Я пытался разобрать надписи — весьма трудно. Они нечитаемы. Их легче было «читать» руками, проводя по желобкам чуть проступавших резных букв. Наше кладбище умирало. А сравнить было с чем. Кладбище храма международное: здесь лежат американцы, французы и англичане. Как разительно отличалось состояние их могил. В который раз не повезло с русской историей. Похоронены — и хорошо, а забыты — так это дело родственников. Но в этом вопросе мы все родственники, по праву памяти.
Мой юный сопровождающий был взволнован не менее меня. Здесь он был впервые и больше всего извинялся за город Нагасаки, который не содержит могилы русских в должном порядке. Но и он, и я понимали — это дело русских, нашего посольства, торгпредства, тех моряков, которые на десятках судов приходят в порт города. Было бы желание!
Кто мог подумать, что этот юный японец через годы сыграет зловещую роль в оперативной судьбе ряда японцев, среди которых будет и мой близкий японский друг.
Из Японии увозил я редкую картину — подарок японской фирмы. Это не была работа известных мастеров во всем мире Хиросигэ — автора тридцати шести гравюр дороги из Эдо, как назывался в прошлом Токио. Не была это работа Хоккусаи с его множеством видов на Фудзи, и не Утомаро — певца женщин Страны восходящего солнца.
Мне были близки по духу и стилю эти японские художники прошлого века. Не случайно французские импрессионисты считали этих художников своими родоначальниками. В память об этой удивительной стране я увозил картину одного из их последователей.
Увозил сердечную привязанность и память, благодарил судьбу, которая свела меня с этим народом.
Глава 4С позиции коммерсанта (1965–1967: Москва, Япония, Англия)
В апреле шестьдесят пятого года мы, моя семья, покидали Японские острова. Уезжали из Токио в лучшее для него время — цветение сакуры. С высоты Токийской башни город выглядел вкрапленным в огромные массивы цветущего нежно-розового кипения, причем на все стороны света — в парках Уэно и Хибия, садах Киесуми и Рикюдиен, храмах Мейдзи и Асакуса. Для японцев — это время любования сакурой. Трижды и мы были с ними в эти праздничные дни прихода весны.
Пароход доставил нас из порта Иокогама в порт Находка, затем поездом мы добрались до Хабаровска. Поезд шел по Дальневосточному краю среди тайги, расписанной первыми красками весны. На сопках и в ложбинах еще лежал глубокий снег. Мы были на родине, и одно это настраивало нас на праздничный лад. Одинокая избушка, редкие деревушки, тем более церковь, вызывали чувство умиления и ликования — мы дома, дома, дома.
Билеты на самолет были заказаны заранее, и через десять часов мы оказались в Москве, где о приходе весны говорили солнечные дни и сухие от снега и влаги центральные улицы столицы, первые ростки зелени в скверах. Однако весна запаздывала.
Никаких разговоров в Центре — сразу в отпуск. На душе было неспокойно, хотелось знать: как-то сложится дальнейшая судьба, уйду ли под «крышу» или останусь в центральном аппарате. Я рвался к работе, к продолжению оперативных дел в новых условиях — с территории Союза, с позиции прикрытия, которым мыслил только одно — Внешторг.
В «своей тарелке»
Еще не окончив отпуск, я все же приступил к работе. Дело в том, что всю вторую половину прошлого года и начало этого я готовил в Токио выставку японского оборудования и изделий из пластмасс. Торговые ассоциации выступали ее организаторами с японской стороны, а я — с нашей, внешнеторговской, как представитель торгпредства и «Химмашимпорта».
В конце мая выставка «Японские пластмассы» начала работать в павильонах парка культуры и отдыха «Сокольники». С оперативной точки зрения удалось убедить японцев привезти на выставку оборудование для изготовления пластмассовых емкостей большого объема — в пятьдесят и более литров. Это был заказ нашего военного ведомства для армии и флота, полярников, геологов и других, то есть для тех, кто доставлял жидкие и сыпучие грузы в отдаленные места.
Вопреки указаниям КОКОМ. КОКОМ уже подсуетился и внес это оборудование в списки эмбарго, но японцы пошли на демонстрацию новинок под прикрытием того факта, что их оборудование было более совершенным и собственной оригинальной конструкции.
Десятки японских фирм приняли участие в выставке и не прогадали — все оборудование было закуплено и заключены крупные контракты.
В среде японцев отношение ко мне было более чем почтительное. Для меня же подготовка и работа на выставке стали отличной школой углубления в профессиональную специализацию. Как показало время, специалист по пластмассам — это отличное прикрытие для контактов с любой фирмой западных стран.
Почему так? Пластмассы — это полимеры, число которых разнообразно, и с каждым годом их семья пополняется новыми видами по прочности и температуростойкости, сопротивлению агрессивным средам. Готовя японскую выставку для Союза, я посетил десятки фирм, которые имели отношение к производству сырья для переработки или уже перерабатывали его в изделия. Но машины могли лить не только пластмассы, а и другие полимерные материалы — синтетические каучуки, как это было в случае с полиуретановой автопокрышкой фирмы «Исибаси». Или волокна, причем технического назначения, без которых машина не поедет — они нужны в шинах, самолет не полетит — его покрышки изнашиваются после двух либо трех приземлений. Все это был круг наших заданий по НТР.
Реализовывая идею выставки пластмасс, я стал желанным представителем торгпредства в Японии, а значит Внешторга, у фирм таких корпораций Японии, как «Мицуи», «Мицубиси», «Сумитомо», «Исикавадзима Харима» и других.
Справка
Это они создавали еще в предвоенные годы мощь военно-морского флота и армии Страны восходящего солнца. Это они помогли с помощью своих арсеналов раскрыть «двери» для оккупации Китая, Маньчжурии и стран Юго-Восточной Азии, атаковать американский Перл-Харбор…
Этого могло бы и не случиться, если бы на Запад: английское финансирование, американское промышленное оборудование, по германским правилам созданная армия. И широкая дипломатическая кампания в поддержку агрессии Японии на своего «Большого Соседа» — Советскую Россию. Но, проиграв сокрушительно в мировой войне, Япония повернулась лицом и к Советскому Союзу.
За этой «великой десяткой» — «дзайбацу» — стояли десятки компаний их групп, среди которых были фирмы нашего, разведывательного, интереса.
В дальнейшем я использовал налаженные в стране контакты для выхода и выбора нужных фирм, а значит, нужных людей — коммерсантов и специалистов.
Однажды, на одном из стендов выставки, я наблюдал любопытную картинку. Работала установка для литья пластмассового изделия объемом в обычное ведро — десять литров. Я беседовал с представителем фирмы, стоя перед этой установкой. Японец был весьма любезен и предупредителен. Неожиданно он сделал зверское лицо, схватил еще горячее ведро и замахнулся.
Первой мыслью было, что метит он в меня. Второй — за что? Но он метнул ведро в кого-то за моей спиной. Увернувшись и оглянувшись, я увидел сбитого с ног японца с кинокамерой в руках. Теперь все прояснилось: конкурент вел киносъемку, фиксируя кинематику процесса изготовления ведра. Это уже походило на промышленный шпионаж.
Через секунду мой собеседник снова был весьма любезен и предупредителен. Извинившись, он продолжил разговор.
Разведчик — дважды профессионал
Но я все еще был вне пределов Внешторга. На выставке выступал с визиткой торгпредства в Японии. Трудный разговор состоялся в кабинете Валентина Васильевича, моего начальника после Власа, главы НТР. Речь шла о моем профессиональном использовании в ближайшем будущем. Смущало то, что меня все же хотели оставить на работе в центральном аппарате при штаб-квартире НТР, а мне нужно было и по оперативной целесообразности и по делам ГРАДа быть на виду и лучше всего — во Внешторге. О ГРАДе я с Валентином Васильевичем говорить не мог, а с новым начальником НТР переговорить еще не успел, ибо только он мог быть инициатором такого разговора.
— Вот что, Максим, — завершил беседу мой доброжелатель и начальник Валентин Васильевич, — ты верно делаешь, что рвешься в бой с позиции Внешторга. Ты продолжишь работу в «Химмашимпорте». Способного сотрудника нужно держать не в центральном аппарате, а в «окопах».
У меня отлегло от сердца — мои задумки могут сбыться. А что, оправдаю доверие? «Сделаю все возможное», — думалось мне.
— Помнишь наш разговор перед отъездом в Японию: время, «крыша», профессионализм? Потом ты продолжил эту мысль у нашего начальника НТР? У тебя что-то есть за душой… Главное — работать и работать. И еще: ты должен стать своим человеком во втором главке — работай в контакте с контрразведчиками.
Валентин Васильевич поднял руку и растопырил пальцы:
— Работать нужно в органах не так — каждый поодиночке, а вот так! — И он сжал пальцы в кулак. — Тогда будет толк. Результат!
Прошло немного времени, и я выполнил рекомендации Валентина Васильевича: смог ценить время, заставил «крышу» работать на себя, стал профессионалом в «Химмашимпорте» и, конечно, подружился с сотрудниками второго, контрразведывательного, главка на оперативной основе, и не только. С контрразведчиками и через десятилетия у меня остались хорошие отношения, даже когда кое-кто из них вышел в генералы.
С трепетом я переступил порог кабинета нового начальника НТР. Не то что я его опасался — его я знал еще с шестьдесят первого года, когда мы оба пришли в разведку. Причем он — с партийной работы. Мы оба были в разведке новичками, и это нас сближало: его — майора и старшего помощника и меня — старшего лейтенанта и оперуполномоченного.
Волновал характер беседы о ГРАДе: оправдал ли я надежды? Все ли делал как нужно? Останусь ли в его рядах? Наконец, как оценен материал по химбакоружию в Японии?
—