Я не выйду замуж за Мэтта. Я ни одного мужчину не впущу туда, куда впустила Кайла. Никогда!
Кайл быстро заснул. Неподалеку лежало одеяло и, прежде чем накрыть Кайла, я увидела темные шрамы на его ягодицах и бедрах от побоев. Они останутся у него навсегда, и я почувствовала то, что давно не испытывала – ненависть к маме. Я быстро укрыла Кайла и легла рядом с ним, обняв его.
– Я не как мама, Кайл, – прошептала я, – и никогда не буду такой.
Я часто просыпалась ночью, думая о том, что могу с ним уехать из Линч Холлоу. Людям же мы будем говорить, что мы – муж и жена, или же можем действительно пожениться. В первый раз я обрадовалась, что он – только мой двоюродный брат. В Вирджинии разрешен брак между родственниками, хотя я понимала, что это не везде так. Мы могли бы проводить так каждую ночь и, как только я это представлю, у меня на сердце становится теплее. Посмотрев на спящего Кайла, я подумала, что он не представляет себе жизни без меня, впрочем, как и я без него.
Я решила разбудить его рано утром и сказать, что поеду с ним. Должно быть, я заснула, потому что когда проснулась, увидела, что Кайл уже встал и начал одеваться, хотя было еще темно.
– Не уходи, – попросила я.
– Извини меня, Кэйт. Это была моя вина. Мы плохо поступили.
Он начал застегивать рубашку потому, что ему стало холодно. При свете фонаря было видно, что он дрожит. Я села.
– Я хочу поехать с тобой, нам надо быть вместе.
– Нет, не надо, – остановил он меня. – Тебе нужно выбросить все из головы и накрыться одеялом.
Я специально сняла одеяло с груди, потому что хотела посмотреть на его лицо, снова увидеть его взгляд, полный любви и желания, но поняла, что, наверное, никогда уже этого не увижу. Натянув одеяло на плечи, я сказала:
– Мы можем пожениться, ведь в Вирджинии разрешен брак между двоюродными братьями и сестрами.
Он нагнулся, чтобы завязать шнурки.
– Ты никогда не называла меня двоюродным братом. – Тогда я встала, прижав к себе одеяло, и попыталась обнять его, но он меня отстранил.
– Этого никогда не случится, Кэйт, разве ты не понимаешь? – Потом он ушел, растворившись в темноте. Я на него рассержена не столько из-за прошлой ночи, сколько из-за сегодняшнего утра. Я не могу поверить, что он со мной так холодно обошелся и даже не взглянул на меня. Всегда, когда я буду до себя дотрагиваться, то буду представлять, что это его руки. Всегда, когда я буду лежать на матраце в пещере, у меня в ушах будет звучать его голос: «Я люблю тебя, Кэйт!» Так он говорил, когда был внутри меня. Я никогда не смогу забыть эти слова: «Ты закончишь, как твоя мама».
Иден положила записную книжку на колени. За окном ее спальни была безмолвная ночь. Единственным звуком было биение ее сердца. И ей вспомнились слова Кайла: «Твой отец был первым и последним любовником твоей матери». Она подняла руку и стала загибать пальцы. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, май, июнь. Когда она подняла блокнот, чтобы читать дальше, ее руки тряслись.
2 ноября 1954 г.
Я беременна. Для меня не было неожиданностью, когда прошли все сроки начала менструации. С тех пор, как уехал Кайл, новая жизнь появилась в моем теле. На те восемь писем, которые я написала Кайлу, пришло только три ответа. Его письма были холодны, как будто мы были знакомы совсем недолго. Он писал о погоде, новой квартире и занятиях. Я читала между строк и видела, что он считает себя виноватым и раскаивается, но я не могла ему этого простить. Он пишет, что много учится. Они с Латтерли собираются в июне поехать в Южную Америку. Еще он пишет, что он познакомился с одной женщиной, которая живет в деревне Гринвич, около Нью-Йорка. Ее зовут Луиза, и она художница, очень сильно отличающаяся от остальных. А знает ли он, какую боль причинил мне этими словами? Интересно, стал бы он это писать, если бы знал, как плохо мне будет? В первый раз я усомнилась в любви Кайла. Я не хочу раскаиваться в той ночи в пещере, но, если мне это стоило его любви, то я буду винить себя до самой смерти.
Я боюсь говорить ему о нашем ребенке, потому что он будет просить избавиться от него. Он скажет, что ребенок родится нездоровым и будет плохо развиваться, как Элли Миллер, потому что мы с ним близкие родственники, но я чувствую, что с нашим ребенком все будет хорошо. Я вспомнила маленькую Элли, которой сейчас уже семь лет.
У нее была медленная шаркающая походка и постоянная улыбка, потому что она не может понять, что жизнь приносит ей больше боли, чем радости. Ее руки выглядели очень маленькими. По правде говоря, я буду любить своего ребенка, даже если он родится с двумя головами и пятью ногами. Он все равно останется моим ребенком, моим и Кайла.
Я знаю, что не смогу от него это скрыть, но и не смогу написать ему об этом в письме. Мне придется поехать в Нью-Йорк, хотя мысль эта меня пугает. Мне сейчас никуда нельзя ездить, потому что я слышала, что первые три месяца не рекомендуется ездить на поезде, и я не хочу ставить под угрозу жизнь моего ребенка.
4 января 1955 г.
Может быть я совершила ошибку, не предупредив Кайла о своем приезде. Он не был готов меня видеть и, наверное, поэтому так поступил. Или я только себя утешаю?
В поезде я чувствовала себя неважно. Я всегда считала, что беременные женщины чувствуют себя плохо в первые месяцы беременности, однако, они прошли для меня великолепно, кроме последней недели, когда было головокружение.
Нью-Йорк для меня слишком велик. Я сразу почувствовала себя не в своей тарелке, как только вышла из вагона. Мне удалось поймать такси, и я дала шоферу адрес Кайла.
– Это в деревне Гринвич, – сказал он, – ваш брат, случайно, не художник или музыкант?
Я не могла найти связь между тем, что он спросил, и деревней Гринвич, он стал расспрашивать меня о моем акценте и был со мной очень дружелюбным, но я была так слаба, что не могла ему отвечать. В доме было очень жарко, а квартира Кайла находилась на шестом этаже. Несколько раз мне пришлось остановиться, чтобы отдохнуть, и к тому времени, как я добралась до квартиры, я вся вспотела, у меня перехватило дыхание и сильно затошнило. Я постучала в дверь, и мне открыла женщина. Она была высокой блондинкой, на ней был вязаный черный свитер, черные колготки и черные туфли. В руках у нее был мундштук из слоновой кости с зажженной сигаретой.
– Я, должно быть, ошиблась квартирой, – сказала я. Женщина улыбнулась.
– Нет, я думаю, вы попали туда, куда нужно. Судя по-вашему акценту, вы, должно быть, подруга Кайла. – Я поняла, что передо мной стоит Луиза. Я была потрясена. Она выглядела гораздо старше Кайла и была не похожа на всех остальных.
– Я его сестра.
– Кэйт? – девушка усмехнулась и сделала шаг назад, давая мне пройти. – Заходи. Кайл только что ушел в магазин. Он тебе очень обрадуется.
Квартира Кайла представляла собой одну комнату и маленькую кухню. В комнате стоял диван, один из тех, которые раскладываются и превращаются в кровать. Он был разобран и застелен желтым покрывалом. На подушках еще сохранились два отпечатка, и я знала, что эта тощая, одетая во все черное девушка спала с моим братом.
Луиза приготовила мне чашку крепкого кофе, и мы выпили его в крохотной столовой. Должна признаться, что она была очень вежлива со мной, говоря со мной о поезде и о всякой чепухе, но мне нечего было ей сказать. Мне хотелось ее ненавидеть. Я смотрела на ее худую фигуру, одетую во все черное, и представляла, как Кайл гладит ее, как гладил когда-то меня, целуя ее ноги. Мне стало не по себе, и я пошла в ванную.
Когда я вышла, Кайл уже вернулся и разговаривал с Луизой на кухне.
Он меня сразу обнял.
– Тебе нужно было бы предупредить о своем приезде, – сказал он сердито, и на его лице я не заметила даже тени улыбки.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала я, – наедине.
Луиза поднялась.
– Увидимся там, где и раньше, Кайл.
Она поцеловала Кайла в щеку и, после того, как она ушла, я заметила по его глазам, как неловко он себя чувствует наедине со мной. Он налил нам еще немного кофе.
– Не могу поверить, что ты приехала, – сказал он смущенно.
– Эта женщина тебе не подходит. Кайл улыбнулся.
– Ты ее даже не знаешь.
– Она для тебя слишком стара.
– Ей только тридцать два.
– Мне казалось, что ты с ней встречаешься лишь для того, чтобы забыть меня.
Кайл покачал головой.
– Я с ней встречаюсь, потому что люблю ее.
У меня перехватило дыхание. Неужели та ночь в пещере ничего не значила?
– Ты с ней так же занимаешься любовью, как и со мной? – спросила я.
Кайл выглядел обеспокоенным, не услышит ли нас кто. Он наклонился ко мне и прошептал:
– Ты и вправду забыть не можешь, как хорошо нам было?
Он порывисто поднялся.
– Что касается меня, то я не хочу об этом вспоминать. У меня начинает болеть живот, когда я это делаю.
Я поняла, что мне нужно уйти, потому что была здесь незваным гостем. У Кайла началась другая жизнь, и появилась новая женщина. Мысль обо мне у него вызывала дурные ощущения. Я, наверное, не смогу ему сказать, что у меня будет ребенок.
Мне показалось, что Нью-Йорк проглотит меня, как только я выйду из дома. Мне нужно было поймать такси, вернуться на вокзал, стоять в очереди. Сердце стучало так, как будто хотело вырваться у меня из груди, но я заставила себя подняться.
– Не стоило мне приезжать, – сказала я, направляясь к своему чемодану.
Кайл не знал, что делать.
– Кэт, ты можешь остаться. Я имею в виду, у Лу дома. Там есть одна свободная комната, а тут у нас очень мало места.
Я вышла, даже не дослушав его, и медленно пошла вниз по ступенькам, надеясь, что он меня догонит, но, конечно, – этого не произошло. Он порвал со мной, с Линч Холлоу и со старой жизнью.
У меня закружилась голова, но я смогла поймать такси и поехала на вокзал. В тот момент я хотела умереть. Человек, на которого я всегда могла рассчитывать, отказался иметь со мной что-либо общее. Теперь я поняла, почему моя мама захотела покончить с собой. Мне показалось таким легким взять и броситься под поезд, так быстро все может кончиться, однако вспомнила, как моей матери пришлось ждать моего рождения. В конце концов, во мне тоже есть ребенок.