Я старалась выглядеть очень женственной и таинственной, слегка замученной некими внутренними событиями, которые они не могли и не хотели бы себе представить. Почти годичный опыт подсказывал, что, стоит мне произнести слова «женская проблема», и я могу добиться всего, чего хочу, и увернуться от всего, чего не хочу.
– Ой, – заторопился Зак. – Ну, тогда поехали.
– Приятно было познакомиться с вами, мистер Форрест, – сказала я. Прижимая руку к животу. Слегка морщась. Медленно идя к двери.
– Поверь, Лили, – сказал он вслед, – а уж мне-то как было приятно.
Вам когда-нибудь случалось писать письмо, зная, что вы никогда его не отправите, но написать все равно нужно? Вернувшись в свой закуток в медовом доме, я составила письмо Ти-Рэю и за это время сломала грифели трех карандашей. Что же до слов… ну, они выглядели так, будто я их выжигала на бумаге раскаленным железом.
Уважаемый Ти-Рэй!
Мне до смерти надоело, что ты на меня орешь. Я не глухая. Просто глупая – не надо было тебе звонить.
Если бы тебя пытали марсиане и ты мог спасти себя единственным способом – назвать им мой любимый цвет, ты умер бы на месте. О чем я только думала?! Достаточно было всего лишь вспомнить открытку на День отца, которую я сделала для тебя, когда мне было девять лет и я еще надеялась на твою любовь. Помнишь ее? Ну конечно же, не помнишь. А я вот помню, потому что едва не убилась, трудясь над ней. Я никогда не говорила тебе, что полночи просидела со словарем, подыскивая слова, из которых можно было бы составить слово «папочка». Эту идею я позаимствовала – собственно, вряд ли тебе это интересно – у миссис Пул, которая дала нам задание проделать то же самое в воскресной школе со словом «радость» – joy. J – Иисус; O – другие; Y – ты сам. Таков правильный порядок расстановки приоритетов, сказала она, и если ему следовать, то будет у тебя в жизни только РАДОСТЬ, РАДОСТЬ, РАДОСТЬ. Ну, я пыталась так поступать, ставя себя на последнее место то в одном, то в другом, а радости что-то пока не дождалась. Так что это упражнение пользы никакой не принесло, разве что подбросило мне идею для открытки. Я и подумала: если расшифровать для тебя смысл слова «папочка», это тебе поможет. Я пыталась сказать тебе: слушай, а попробуй делать то-то и то-то, и я буду тебе благодарна. Я использовала слова – АДЕКВАТНЫЙ, ПРИВЕТЛИВЫЙ…
Я рассчитывала, что ты поставишь мою открытку на свой комод, а на следующий день нашла ее на телефонном столике. Ты очистил на нее персик, и кожица с мякотью пристали к бумаге. Я всегда хотела сказать тебе, что это было ПОДЛО.
П – ПОДЛЫЙ
А – АГРЕССИВНЫЙ
П – ПОДДЕЛКА ПОД ОТЦА
О – ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ
Ч – ЧЕРСТВЫЙ
К – КАНДАЛЫ НА МОИХ НОГАХ
А – АНТИПОД МАМЫ
Пусть это не вписывается в жизненную философию «Иисус – другие – я сама», но как же меня радует то, что я наконец высказала все это тебе в лицо!
С любовью,
Я перечитала письмо, потом порвала его в клочки. Я ощущала облегчение от того, что вывела весь этот яд из организма, но солгала, написав, что это доставило мне радость. Мне почти захотелось написать еще одно письмо, которому не суждено быть отосланным, и попросить прощения.
Ночью, когда розовый дом уже спал глубоким сном, я прокралась внутрь – мне было нужно в туалет. Меня никогда не заботил вопрос о том, как найти дорогу в темноте: Августа оставляла включенной дорожку из ночников от кухни до ванной комнаты.
Я пришла босая, собирая пятками росу. Сидя на унитазе и стараясь мочиться как можно тише, я видела, что к пальцам пристали лепестки лагерстремии. Сверху сквозь потолочное перекрытие просачивался храп Розалин. Опорожнять мочевой пузырь – это всегда невероятное облегчение. Лучше секса, как говорила Розалин. Однако я надеялась, что она неправа – несмотря на всю приятность первого.
Я направилась было в кухню, но потом что-то заставило меня развернуться; вы уже и сами догадались, что именно. Я пошла в противоположную сторону, к «зале». Переступив порог, я услышала вздох, такой глубокий и удовлетворенный, что целое мгновение не осознавала, что он вырвался из моих собственных легких.
Свеча в красном стеклянном стаканчике рядом со статуей Марии все еще горела, похожая на крохотное красное сердечко в пещере тьмы, посылающее в мир пульсирующий свет. Августа держала эту лампадку зажженной днем и ночью. Она напоминала мне вечный огонь, который установили на могиле Джона Кеннеди и который никогда не погаснет, что бы ни случилось.
Глубокой ночью Мадонна в Цепях выглядела совсем не так, как днем, ее лицо было старше и темнее, а кулак казался больше, чем мне помнилось. Интересно, подумала я, в скольких разных местах она побывала, путешествуя по водам этого мира, о скольких печалях нашептывали ей, сколько ей пришлось вынести?
Иногда после того, как мы заканчивали молитвы с четками, я забывала, как надо правильно креститься, и путала право и лево. Собственно, что еще ждать от человека, воспитанного баптистами! Каждый раз, когда это случалось, я просто прикладывала руку к сердцу, как делали мы в школе, принося клятву верности. Мне казалось, что одно ничуть не хуже другого. Вот и сейчас я так сделала – моя рука просто автоматически поднялась к сердцу, да там и осталась.
Я говорила ей: Исправь меня, пожалуйста, исправь меня. Помоги понять, что мне делать. Прости меня. Хорошо ли моей матери там, у Бога? Не дай им найти нас. Если они найдут нас, не дай им забрать меня обратно. Если они найдут нас, не дай им убить Розалин. Пусть Джун любит меня. Пусть Ти-Рэй любит меня. Помоги мне перестать лгать. Сделай мир лучше. Изгони злобу из людских сердец.
Я подошла ближе и теперь видела сердце на ее груди. В моих мыслях раздавался гул пчел, машущих крылышками в темноте музыкальной шкатулки. Я видела нас с Августой, прижавшихся ушами к улью. Я вспоминала ее голос, когда она в первый раз рассказывала историю Мадонны в Цепях. Пошли им спасение, пошли им утешение, пошли им свободу.
Я протянула руку и пальцем обвела контур сердца Марии. Я стояла там, с облепленными лепестками ступнями, и тесно прижимала всю ладонь к ее сердцу.
Я живу в улье тьмы, а ты – моя мать, говорила я ей. Ты – мать тысяч.
Глава девятая
Вся ткань общества медоносных пчел зависит от коммуникации – от врожденной способности передавать и принимать сообщения, кодировать и расшифровывать информацию.
28 июля было днем для книги рекордов. Я вспоминаю его – и всплывает ассоциация с людьми, сплавляющимися в бочках по Ниагарскому водопаду. Услышав, что такое возможно, я все пыталась представить себе, как они съеживаются внутри бочки, вначале мирно подпрыгивая на волнах, как резиновые уточки в детской ванночке, а потом вдруг река становится бурной, и бочку начинает швырять из стороны в сторону, а в отдалении нарастает рев. Я знала, что они там, внутри, говорят себе: Вот параша, о чем я только думал?!
В восемь утра температура достигла 34 градусов и явно вознамерилась еще до полудня добраться до 40. Я проснулась от того, что Августа трясла меня за плечо, говоря: нынче будет пекло, вставай, нам нужно напоить пчел.
Я забралась в «медовоз», даже не успев причесаться, Мэй протягивала мне намазанный маслом тост и апельсиновый сок в окошко, а Розалин совала туда же термосы с водой, и обе они практически бежали рядом с грузовиком, пока Августа выезжала с подъездной дорожки. Было такое ощущение, будто Красный Крест поднялся по тревоге, чтобы спасать пчелиное королевство.
В кузове грузовика уже стояли наготове бочки с подслащенной водой.
– Когда температура поднимается выше тридцати восьми, – объясняла Августа, – цветы увядают и пчелам становится нечего есть. Они остаются в ульях и занимаются проветриванием. Иногда просто поджариваются там.
Мне казалось, что мы и сами можем поджариться. Прикоснуться к ручке дверцы было невозможно, не получив ожог третьей степени. Пот стекал между грудями и впитывался в резинку трусов. Августа включила радио, чтобы узнать прогноз погоды, но вместо этого мы услышали, что «Рейнджер-7» наконец запущен на Луну, в район, называемый Морем Облаков, и что полиция все еще ищет тела трех гражданских активистов в Миссисипи, и еще об ужасных событиях во Вьетнаме. Закончилось все сюжетом о том, что происходило «ближе к дому»: чернокожие из Тибурона, Флоренса и Оринджберга собирались в тот день идти маршем в Колумбию, чтобы просить губернатора обеспечить исполнение Закона о гражданских правах.
Августа выключила приемник. Довольно. Весь мир все равно не исправишь.
– Я уже напоила пчел в ульях вокруг дома, – сказала она. – Зак позаботится об ульях на восточной стороне округа. Так что нам с тобой надо взять на себя западную часть.
Спасение пчел заняло целое утро. Забираясь в отдаленные уголки леса, где и дорог-то, считай, не было, мы обнаруживали пасеки по 25 ульев на дощатых настилах, похожие на маленькие, затерянные в глуши городки. Мы снимали крышки и наполняли кормушки подслащенной водой. Еще дома мы набрали в карманы сахара-песка и теперь дополнительно обсыпали им бортики кормушек.
Меня все-таки разок ужалили в запястье, когда я накрывала улей крышкой. Августа выцарапала жало.
– Я посылала им любовь, – пожаловалась я, чувствуя себя преданной.
Августа ответила:
– Из-за жары пчелы выходят из себя, и не важно, сколько любви ты им посылаешь.
Она вытащила из не занятого сахаром кармана пузырек со смесью оливкового масла и пчелиной пыльцы и помазала место укуса – это было ее фирменное средство. Я надеялась никогда не опробовать его на себе.
– Считай себя посвященной, – сказала она мне. – Невозможно стать настоящим пчеловодом, если тебя ни разу не ужалили.