— Или вместе с другим радиотехником, или с летчиком.
Старшина обратил внимание на тот факт, что иногда во время такой наладки он слышал не последовательный ряд чисел, а в разбивку. Причем чаще всего трехзначные. Это случалось не один раз, и ему думалось, что дурят техники для разрыва монотонности в работе с рацией.
— Конечно, на магнитофон эти записи не попадают, — говорил Старшина. — Магнитофон работает только в день полетов, и находится он у руководителя полетов. Я записал некоторые из таких «странных» передач, смотри…
Старшина протянул мне листок со столбиками цифр. Цифры были сведены в блоки и привязаны к датам, когда Старшина делал записи.
— И что же странного?
— Не по порядку перечисляются, и числа трехзначные…
Я всмотрелся в цифры. Действительно, по датам записи они идут так:
15.06 — 230 290 060
20.06 — 050 170 270 070.
26.06 — 030 100 180 260 080
— Василич, на что это похоже?
— Лучше я скажу, на что это не похоже. На координаты — не похоже, на расстояния — не похоже, на угловые градусы — тоже…
— Сколько времени длилась передача, каждая?
— Секунд по две-три.
— Как произносились: общим числом или каждая цифра в отдельности…
— «Ноль восемьдесят» или «сто шестьдесят»…
Что-то говорило об определенном ритме в серии этих цифровых строчек. Кажется, обилие нулей?!
— Итак, что мы имеем: во-первых, во всех числах имеются нули; во-вторых, каждая группа идет по нарастающей, а последняя в ней — меньшего значения; в-третьих, цифры меньшего значения от группы к группе идут вверх…
— И о чем это говорит? — спросил старшина.
— Пока — ни о чем, но если мы отбросим все нули, то получим следующее, — и я стал быстро набрасывать новый столбик.
15.6 — 23, 29, 6.
20.6–5, 17, 27, 7.
26.6–3, 1, 18, 26, 8.
Мы посмотрели друг на друга и пожали плечами.
— Василич, а что это за дни были в июне: 15-е, 20-е, 26-е?
— 15-го мы готовились к учебным полетам…
— …которые были 23-го? — неожиданно прорезала меня догадка, прозрел и Старшина.
— Точно, 23-го — были полеты.
— Значит, 23-е, 29-е и 6-е — это даты, но при чем здесь «6»? Что-то не вяжется!
— А если «6» — это месяц, ну как у меня: 15.06? — указал старшина на бумажку с цифрами.
— Так, так, так, — заторопился я, набрасывая ряд цифр снова, — 15.06 — это ясно, 20.06 — это об июле, а вот 26.06 что-то не получается. Ряд-то нарушен: с 8 на 1.
— 26.06 — это об августе, в моей записной книжке значится: 3-го, 10-го — будут полеты.
— Все ясно, теперь снова пишем наши догадки, что получается — даты полетов в июне, июле, августе.
И я обратился к Старшине с просьбой сверить даты с его записной книжкой. Все цифры сошлись. Рация передавала даты очередных полетов — но кому и кто делал это?
— Кому-то предназначалась эта информация, — философски изрек старшина.
— Шпионское донесение, Василич, думается мне… А почему ты до сих пор никому не сообщил о своей находке?
— Не был уверен, да и был без связи с вашим ведомством, вот теперь встретились с тобой основательно. Шапочно-то мы виделись, а серьезно начали работать только теперь, когда сошел снег и понадобился полигон.
— Василич, а по голосу не мог бы ты припомнить, кто мог это быть?
— Нет, ничего определенного сказать не могу…
— Ну, хотя бы: кого напоминает? Молодой — старый, звонкий — хриплый, высокий — низкий…
— Низковатый, но четкий, твердо выговаривающий цифры, спокойный. Как бы заученно говорящий.
— Видимо, тренировался, прежде чем выйти в эфир, — сказал я, задумчиво глядя на листок. — Конечно, голос не называл позывные самолета?
— Конечно, нет.
Разговор со Старшиной состоялся в первой половине дня, а после обеда я засел за обработку этих цифр и пытался разгадать то, что за этим всем стояло. Я только что пришел в отдел и хотел тщательно подготовиться, прежде чем доложить начальнику.
С цифрами, кажется, все ясно, а вот когда их передавали — почему никто больше не обратил на их особенность внимания? Я зашел в соседнюю комнату и обратился к коллеге за разъяснением: как ведется радиообмен при подготовке самолетов к полетам.
— Должен же быть какой-то режим работы? Не могут же все сразу болтать одновременно? Ведь у всех — одна и та же волна.
— «Временной коридор», — буднично-просто ответил сосед. — На каждый самолет — один механик, на каждое звено — по оружейнику и радисту. Радиоспецам нарезают «коридор», минут по пятнадцать-двадцать… Механик руководит всеми работами на его МИГе.
— Это — механик, а радиотехник?
— У них общий начальник на звено, а часто и на эскадрилью, если не хватает людей. График «коридора» составляется один на весь год по согласованию со всем полком и даже дивизией.
— Все двадцать минут «коридор» занят одним звеном?
— Не обязательно — двадцать, если есть необходимость, то да, но чаще всего — минут десять. Но другие не лезут — ждут своего часа.
— Значит, все рации в это время молчат?
— Точно. А почему это тебя интересует?
— Разбираюсь потихоньку в премудростях работы в полку, — однозначно ответил я.
Мне подумалось, теперь бы узнать точное время, когда Старшина слышал эти передачи. Да где его после обеда найдешь. Но нужно попробовать, и я стал обходить разные службы аэродрома. Часа через полтора все же наткнулся на Старшину.
Василич время припомнил:
— Последнюю, то есть двадцать шестого, я принял незадолго до обеда. Вернее всего, между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью…
Поиск «Радиста»
Его я называл мысленно именно так. Круг поиска определялся. Решил, что теперь следует подготовить справку и доложить ее начальнику отдела.
Вечером, как это было принято, мы собирались накоротке в отделе. Я попросил начальника принять меня.
— Сегодня у меня была встреча со старшиной. Он сообщил любопытные сведения. — И я протянул справку о встрече с моим помощником.
Начальник быстро пробежал справку глазами и не без удивления взглянул на меня:
— Ну-ка повтори ход ваших рассуждений еще раз!
В несколько минут я сделал на бумаге все расчеты.
— В конце справки ты указываешь круг последующих действий по поиску Радиста. И исходишь из того факта, что это должен быть обязательно радиотехник. Так ли это? Подумай еще и еще. Главное — не спугнуть…
Я еще не видел таким строгим начальника, как когда он убеждал меня согласовывать все шаги по этому делу с ним. Дело принимало серьезный оборот, а пока начальник снял трубку телефона и я услышал его несколько взволнованный голос:
— Михаил Андреевич, хочу срочно прибыть к вам для доклада. Очень важно, — четко доложил начальник и добавил: — Возьму с собой Максима Бодрова. Буду через час.
В кабинете адмирала мы часа три обсуждали сложившуюся ситуацию. Искали пути выхода на Радиста. В итоге поисков адмирал сказал:
— Сомнений в кодированной форме передачи ни у кого нет. Радиодонесение вражеского агента исходило прямо из вашей авиадивизии. Нужно не только искать, но и не спугнуть… Насторожить его — это уже проигрыш. Даю вам день срока на разработку конкретного плана действий.
Вечером следующего дня план был утвержден. Исполнителей было трое: начальник, старший оперработник нашего отдела и я. Мой начальник брал на себя задачу по проверке «временного коридора» через свои возможности в штабе полка и дивизии.
«Коридор» можно было привязать к конкретным лицам, точнее группе лиц, из числа механиков, оружейников, радистов. С одной стороны, круг лиц сужался, а с другой — все еще был велик.
Теперь все усилия направлялись на поиск «второго пеленга», то есть еще одной подсказки, что мы на правильном пути. Подсказка могла придти от наших помощников, и мы начали целенаправленную работу фактически с каждым их них.
Во время полетов я старался бывать на стоянке среди летчиков и техников. Это был не просто интерес к полетам и авиационной технике, а работа — оперативная необходимость. Общение в среде военных создавало эффект привыкания к особисту и восприятие его как своего коллегу по службе в авиадивизии. Хотелось, чтобы меня воспринимали эдаким добрым парнем, интересным собеседником. И еще — это место использовалось для коротких встреч с помощниками для получения нужных сведений или постановки нового, порой срочного, задания.
И все же это была диверсия! К информации Старшины о работе неизвестного на рации МИГа прибавилась еще одна серьезная забота. В моем полку случилось ЧП — чрезвычайное происшествие, ставшее достоянием гласности. В полете заклинило рули управления в одном из МИГов. Летчик с трудом посадил свою машину. При разборе происшествия выяснилось, что в механизм управления самолетом попала отвертка. Ее оставил в фюзеляже самолета обслуживающий техник.
Я привык подвергать сомнению любые простые версии, поэтому меня насторожил тот факт, что механик был весьма добросовестным и не мог не следовать правилу: перед полетом нужно убедиться, что инструмент лежит на месте, а не в кабине летчика или вообще в самолете. В этом вопросе механик не вызывал сомнения.
Тщательное расследование показало, что за месяц до происшествия у механика исчезла именно эта отвертка, о чем он немедленно доложил старшему по команде механиков, то есть офицеру полка. В авиации принято: все инструменты промаркированы — бесхозного инструмента на стоянке самолетов быть не должно.
Поэтому найти хозяина любого инструмента было легко.
Как попала отвертка в самолет, если она была утеряна еще месяц назад? Выход напрашивался один: подбросили. Но зачем и кто? Недоброжелатель? Но чей? Летчика или механика? Итак — версия.
На заданные вопросы нужно было найти ответы. И я их начал искать, собирая по крохам сведения от своих помощников. Сведения оказались любопытными. Отпала версия с недоброжелателями у летчика. Остался механик, который, как выяснилось, был очень задирист, языкаст и слыл жестоким насмешником. Он умел наживать себе врагов. Таких у него оказалось двое. Теперь — кто из них?