Первый — на углу Чкаловского проспекта. Это большая каменная плита-панно, а рядом на булыжном пятачке нечто металлическое, изображающее артиллерийское орудие. Железяка малоинтересна, а вот плита достойна внимания. По сути, это мемориальная доска. Только без букв. Украдены все. Отсутствие букв не мешает плите и по сей день оставаться одной из самых больших мемориальных досок Санкт-Петербурга. Служит она полигоном для несанкционированных письменных выступлений. Содержит спец. пометки хозяйственных служб, указывающие на расстояние до канализационных люков.
Похоже, все забыли, что это памятник. И все-таки — это действительно памятник.
Утрата текста, на мой взгляд, вовсе не обессмыслила объект, напротив, радикально переформатировала мессидж в сторону безграничного расширения смысла. Теряя накладные буквы, объект независимо от воли людей (скажем, охотников за цветным металлом) самоперепосвящается — чему, это уже другой вопрос. Но плита при этом не перестает быть мемориальной. Так что зря ее лишили официального статуса и не включили в фундаментальный справочник «Мемориальные доски Санкт-Петербурга» (СПб., 1999), содержащий описание порядка двух тысяч похожих, но буквосодержащих объектов.
Между тем сочетание утраченных букв было следующим: «С этого места 29 октября 1917 года рабочие из орудия вели огонь по юнкерскому училищу, поднявшему мятеж. Пять питерских ребят подносили снаряды. Честь и слава юным борцам революции».
Что касается пушки, все верно: где-то здесь была установлена «трехдюймовка», из которой прямой наводкой палили по зданию Владимирского пехотного училища. Юнкера отвечали пулеметным огнем. Пролилась кровь с обеих сторон. Через четыре дня после почти бескровного переворота и в перспективе грядущей гражданской войны все это было первым эксцессом бескомпромиссной жестокости и озверения. Какие там «дети»!.. Разгром «контрреволюционного гнезда» завершился банальным грабежом и самосудом.
Между прочим, в тогдашней печати именно к юнкерам относили слово «юный». Восставшие подчинялись «Комитету спасения родины и революции», в котором заправляли правые эсеры. «Безусые юнцы», «юные юнкера» (как пренебрежительно называли их по горячим следам событий в «Известиях ЦИК»)[18] ощущали себя не только спасителями родины, но и «борцами революции». Не для возрастного ли уравновешивания противоборствующих сторон решено было спустя более чем полвека — задним числом, призвать на помощь «рабочим» их же детей, будто бы подносивших снаряды?
Ни о каких «гаврошах», подносивших снаряды, до пионерского юбилея никто не вспоминал. Даже в 1932 году, когда в ознаменование десятой годовщины Пионерской организации Большую Гребецкую переименовывали в Пионерскую. Безымянные «гавроши» с Пионерской — это уже специфическое изобретение начала семидесятых. Вот стиль газеты «Смена»: «Никто не знает их имен, недосуг тогда было узнавать их. Вместе со старшими, с отцами и братьями, пять Гаврошей творили историю».[19] И далее: «Еще не было тогда пионерских отрядов, но пять парнишек с Большой Гребецкой улицы уже тогда действовали как пионеры, рядом со взрослыми, явив изумительное бесстрашие, готовность погибнуть за великое дело Октября». А вот пафос «Ленинградской правды»: «Дети Октябрьской революции, подхватившей в немеркнущий факел огонь Парижской Коммуны».[20]
Не в оправдание вандализма, а по человеческой справедливости: есть все-таки смысл в исчезновении букв с каменной плиты. Текст без букв тоже может быть текстом. Бессловесность может быть памятником. И этот памятник не обязан бросаться в глаза.
Еще интереснее монумент самим героям. Для него была выделена небольшая площадка возле дома 41. На «карте Пионерстроя» ее так и обозначали — «сквер Гаврошей». С осени семьдесят первого пионеры — главным образом, «ждановцы» (по названию района города) — работали над благоустройством сквера. Вскапывалась земля, сажались кусты и деревья. Ветеран Октября, старый матрос, хотя и не принимавший участия в разгроме юнкерского училища, но, обладавший тем достоинством, что жил на Пионерской улице, посадил вместе с пионерами две рябинки (растут и сейчас). Вскоре здесь появился памятник: две горизонтальные стелы с изображением «пятерых мальчишек» (запомним это гендерное уточнение из справочника ленинградских достопримечательностей) и текстом: «Честь и слава детям питерских рабочих, принимавших участие в разгроме контрреволюционного мятежа юнкеров в октябре 1917 года».[21]
Я помню этот памятник уже подвергнутым осквернению. Лица детей изуродовали: в горельефную композицию, похоже, бросали камни — металлические поверхности лиц были вдавлены внутрь. Жуткое зрелище. Потом детские головы и вовсе пропали, вместе с накладными буквами — остались лишь ничего не выражавшие стелы-плиты. Правда, однажды кто-то (говорят, ночью) восстановил черной краской прежнюю надпись. В таком виде памятник и простоял несколько лет.
А в 2006-м, как мы помним, приключился саммит. Все к этому событию в городе красилось, обновлялось, реконструировалось. И памятник восстановили, точнее сказать, переделали. Тут и произошло чудо!.. Очень странное чудо.
Половина «детей рабочих» сменила пол. Было «пятеро парнишек», «пятеро мальчишек», а стало два мальчика и две девочки, а посередине — не ясно кто: не то девочка, не то мальчик. То есть мальчиков и девочек, надо полагать, по соображениям политкорректности, сделали поровну. Накладные буквы восстановили, но в меньшем количестве и в другом порядке — более политкорректном: «Честь и слава детям питерских рабочих, погибшим в октябре 1917 года». Ни слова о событии. Нет даже намека на «контрреволюцию». (Ну, это понятно: «разгром», «юнкера»… — решили не связываться.) Но — какой шаг вперед! До этого не додумались в семьдесят втором. Дети, оказывается, погибли! Два с половиной мальчика и две с половиной девочки!
Как погибли? Какие дети? Почему они должны были погибнуть в октябре семнадцатого года?.. Кому этот памятник? Что означает он?
Зачем решили угробить невинных детей?
Судя по выражению лиц и вытаращенным глазам, эти детские головы сами не понимают, кому они принадлежат и что здесь делают.
Меньше всего мне хочется демифологизировать прошлое.
Когда я фотографировал монумент, реальные дети, двое, стояли в сторонке и почему-то наблюдали за мной. Я спросил их, не знают ли они, кому памятник. «Знаем, — ответил один, не моргнув глазом, — они штурмовали Зимний дворец».
А что, может быть. Любой памятник — как бы он ни был абсурден — рано или поздно начинает обязательно репродуцировать смыслы. Надо только подумать.
Или — подождать.
P. S. (Сентябрь 2008)
И полутора лет не прошло после публикации этого текста, а на Пионерской улице многое изменилось. Упали две звезды. Причина одна: старость. Дату первого падения с пятиметровой высоты на асфальт (угол Пионерской и Корпусной) — уж очень событие символичное — назову точно: 3 сентября 2007 года. Николай Федоров, проезжавший мимо на велосипеде, не преминул сделать снимок. Но это так, для истории. Здесь я должен признаться, что звезд над Пионерской улицей было, по уточненным данным, не пять, как у меня, а семь. Но исправлять в тексте не стал, не важно. Куда важнее произошедшее в конце октября 2007-го. В эти дни приступили к уничтожению здания бывшего Владимирского пехотного училища, и начали с того, что посредством ковша экскаватора с надписью «Терминатор», превратили в развалины крыло, выходившее окнами на Музыкантский переулок. 29 октября 1917-го именно отсюда, с угла, из окна второго этажа, строчил пулемет, и именно сюда прямой наводкой била большевистская «трехдюймовка». Снос исторических стен ознаменовал по невероятному, надо полагать, все ж совпадению девяностолетие «юнкерского мятежа». В октябре семнадцатого большевистский обстрел нанес урон зданию в виде двух брешей (о чем свидетельствует открытка, выпущенная по горячим следам событий); эти пробоины тогда же заделали. А в октябре ноль седьмого, на круглую дату, здание и вовсе снесли. Памятник-пушка пока что стоит, где стоял, у Чкаловского проспекта — перед мемориальной стеной, давно лишившейся бронзовых букв. Памятник-пушка — и здесь нельзя отказать устроителям в исторической точности — нацелен был правильно, прямо в окно, из которого прежде строчил пулемет. Цель исчезла. И во что теперь целиться символической пушке, совершенно неясно. Скоро ее тоже изымут. К тому же, мешает парковке.
«СЕРДЦЕ ТРОНЕТ ОДНО ИЗВАЯНЬЕ…»
Бронзовые литеры украдены, но по их следам на постаменте еще можно прочитать имя. Тем же именем назван рядом расположенный мост. Отсюда, с моста, и особенно с высоты пристроенной к нему трамвайной эстакады, памятник Володарскому кажется каким-то патетически-вздорным, неуместным, одиноким, обиженным.
Ему словно объявили бойкот. Люди редко приходят сюда. Незачем. Только транспортные потоки шумят. Трудно представить, что когда-то здесь кипели многотысячные митинги, развевались знамена.
Весь этот огромный район был Володарским районом. В городе был проспект Володарского — бывший Литейный. Число предприятий и учреждений «им. Володарского» с трудом поддается подсчету. В год открытия памятника (1925) в честь Володарского именовались, например, больница, клуб, лесопильный завод, общежитие, подстанция, типография, фабрика одежды, фабрика писчебумажная… Названия многотиражных газет: «Володарец», «Володарка», «Володарский хлебник», «Володарский бумажник».
«Володарский» и «невский» были почти синонимами, при том что Невский — в смысле проспект — был проспектом 25 Октября. Если бы Москву назвали Ленинградом (а почему бы и нет? — главный город страны!..), Петроград наверняка сделался бы Володарском — стал же Екатеринбург в 1924-м Свердловском — через пять лет после кончины Свердлова. Вот и памятник Володарскому появился раньше, чем Ильичу. Это осуществлению