроницаемой стене вопросов без ответов, обступивших ее с самого первого дня пребывания в замке. – Значит, Алан? А где тогда Элен? Или у тебя родились близнецы? Почему же тогда ты прячешь второго?
– Нет у меня никаких близнецов, – буркнула Флора. – И Алана никакого нет. Я звала свою дочь: Элен, а вам бог весть что почудилось. Вы уж лучше отпустите нас, миледи…
В голосе ее зазвучали слезы, тело на котором утвердилась Марина, расслабилось, но победительница была настороже и не упустила мгновения, когда пленница внезапно рванулась, пытаясь освободиться. Ей это непременно удалось бы, ведь Флора была куда сильнее и крепче Марины, но боль в вывернутой руке заставила ее со стоном рухнуть и замереть неподвижно, задыхаясь от тихих, бессильных рыданий.
Марина задумчиво прищурилась. Флора не зовет на помощь – почему? Конечно, ночные прогулки с ребенком, обряженным в чертика, покажутся странными не только одержимому Саймонсу, однако терпеть такую боль…
Больше, чем боли, она боится шума!
Осознав это, Марина вскочила, отпустив руку пленницы:
– Успокой ребенка! – А поскольку Флора так и лежала неподвижно, слишком ошеломленная внезапным освобождением, чтобы поверить в него, Марина снова сердито схватила ее за руку и рывком заставила подняться: – Да сделай же что-нибудь, не то на крик сюда сбежится вся округа!
Растерянно моргнув, Флора бросилась к ребенку и подхватила его, но рука ее, изрядно-таки вывернутая Мариною, ослабев, повисла. Она выронила бы ребенка, да Марина оказалась рядом, перехватила малыша, прижала к себе. Дитя поуспокоилось и теперь лишь протяжно всхлипывало и вздыхало, но ясно было, что опасность рёва исчезла.
Предостерегающе поглядывая на Флору, Марина запустила руку поглубже в детские одежки и кивнула, получив самое достоверное доказательство.
– Значит, это все-таки Алан! – тихонько воскликнула она. – Mальчишка! Зачем же ты выдавала его за девочку?
Флора только глазами сверкнула, пытаясь прийти в себя после бурной схватки. Каждую минуту ожидая нападения – глаза Флоры горели таким опасным огнем, – Марина попробовала вразумить ее:
– Только кинься на меня, и я подниму такой крик, что сюда мигом сбегутся люди! И все узнают, что это – отнюдь не девочка!
При этих словах Флора бессильно опустила веки, словно признавая свое поражение, и ручейки слез медленно потекли из-под ресниц.
Марина смотрела на нее, растерянно хлопая глазами и чувствуя себя дурой. Впрочем, это, кажется, становилось ее обычным состоянием. Ну можно ли так убиваться из-за того, что люди узнают: у тебя не дочь, а сын? Вроде бы, наоборот, мальчик – обычно большая гордость для матери и отца. Для отца… Для мистера Джаспера, значит, который считается законным отцом ребеночка. А вот интересно, он-то знает истину, или добрая любовница морочит его так же, как всех остальных, уверяя, что у них родился не Алан, а Элен? Алан, Элен… до чего похожи имена, похожи…
Марина даже зажмурилась от напряжения: какая-то мысль мелькнула в голове, но поймать ее не удалось. Что-то было связано с этим именем – Алан. Нет, не вспомнить!
– Отдайте мне ребенка, миледи, – тихонько всхлипнула Флора. – Это сыночек моей подруги, и ежели она до утра хватится малыша, то с ума сойдет, не увидевши его на месте.
– Ого! – сделала большие глаза Марина. – Стало быть, ты берешь малыша без спросу?! Ну и ну! Зачем же, позволь тебя спросить? Что за причуда – нарядить его черт-те как и пустить бегать перед замком? И не первый же раз – я этого «брауни» уже и прежде видела… Ну-ну, тихо, – обратилась она к малышу, вдруг снова захныкавшему: наверное, его обеспокоили угрожающие нотки в ее голосе. – Ну, ну, Алан, мой ма…
Голос ее прервался, и она замерла, уставившись на Флору, потрясенная воспоминанием.
В это мгновение Флора с силой толкнула ее, одновременно выхватывая из рук ребенка. Не удержавшись на ногах, Марина опрокинулась навзничь, а Флора схватила ребенка и бросилась наутек.
Марина села и покачала головой. Да, она вспомнила!
Ночь, луна, темный комочек резвится на лужайке, а Урсула умоляет Гвендолин быть осторожнее – ради Алана.
Все понятно! Не ради какой-то безумной, необъяснимой прихоти приводила Флора крошечного ребенка ночью к замку и пускала его черт-те в каком виде бегать туда-сюда. Его должна была увидеть Гвендолин, заточенная в башне. И Флора решила скрасить ей жизнь, показав сына.
О, разумеется! «Вспомни, чей он сын!» – сказала тогда Урсула. Значит, этой безумной даме известно куда больше, чем она признает. Не так уж, получается, безумна Урсула. Во всяком случае, у нее хватило здравого смысла проникнуть в тайну Гвендолин, узнать, где содержат узницу, поддерживать ее, а потом, после необъяснимого исчезновения, мастерски отвести глаза Марине, которая задавала ненужные вопросы. Леди Элинор, которой вскрыли вены! Чушь, очень хитрая чушь. Наверняка Урсула знала, куда исчезла Гвендолин. Может быть, она сама помогла ей бежать? Хотя нет. Тогда Флора знала бы о том, что Гвендолин пропала, и не привела бы сюда Алана нынче ночью. Неужели Флора до сих пор пребывает в уверенности, что Гвендолин ждет появления своего сына? Почему Урсула не предупредила ее?