– А, ну раз решила!
…Эмилия уже почти спала, когда вернулись родители. Они пришли к ней в комнату, поцеловали по очереди. От них пахло чем-то очень вкусным и приятным, как в Новый год обычно, особенно от мамы. Потом родители тихо ушли. «Когда я вырасту, то у меня будут такие же духи», – засыпая, подумала Эмилия.
Среди ночи она вдруг открыла глаза. Какой-то неправильный звук… Села на кровати. Затем отыскала ногами тапочки и побрела к бабуле в комнату, поскольку звук шел оттуда.
Бабуля храпела – длинно-длинно, а потом словно замирала, и тогда звук вообще не шел, и казалось, что бабуля не дышит. Это казалось странным и вызывало у Эмилии какую-то тревогу.
Тогда Эмилия подняла ладонь над бабушкиным лицом и поводила над ним, не касаясь, довольно долго, словно разглаживая там что-то, внутри бабулиной головы, и тем самым давая воздуху свободный и легкий ход…
Бабуля задышала ровнее и не сбиваясь больше.
Эмилия вернулась к себе в комнату, легла и опять крепко уснула.
– Давно хотел тебе сказать. Не узнаю свою маменьку… – с веселым удивлением произнес Игнат, сидя перед монитором. Прежде чем лечь спать, он решил проверить почту. Двадцать шесть писем, и большая часть – об ингаляторах его изобретения, как и где купить, как приобрести лицензию на производство, вопросы об особенностях конструкции, где найти запчасти… «Это не мне, это им координаты производителя надо сбросить, тут к юристу письмо переброшу, пусть он отвечает…»
– Почему не узнаёшь? – засмеялась жена, устраиваясь поудобнее под одеялом.
– У тебя определенно есть какие-то магические способности, раз она тебя слушается. На мое мнение она всегда плевала. И ей было даже радостно мне назло все делать, – бегая пальцами по клавиатуре, заметил Игнат. – Что ты с ней сделала, Алиса? Как ты заставила ее уважать себя?
– Она меня не уважает, не думай, она просто вынуждена со мной считаться. Как заставила? Наверное, это что-то вроде договора, – ответила Алиса. – Кто-то, возможно, назвал бы это дрессировкой, но нет, не то. Дрессировка – это про животных. Нехорошо говорить так про людей, это грубо и жестоко. Дрессировать людей! Нет. Это именно про договор. С очень определенными условиями. Лариса Игоревна прекрасно поняла, что если будет говорить Эмилии о тебе или обо мне плохое – ей просто не дадут общаться с внучкой. А Эмилия для нее – это главный человек. Лариса Игоревна также не рассказывает всем встречным-поперечным о нашей семейной внутренней жизни, потому что уже убедилась, что в маленьком городке все слухи разносятся моментально, и, если я узнаю, что все наши с тобой разговоры и дела просочатся на публику, то Эмилии, опять же, ей тоже не видать. Если Лариса Игоревна не разносит сплетни, не твердит Эмилии, какие мы с тобой ужасные, я ее хвалю, позволяю больше времени проводить с внучкой. То есть подкрепляю положительное поведение.
– У тебя есть рычаг давления на мою маменьку! – вздохнул Игнат. – У меня, к сожалению, его не было никогда. Нет, помню, было дело, я ее один раз пытался шантажировать, в той истории с Сильновым… Но проклятий тогда не избежал.
– Нет, нет, то, что между мной и твоей мамой – это не про рычаг и не про манипуляцию совсем! – возразила Алиса. – Это… Да, я это уже назвала договором, и он очень простой и понятный. Который надо постоянно соблюдать, и мне это, кстати, совсем не в радость. Но что поделать… Твоя мама, она… она – стихия. Она не про разум, а про бушующие чувства. А стихии ничего не объяснишь, ей можно поставить только преграду, увести в сторону… Как построить дамбу против наводнений, например.
– Логично.
– А вот Эмилию она как раз слушается, я заметила…
– Я тоже.
– Только Эмилию, и никого больше.
Игнат отъехал на стуле от монитора, посмотрел на Алису внимательно, с восхищением.
– Что? Ну что? – улыбнулась она.
– Просто, – ответил он, – знаешь… Мама меня никогда не любила. И я думал, что мне на это плевать – какая разница, любила или нет, я уже сам давно не ребенок, и все такое… Только это вранье. Я врал себе. Все равно было больно, только где-то очень глубоко. Но не так давно я понял, что простил маму, наконец. Она меня так и не полюбила, ну и ладно. Зато она полюбила мою дочь. Ее мечта, наконец, сбылась – у нее появилась своя девочка. Маленькая и хорошенькая. Умница-красавица. Все так, как мама и мечтала…
– Я сейчас заплачу, честно… – Алиса потерла лицо ладонями. – Мне и жалко Ларису Игоревну, и… – Она не договорила, махнула рукой, отвернулась к стене. Закончила, уткнувшись в подушку, приглушенным голосом: – Иди спать, иди спать, что ты там сидишь, я не могу без тебя заснуть, я никогда без тебя не могла заснуть, ты же знаешь…
Алиса открыла глаза, когда солнце уже встало и по спальне разлились разноцветные сполохи от витражных окон. Было слышно, как за чуть распахнутой форточкой поют птицы в саду.
Игнат еще спал, и Алисе не хотелось его будить.
Она просто лежала и слушала щебетание снаружи, смотрела на цветных солнечных «зайчиков», прыгающих по стенам и потолку.
Было как-то особенно хорошо и уютно, как часто случается поздней весной – весь мир вокруг цветет, солнышко на небе и тепло. А впереди целое лето, самое прекрасное время, причем оно еще даже не началось, и пока можно не беспокоиться о его скоротечности. Все впереди.
Скоро в доме все встанут, Алиса причешет свою дочь, а Лариса Игоревна поведет Эмилию в сад. Потом Игнат уйдет на работу, Алиса останется в доме одна и возьмется за свои рисунки. Раньше Алиса могла рисовать только ночью, теперь жизнь перекроила прежний распорядок, Алисе для ее любимого дела достался день. И это оказалось совсем несложным, у нее получилось перестроить все свои дела. Свое вдохновение.
Потому что она, Алиса, подчиняла себе поток жизни, а не жизнь подминала ее под себя. Наверное, это была та самая, высшая свобода, когда исчезают все внешние препятствия. Они есть, они существуют, но они больше не мешают.
Как-то Алису кто-то спросил из знакомых, не страшно ли ей жить в доме, где произошло такое… Имея в виду гибель ее первого мужа, Романа Эрленда, известного эзотерика.
«Нет, не страшно, – ответила она тогда. – Если так рассуждать, то на всей Земле не осталось ни одного безопасного, свободного от смерти и разрушений уголка. Я подчиняю себе место, а не оно меня».
Алису так же не трогало совсем, что ее второй муж, Игнат, являлся, по сути, так называемым «примаком». Он же пришел сюда жить, а не сам строил этот дом, шептались некоторые. Но какая разница… на постройку этого дома ушли те деньги, что когда-то Лариса Игоревна отдала Роману, своему пасынку, а вовсе не родному сыну – Игнату. Значит, это и дом Игната. И деньги Алисы тоже сюда вложены.
Смысл бороться с призраками, страхами и предрассудками…
Алиса не сильно переживала, когда в этом доме поселилась ее свекровь, не самая, мягко говоря, приятная женщина. Но Лариса Игоревна оказалась хорошей бабушкой. И, конечно, Алиса бы никогда не лишила бабушку родной внучки, и наоборот, Эмилию – бабушки… Все эти правила – про то, что можно и что нельзя – семейный договор и есть, получается.
«Так, что сегодня, пятница? Надо отнести Марине ту вазу, что она просила, оставшуюся от Романа…»
Марина, давняя поклонница эзотерика Эрленда, действительно открыла небольшой музей его имени – в одном из заброшенных павильонов старого парка. В создании этого музея, в реконструкции павильона участвовало много добровольцев. Помогали деньгами и собственными силами.
Алиса отдала все личные вещи Романа Марине и Елене, смотрительницам, они все это прекрасно разместили в музее, куда часто наведывались поклонники знаменитого Мастера.
Многие из поклонников учения Эрленда рвались попасть в «замок», где тот жил когда-то, но Алиса была против этих визитов.
Есть музей – пусть туда и идут люди.
Алиса не дала ни одного интервью, ни одного рассказа в сети не опубликовала о первом муже.
Потому что он хотел убить ее. Алиса простила все Роману, но делать больше, даже ради его памяти, она не собиралась. Это уж мазохизм какой-то, совершенно откровенный… Ни к чему.
Вот в отношении к своему прошлому Алиса не чувствовала своей свободы. Она не могла его изменить, никак. Да, отношение свое к нему переменила, но само это прошлое оставалось вечным и неизменным, и в нем, иногда в страшных кошмарах появлялся Роман с мечом в руке.
Он охотился за Алисой, с тем чтобы убить ее. Его жена не должна доставаться никому, она должна страдать и мучиться без него.
Алиса поморщилась, повернулась на бок, зажмурилась.
– Проснулась? – пробормотал Игнат. – Иди ко мне.
Он прижал ее к себе, обнял. Потерся щекой о ее щеку.
– Ты колючий. И от тебя до сих пор пахнет вчерашним шампанским, – прошептала она.
Он засмеялся и прижал ее к себе еще сильнее.
…Это было их обычное утро – утро двух влюбленных людей, полностью принявших и друг друга, и этот живой, реальный мир. Где еда – не являлась ядом, дом – не нес в себе угрозы, любовь – не вызывала отвращения, рождение детей – не воспринималось тяжким, почти невыносимым испытанием, а люди – не казались сборищем жестоких негодяев и равнодушных дураков.
Обычный мир, пусть и не идеальный.
Такой, какой есть.
Другого не существовало.
Не было смысла его придумывать с помощью воображения, зато его можно было сделать лучше. Своими руками.