— Я попросил его устроить меня поближе к большому городу. Не хочу возвращаться в глубинку прерий, к земле. Теперь, когда у меня есть квалификация по работе с технической документацией, хотел бы быть рядом с городом, где много интересного, как и в Токио. И с работой легче…
«Мой» славянин был понятливым. Это радовало, но огорчала разлука — мы были привязаны друг к другу не только деловыми отношениями. Жизнь в человеческом понимании брала свое.
— Что за письма?
— Не знаю пока. Он готовит их. Мой командир — выпускник главной академии американских вооруженных сил в Вест-Пойнте. У него знакомых коллег полно по всему свету. Они — каста, крепкая каста.
— Раз командир дает тебе рекомендации, значит, он тобой доволен?
— Это точно. Особенно его во мне радовало умение пить. Пьян я бывал, но головы не терял, в дебоши не вступал, патрулям не попадался. В службе же был весьма пунктуален. Вот и все.
Сержант не хвалился. Я это понимал и из личных наблюдений при контактах с ним. Такой поворот событий с письмами радовал меня. Дело шло к тому, что агента, а это был агент со стажем работы, можно вывести в Америку.
— Федор, ты готов встретиться с моим коллегой в Нью-Йорке? Или в другом городе?
— Если он меня не завалит, то согласен. Работать на тех же условиях? Согласен.
— Но там все сложнее. Это — не Токио. Нужна максимальная осторожность. Сможешь ли быть строго аккуратен в делах такого рода? Работая несколько по-новому?
— Постараюсь, Максим, я себе не враг.
Конечно «не враг», но простофилей быть нельзя. Его благодушие временами пугало меня.
— Тогда слушай, Федор, я дам тебе место встречи в Нью-Йорке и Мехико, столице Мексики.
— Зачем — в Мехико?
— Для подстраховки. Зайдешь в кафе по этому адресу и сядешь за столик на двоих. Имей при себе журнал «Тайм» — держи его на столике. Если кто-либо к тебе подойдет и спросит разрешения сесть: «С этого места я не пропущу свою девушку». Дай ему сесть и достань японскую монету с квадратной дыркой. Вот эту или другую, если потеряешь. В ответ подошедший достанет японскую монету, но с дыркой круглой.
— И все?
— Все. Этому человеку можно верить. Теперь о времени. Запомни, это нетрудно: каждый третий месяц квартала, третьего числа, в три часа дня.
— Ловко, а в Мексике?
— Все то же самое, только кафе будет другим.
Сержант был весь внимание. Его увлекала перспектива иметь постоянный доход. О путях его появления, как мне казалось, он особенно не беспокоился. Именно это пугало меня в нем.
— Нужно ли что-либо привозить на первую встречу? Там, в Нью-Йорке? — спросил Федор, чем облегчил беседу по следующему вопросу.
— Нужно, если уверен, что документы стоят того, чтобы рисковать, чтобы они были понятны своей ценностью и чтобы за них готовы были заплатить деньги. Но главное — береги себя, и малейший риск пусть подскажет тебе осторожность и терпение, как бы ни хотелось тебе сделать дело и получить проклятые зелененькие, с которыми тяжко, но и без которых тошно.
— Максим, я понял. Все останутся довольны.
— Но неужели ты решишься везти на встречу документы в листаже? — Я выводил Сержанта к следующей стадии обучения разведывательному ремеслу.
— Что делать… Придется рисковать.
— Лучше свести риск к минимуму. Вот, с помощью этого.
Я показал фотоаппарат «Олимпус-Пен», весьма популярный среди японцев и иностранцев тем, что имел зарядку на 72 кадра, но половинного размера.
— У меня такой есть! — воскликнул Сержант. — Отличная вещь — габариты, число кадров, простота фотографирования…
— Много снимал им? — спросил я.
— Слайды. Тысячи. Будет что показать родным и близким о Японии. Я ведь не только гулял, но и поездил по стране.
— Так вот, слушай. Этот «Олимпус» я тебе дарю. Он новый и, как видишь, имеет цепочку. Эта цепочка отмеряет расстояние до стола, где лежит стандартный лист бумаги с текстом. Текст полностью войдет в кадр. Понятно?
— Говоря твоей поговоркой: «понятно как ежу».
— Свой аппарат подаришь кому-либо из друзей. В их глазах и в глазах будущих сослуживцев ты должен прослыть фотолюбителем. Замерь размер цепочки и, если аппарат потеряется, то купи другой, а цепочку изготовь сам.
В нарушение правил быть вместе не более часа мы расстались в тот день поздно. Нам вместе было уютно. Каждый делал свое дело и работал друг на друга. Мог ли я тогда подумать, что менее чем через десять лет судьба сведет меня с Сержантом уже в другой стране? С Сержантом — моим оптимистом Федором-Теодором. Сведет в трагический для него момент…
Что нужно «Угрю»?
В городе наступила жара, особенно трудно переносить май — из-за повышенной влажности, выхлопных газов автомашин и фактического безветрия. Если представить, что такое русская баня, то это и есть жара в Токио в июле. Только от бани можно укрыться, а здесь — и ночью и днем температура почти одна и та же, 30 по Цельсию. В общем — «ньюбай», как называют это время японцы.
Моя семья снимала второй этаж японского дома, и то лишь его половину. Внизу жили хозяева, естественно, по-японски — на татами, все вещи — в шкафах с раздвижными стенками, постельное белье также убиралось туда на день. Перед домом крохотный садик, менее трех метров площадью, но с традиционными хризантемами, дорожкой из гравия и водопадиком, бегущим с миниатюрного холма размером с большую ковбойскую шляпу.
Наша квартирка была однокомнатной, и к ней вела деревянная лестница. Все миниатюрное, кухня с минимальными удобствами. Вместо холодильника с электричеством мы некоторое время держали холодильный шкаф, охлаждающим устройством в котором был… кусок льда — по-японски «кэн». Лед по договоренности привозил на велосипеде разбитной малый через каждые два дня. Он хватал кусок льда щипцами и бросал его снизу в дверь квартиры. На этот грохот выходила Нина, видела лед у своих ног и удаляющуюся по крохотному переулку обнаженную спину велосипедиста.
Велосипед в масштабе района города — это основной вид транспорта деловых людей мелкого бизнеса. Но что поражало, так это способность японцев использовать это хрупкое двухколесное устройство явно не по назначению.
Случилось так, что подержанную мебель мы приобрели недели через три после прибытия в Токио. Пока довольствовались широченной кроватью, вписанной в альков. Зайдя как-то в мебельную лавку — магазином это назвать было нельзя, так как уж очень убогой она была, — мы выбрали весьма привлекательную мебель, чисто по-японски миниатюрную, но функционально удобную. Это были диван, два кресла, столик к ним, тумбочка и пуфик. Все — чуть подержанное, но в едином стиле и цвете. Я бы сказал, такую мебель было бы не стыдно иметь в московской квартире. Что смущало, так сверхделикатность всех конструкций — легкость и простота креплений. В общем — не на века, как это принято у нас.
Мы расплатились и назвали адрес, который звучал, как в нашей дореволюционной Москве: Роппонги, Минато-ку, дом Сасано-сан, что в переводе означало: название района, квартала и дома. Мебель мы приобрели далековато, километрах в трех от дома. Ожидали, что ее привезут лишь к вечеру. Каково же было наше удивление, когда через час с небольшим в проулок зарулил японец-продавец. Но на чем? На велосипеде. Нет, это не был велосипед с тележкой. Обыкновенный велосипед, на котором была уложена вся мебель, и оставалось место для седока. Значит, он не катил велосипед, а ехал на нем!
Ближе к июлю семья была отправлена в Камакуру, древнюю столицу Японии на берегу моря. Торгпредство имело свой дом европейского образца минутах в десяти ходьбы от моря. На даче собирались семьи с детьми, к которым на субботу и воскресенье приезжали мужья. Япония уже работала с двумя выходными днями, а мы? Мы еще только с одним. Поэтому в субботу, изнывая от жары, мы до трех часов маялись в некондиционированном помещении торгпредства.
Сюрприз в бункере «Маноса»
Семья далеко, и в течение недели питались, где могли. Чаще всего в обеденное время нам служила забегаловка, которую держала японская семья. Коронным номером семьи были: овощной суп «а-ля-рус» и пирожки. Всех посетителей из совколонии японцы называли по имени детей. Например, меня: Ироча-сан. Это от имени дочки, которое японцы произносили вместо Ирочка — Ироча.
Время от времени приходилось обедать в ресторане «Манос». Это был не просто ресторан европейского типа, а целая система кафетериев, баров, ресторанчиков — японских, китайских, европейских. И даже дискотека, игральный зал «с одноруким бандитом» — починко, а также для солидных гостей — бильярд. «Манос» работал с полудня и до трех ночи. В его подземных этажах, японцы называли их «бунки» (от слова «бункер»), размещались отличные бары. Сюда стекались иностранцы всех мастей — от негров до граждан соцлагеря. Общение носило вольный характер, с обсуждением с неграми проблем линчевания до исторической миссии Европы перед «желтым» Востоком.
В резидентуре некоторое время исповедовался принцип «свободной охоты» — поиск случайных знакомств с возможным выходом на интересные связи. Правда, «свободную охоту» поощряли лишь до конца шестьдесят третьего года. А пока мы бывали там частенько, «просеивая» посетителей.
Так вот, днем я иногда обедал в «Маносе», где также готовили отличные русские пирожки.
Время от времени в глубине души маячил образ Угря, но даже мысль увидеть его в Японии меня не прельщала — «не было забот — купила порося». Так приблизительно выстраивал я возможную линию поведения при встрече с Угрем в этой стране. Одно дело — на нашей земле, а здесь — кто его знает! Кого он представляет?
Как-то в полдень я ждал традиционный обед — салат, суп-консоме и несколько пирожков взамен беляшей. После прогулки по жарким улицам Токио в июльский «ньюбай» прохлада ресторана приятно освежала. А свежесть от кондиционера и хороший стол взбадривали настроение.
Пришел я ровно в двенадцать и, естественно, никого не застал. Пусто… Как обычно, сел в глубине зала, лицом ко входу — так удобнее контролировать обстановку и следить за ее измене