— Бодров справится. Должен справиться… У него есть опыт в проведении острой операции в Бельгии.
— …и на Севере, когда он был в особом отделе флота, — добавил Сергей, проявляя осведомленность в моем прошлом.
— Вопрос можно? Что лежит в основе выбора именно меня на это дело? С нами ведь едет еще один сотрудник органов?
— Исполнитель должен быть с опытом работы с людьми, в том числе в сложной ситуации. А что касается второго сотрудника вашей группы, то он из оперативно-технической службы.
В течение нескольких последующих дней был разработан план конкретных действий с определенной степенью свободы принятия решений в деталях на месте, то есть в момент общения с объектом нашего интереса. Предполагалось, что в поле нашего зрения на конгрессе появится некий великовозрастный студент Лондонского университета, специалист в области использования новейших методов исследования нефтепродуктов. Мы понимали, что благодаря этому направлению работы он был вхож в любые группы специалистов от нефтепереработки до химии, причем это делалось в интересах английских контрразведчиков, одной из задач которых была попытка вербовки в среде ученых невозвращенцев на родину.
Нужно было сделать так, чтобы он потерял доверие своих хозяев из МИ-5 и его вынуждены были убрать от работы с советскими людьми. В общих чертах я должен был осуществить следующие действия: заинтересовать агента собой, получить от него сведения о возможной работе на какой-либо частной фирме и предать гласности такое предложение со стороны агента, который в угоду контрразведке должен был превысить свои полномочия.
С деталями плана предлагалось сориентироваться на месте.
Сергей показал мне фото, на котором среди троих наших ученых был и «мой подопечный».
— Его звать Дворянов Глеб Петрович. Обычно англичане его зовут Габриель. Его родные — выходцы из России: они потеряли аристократические привилегии во время революции. Глеб ненавидит все советское из-за пропавших дворянских благ. Он наш идейный противник, коварный и жестокий, но в жизни — веселый, гибкий, острый на язык. Прекрасно говорит по-русски, знает нашу историю и литературу. Его конек — мало известный у нас Булгаков…
Дня за три до отъезда план работы с «Дряновым», как он теперь назывался в оперативной переписке, был утвержден у контрразведчиков и моего руководства. Естественно, все должно было проходить в строгой секретности, даже внутри нашей службы для связи мне давали условия в лондонской «точке». Частично для выполнения задания я мог открыться перед Виктором Сергеевичем — главой нашей группы на конгрессе.
Последнее напутствие со стороны Сергея выглядело несколько неожиданным.
— Ну, Максим-Бутаков, — назвал меня Сергей по школьному псевдониму и на «ты», — хочу обратить твое внимание на два важных момента. Первое: я убежден сам и убедил мое начальство доверить тебе это дело — ты разведчик с контрразведывательным опытом. Второе: не проколись, а действуй без кавалерийского наскока, как это бывало в разведшколе в силу твоей запальчивости… Нужно быть уверенным в себе, но без самомнения в свою непогрешимость. А запальчивость может быть только внешней, но контролируемой внутренним холодным огнем рассудка.
И тут Сергей сделал совсем невозможное для его внешне холодной натуры — он привлек меня к себе и на ухо прошептал: «Удачи тебе, моряк…»
Я был растроган и твердо решил «разбиться в лепешку», но не подвести никого: ни Власа, ни контрразведку, ни Сергея, ни самого себя.
В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот именно эти дни пришлись на мое пребывание в этом историческом городе с мирового значения цивилизацией. Меня покорило все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по городу, посещал музеи и картинные галереи — Национальную, в Тауэре и Британский музей. Моей мечтой было увидеть картины мариниста Тернера, и я увидел их в Тейт-геллари.
Мне нравились пабы и таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность — да. Достоинство — да. Немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы — да. Юмор — да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в этой стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковые и пятидесятые годы наша столица еще не стала одним «большим вокзалом» для приезжих.
В эти дни в вестибюле посольства меня встретил мой коллега по разведке, который работал под прикрытием именно по химической тематике.
— Максим, едем в таверну. Есть повод отметить кое-что… И немедленно.
Коллега выглядел типичным англичанином. За внешнее сходство с герцогом Эдинбургским, супругом королевы Елизаветы Второй, коллегу в совколонии звали «Дьюк». Когда он ехал в Лондон, то сменил фамилию: она была на английском языке слишком неблагозвучная, более того, звучала как площадное ругательство. Поэтому в фамилии заменили начальную букву с «Ф» на «Б».
— Давай выпьем пока хотя бы пива за мое новое офицерское звание «капитан», — начал коллега.
Мы чокнулись кружками. У него был светлый «лагер» — «дабл дайоманд», а у меня — густой и темный «тобби».
— Слушай, Дима, но ведь и у меня также есть повод угостить тебя. Этим же приказом, видимо, и мне присвоено очередное звание «капитан-лейтенант».
И мы снова подняли кружки за успех в делах разведки и личной военной карьере.
…Мои взаимоотношения в группе были нормальными, но один день мне запомнился. Старый профессор из нефтяного института обратился ко мне с вопросом:
— Скажите, вы какой факультет заканчивали в нашем институте? И когда?
— Нефтепереработки, профессор…
— Значит, вы диплом готовили на моей кафедре и, конечно, я у вас был консультантом?
— Да, конечно, — чувствуя подвох в вопросе, продолжал я беседу, лихорадочно думая, как выйти из щекотливого положения.
— Но я вас не помню… — глядя мне в глаза, молвил профессор. И развел руками. Старик торжествовал непонятную мне победу в своих домогательствах с вопросами ко мне.
Разговор происходил на улице, когда мы шли от гостиницы к посольству. Нужно было что-то предпринять: ведь моя легенда-биография была связана с учебой в нефтяном институте. О нем я знал кое-что от брата, который учился там в это время. Совпадение моей «учебы» в институте с профессорской консультацией было не в мою пользу. Пришлось играть «ва-банк».
— А я вас помню, профессор. Я ведь начинал учебу в Ленинграде, в горном институте, и только на четвертом курсе перевелся в Москву… Отец помог — он нефтяник.
Сомнительно посмотрев на меня, профессор как будто моим ответом удовлетворился. Но до конца нашего визита в Лондон я нет-нет да и ловил на себе его задумчивые и временами недоуменные взгляды.
Для меня же — это был урок-подсказка, как тщательно нужно готовить легенду-биографию на все возможные случаи жизни.
Программа пребывания в Англии состояла из двух частей и включала не только участие в работе конгресса, но и посещение выставки при нем, а также визиты в учебные заведения и крупные фирмы, ряд которых располагался вне пределов Лондона. Мы побывали на севере Англии в Ньюкасле — городе многих университетов, и вблизи от него на заводе биллингемского отделения крупнейшей химической корпорации «Кемикал индастриз». В самом Лондоне нас особо интересовал Лондонский университет — старейшее учебное заведение страны с отличной базой научных исследований.
Дрянов попал в наше поле зрения на третий день работы конгресса. Сделал он это классически просто и убедительно: наш ученый из АН СССР зачитал свой доклад, а Дрянов подошел к нему с вопросом, слово за слово — они разговорились и оказались у места, где сидела наша группа. Знакомство состоялось. С этого момента Дрянов фактически стал членом нашей группы. Его старенькая автомашина «Остин» стала неотъемлемой частью нашего быта в вопросе посещений памятных мест и магазинов, тем более что часть моих коллег не знали английского.
Именно он взялся организовать визит нашей группы в Лондонский университет, разбив ее на две части. В первой группе был и я. Чтобы привлечь его внимание к моей особе, я интересовался объемами финансовых вложений в отдельные виды научных работ и, как бы между прочим, процентным отчислением в фонд заработной платы. Дрянов внимательно наблюдал за мной и даже помогал получить по этому вопросу кое-какие печатные материалы. Передача таких материалов использовалась им для дополнительных контактов со мной.
Где-то на седьмой день нашего пребывания в Лондоне после первого визита в Лондонский университет Дрянов пригласил самых молодых членов нашей группы к себе домой на чашку кофе. Естественно, я там выпил и стал подробно расспрашивать Дрянова об особенностях оплаты труда и финансирования работ в науке, если такие работы ведет англичанин, индус или африканец. То есть на фоне якобы известной дискриминации в оплате я искал ответ на вопрос: а сколько заплатили бы русскому? На этом вечере присутствовал еще один англичанин-студент. Дрянов же полностью переключил свое внимание на меня.
После окончания работы конгресса английское правительство дало в честь участников прощальный прием, на котором Дрянов не отходил от меня. И мой шутливо поставленный вопрос о возможности работать русскому на знаменитой «Кемикал индастриз» не привел его в замешательство: Дрянов ответил твердым «да». Разговоры были не конкретными — то ли для меня лично, то ли для моей работы или для ГКНТ.
Операция «Дрянов» вступила в последнюю стадию: он увязал свое имя с корпорацией-гигантом; конечно, его никто не уполномочивал вести такие разговоры от имени «Кемикал индастриз», разве что английская контрразведка. Наступил момент его дискредитации в глазах спецслужбы.
Готовился наш визит на «Кемикал индастриз», и я попросил Виктора Сергеевича принять участие в игре по дискредитации «Дрянова», разъяснив ему его роль в этом деле. Виктор Сергеевич должен был затронуть вопрос о стажировках на корпорации наших ученых и специалистов.