И снова выручил помощник, который разузнал о ссоре между «моим» механиком и механиком соседнего полка. Эти ребята были земляками и из одного авиационного училища. Когда-то хорошо дружили, но между ними пробежала черная кошка… Ко всему прочему, оба имели виды на девушку из родной деревни. Девушка отдала предпочтение более спокойному жениху — парню из соседнего полка. «Мой» механик оговорил своего земляка, написав письмо девушке с сообщением, что ее жених отказался от нее и женится на другой, местной северянке.
Обман раскрылся, и отвертка была выбрана орудием мести. Мы предполагали, что механик-обиженный рассчитывал не на аварию в воздухе, а на отказ рулей при движении по земле. Взяв эту версию за основу, мы решили дать парню-мстителю возможность облегчить свою судьбу — было принято решение побеседовать с ним в открытую.
Душу Мститель облегчать не захотел. Категорически отказался взять на себя вину за появление отвертки в МИГе. Когда он защищался от этого тяжкого обвинения, выставлявшего его организатором возможной гибели летчика, все его спокойствие улетучивалось.
— Делайте со мной что хотите, но я эту диверсию не делал! Что мой земляк подло поступил со мной — все так. Но это наше дело, и я собирался набить ему морду!.. — яростно протестовал Мститель. — Только не отвертка. Нет и нет…
Любопытно, что и сам «мой» механик, на чьем МИГе случилось ЧП, не хотел верить в версию, что его земляк — диверсант.
— Я знаю его с детства. Он обещал избить меня и избил бы. Он против меня, а не против летчика! — категорически настаивал бывший друг Мстителя. — Ищите в другом месте…
Однако машина поиска уже вошла в привычную колею и взяла за основу действий Мстителя ссору двух земляков. Его объявили причастным к созданию аварийной ситуации и неискренности. И вот: трибунал, дисциплинарный батальон, разжалование в рядовые.
Трагедии в судьбах летчиков
Профессионализм — это как умение плавать или ездить на велосипеде. Или он есть, или его нет. Но то, что мой профессионализм инженера-артиллериста может быть здесь востребован, в особом отделе морской авиации флота?! Вот уж чего не ожидал.
К сожалению, этот профессионализм пригодился в более чем трагической ситуации. Но уж такова судьба военного контрразведчика: в обычной жизни быть незаметным, а в критической ситуации — собранным и максимально полезным своими разносторонними знаниями профессионального сотрудника госбезопасности.
Пока я служил в дивизии, пришлось пережить несколько авиакатастроф. Меня, как человека с инженерным образованием и молодого чекиста-контрразведчика, направляли в комиссию по расследованию происшествий в качестве представителя особого отдела.
Однажды я сидел в помещении отдела и писал очередной отчет о встрече с одним из моих помощников. Гул самолетов, идущих над нашим домиком на посадку, не смущал меня — привык. Работу прервал начальник, бросив короткое: «Зайди».
— Разбился штурман полка. Беги на КП и забери магнитофонную пленку с записями переговоров по радио руководителя полетов и штурмана. Торопись!
С тревогой на сердце я пулей вылетел на дорогу, ведущую к аэродрому. Бегом примчался на КП — командный пункт, где руководил полетами командир полка, соратник Бориса Сафонова по войне на Севере. Полковник был бледен и глубоко затягивался сигаретой. Я знал, что со штурманом они были друзьями. За год до войны прибыли они сюда, в морскую авиацию, и всю войну сражались летчиками-истребителями в небе Заполярья над Баренцевом морем. Но дело есть дело, и я изложил просьбу моего начальника.
— Что, слетается вороньё?.. — грубо проговорил полковник и добавил с горечью: — Теперь мне крышка — уволят. Это уже, лейтенант, четвертого за два года я провожаю на тот свет. Бери пленку. И докладывай…
Когда я шел, уже не так быстро, в отдел, навстречу мне неслась толпа женщин. Их рыдания и крики были слышны издалека. Были среди них и полуодетые, и одетые кое-как. На ветру полоскались цветные фартуки домохозяек. Лица жен летчиков были искажены горем. Как так? — удивился я. Ведь прошло всего несколько минут с момента происшествия! Позднее я узнал, что самолет упал на виду поселка, не дотянув до посадочной полосы метров двести. Упал в болото и перевернулся. Через двадцать минут трактор поставил пятитонный истребитель в нормальное положение. Но штурман уже был мертв. После опрокидывания самолета он потерял сознание, ударившись лбом о прицел, а затем завис на ремнях сидения и перекрыл ими артерию на шее.
Женщины не знали, кто погиб, и потому бежали за страшной вестью сами. Бежали инстинктивно — горе объединяло их. Они пробежали мимо меня, кажется, даже не замечая. Видимо, мой спокойный вид и медленная походка говорили о том, что я не был в курсе дела.
Созданная комиссия включала в себя специалистов из разных областей профессиональных знаний, но в целом ей предстояло ответить на три основных вопроса, естественно, аргументированно: не была ли катастрофа результатом ошибок летчика при пилотировании самолета? Не случилась ли катастрофа из-за поломки двигателя или приборов навигации, управления? И, наконец, не было ли злого умысла, приведшего к гибели самолета? Последнее было по моей части.
На первый вопрос акт готовило командование авиадивизии, на второй — авиаспециалисты, а на диверсионный вариант — мы, чекисты особого отдела, в данном случае в моем лице.
Пока создавалась комиссия, я, уже через час после трагедии, сидел и изучал магнитофонную запись. Особенно того участка ее, который касался аварийной ситуации — обстановки вплоть до гибели летчика.
Прослушав несколько раз пленку, я сделал первую запись на листе бумаги: «Из вахтенного журнала радиорубки командного пункта…» Я выбрал всего шесть минут. Триста шестьдесят секунд трагического полета. Итак, КП; 32 — номер руководителя полетами на командном пункте управления; 754 — штурман полка. Дальше шла расшифровка переговоров.
Время: 14.14.
КП: 754, вам зона 20. 754, вам разрешаю взлет с левым разворотом…
Время: 14.32.
754: Я — 754. Трясет двигатель.
КП: 754, проверьте температуру!
754: Температура — ноль, я — 754.
КП: 754, пламя есть?
754: Да нет, не пламя, с мотором что-то…
КП: 754, задание окончил?
754: Задание окончил. Сильно трясет двигатель… Я — 754.
КП: 754, повнимательней, повнимательней… Смотри за удалением от аэродрома. Иди к точке, иди к точке… Высоту не терять…
754: 32, я над точкой. Высота — 2000.
КП: Смотреть внимательней — всем, всем…
КП: 754, что у вас там? 754, вам посадка с ходу. Внимание, внимание, всем разлетаться…
754: Я — 754, прохожу над вами. Я над точкой.
КП: Кто прошел над стартом, точкой?
754: Я — 754.
КП: 754, заходите на посадку. Как вы?
754: Нормально, нормально… Трясет немного… Я — 754.
КП: 754, не растягивайте «коробочку»… Заходите на посадку.
754: 32, прогони 775 на второй круг. Я поменьше «коробочку» сделаю… 32, 32, прогони его!
КП: Кого прогнать?
754: 32, прогони того, кто после третьего разворота. Я меньше «коробочку» буду делать. Я — 754.
КП: Кто сделал третий разворот? На связь!
775: Я — 775. Я успею еще…
КП: 775, срочно уйдите, уйдите… На третьем развороте уйдите. Сейчас 754 идет на вынужденную посадку…
754: Я сразу на третий разворот… Я — 754.
КП: Сразу на третий? Правильно…
754: 775, смотри, буду проходить мимо тебя. Спокойненько…
КП: Кто на третьем, повнимательней…
775: Я — 775. Вижу его…
КП: 775, заходи на посадку следом за 754. Он подходит к четвертому развороту.
КП: 754, как у тебя? Шасси и щитки выпустил? Двигатель работает?
754: 32, работает, трясет сильно…
КП: 754, не вздумай только сектором газа шуровать. Шасси выпусти… шасси выпустил?
754: Шасси выпустил… Щитки полностью… Воздух есть. Я — 754.
Время: 14.37.
754: Остановился двигатель. Я — 754.
КП: 754, как расчет на посадку?
754: С подтягиванием — будет нормально…
КП: Подтянуть! Под… Под…
754: НЕ НА ЧЕМ! НЕ НА ЧЕМ!
КП: Убрать шасси… убрать шасси… Подтянуть, подтя…
754: ОЙ… МА-МА…
Прослушав запись в первый раз, потрясенный, я долго сидел молча. Голоса, их интонация, отдельные фразы роились в голове. Перед глазами стояло лицо штурмана полка, всегда приветливого и жизнерадостного человека. Наконец, стал осмысливать и записывать услышанное. Так родилась эта запись — стенограмма, которую нужно было приложить к акту.
Здесь необходимо небольшое пояснение. Дело в том, что прежде чем садиться на аэродром, самолет строит «коробочку», то есть делает вокруг посадочной полосы расчет, облетая ее с четырьмя разворотами.
Штурман — отличный фронтовой летчик. Он сделал сотни вылетов, боевых вылетов над Баренцевом морем в годы войны — остался жив. Несколько лет назад, спасая МИГ с остановившимся двигателем, тоже остался жив. За этот подвиг тогда его наградили золотыми часами, которые он с гордостью показывал мне. А нынче? Не получилось, не дотянул. Но почему? Не хватило нескольких секунд? Да, была проволóчка с посадкой и, что греха таить, растерянность руководителя полетов, точнее его нечеткость в руководстве ситуацией. Именно об этом рассказала магнитофонная запись.
И еще. Если бы у него были убраны шасси, то самолет, попав в болото, не перевернулся бы… Ох уж это «бы»! Но история «бы» не признаёт. Шасси убрать — это несколько секунд. Их-то у штурмана и не было.
Спокойный голос штурмана. Четкие, уверенные сообщения о состоянии двигателя и условий полета вокруг аэродрома… И, временами срывающийся на крик, голос руководителя полетов, полковника — фронтового друга штурмана.
Прослушал пленку, и до меня дошел смысл фразы полковника: «…теперь мне крышка, уволят». Даже мне, непрофессионалу в летном деле, было ясно, что руководитель полетов в этой ситуации оказался не на высоте.
Расследование показало следующее. Реактивный двигатель вышел из строя, остановился в воздухе — это было основное зло в эксплуатации МИГов. Фабричный брак в лопатке турбины. Уже при работе в разведке мне приходилось ставить источникам задание на технологию изготовления надежных лопаток для турбин реактивного двигателя. Причем такие задания были и через пять, и через десять, и даже двадцать лет.