Садись, Максим, — жестом указал Михаил Иванович на кресло перед столом. — Погулять в отпуске удалось? Если и нет, то доберешь оставшиеся дни потом. О «крыше» не беспокойся — все уже решено: будешь в твоем любимом «Химмашимпорте».
Михаил Иванович внимательно разглядывал меня, видимо искал те изменения, которые произошли в человеке после работы за рубежом. Он не торопился с обсуждением интересующих и его, и меня вопросов.
— Михаил Иванович, руки чешутся приступить к работе, — начал я, беря быка за рога. — Есть много интересных заделов. Из числа японцев. Но меня беспокоит оценка работы по ГРАДу.
— С ГРАДом — все в норме. В целом, конечно. Есть урок и мне, и тебе — это связь. Ее нужно оговаривать заранее, а не когда «гром грянул» Думаю, ты это и сам понял. Готовь подробный отчет о работе с Угрем, особенно об основе работы с ним и… перспективах развития отношений. Теперь об обзоре ЦРУ по химбакоружию — будем готовить широкомасштабную акцию по дискредитации работы японцев и американцев на японской земле в этом плане. Материал содержит новизну и подтверждает уже известные данные.
Я вздохнул с облегчением, что заметил Михаил Иванович.
— Ты что же? Тяготишься ГРАДом?
— Ни боже мой, — замахал я руками. — Наоборот — это… это…
Я не мог подобрать слов моей радости, что работаю в его составе. Бывший главный инженер завода и его секретарь на партработе, а сегодня — крупный руководитель в разведке правильно понял волнение своего подчиненного.
— Ладно уж, понятно. Хочешь работать и здесь — открыто, и там — скрытно. А сил хватит?
— Хватит, — твердо промолвил я, справившись с волнением. — Когда работа на разрыв — это по мне. В дефиците времени я лучше себя чувствую. Темп жизни — видимо, моя стихия.
— Знаешь, Максим, — после паузы в раздумье начал Михаил Иванович, — есть одна мысль… Проба сил в масштабном деле — во времени, странах, фирмах и обеспечения всего этого нужными людьми.
— Агентурой?
— Не только. Источниками: агентурой и доверительными связями — они организаторы, и их подисточниками, возможно, втемную.
Я понимал, точнее, чувствовал, что мой начальник предлагает что-то новое в организации «снаряда» для пробивания «брони» эмбарго.
— Скажи, Максим, японцы дельные люди для масштабной задачи? Если подойти к ним с «открытым забралом»? Сделать ставку на одного, двух, с учетом их традиционного опыта в промышленном шпионаже и их интересов в контактах с Внешторгом?
— …причем разведка будет их спонсором в контактах со Внешторгом, — подхватил я мысль начальника.
— Именно так.
— Думаю, что — да. Мой скромный опыт работы с ними говорит о том, что в делах они ответственны в сочетании с «иммунитетом» к щепетильности в делах промышленного шпионажа.
— И это все? — недоверчиво переспросил начальник.
— Нет, есть еще одно «но». Принципиальное преодоление которого разомкнет оковы межведомственных условностей, барьера что ли.
— А точнее?
— Мы говорим и считаем, что разведчик должен быть дважды профессионалом, так ведь? — начал я заводиться, когда чувствовал правоту и ожидал ее непонимание.
— Говори яснее, я ведь не тезисы услышать хочу от тебя, а аргументы.
— «Крыша». Она должна работать на сто процентов: задания разведке и задания по категории эмбарго по линии Внешторга — в одни руки. Вот и все!
— И все…
— Да — так и только так.
— Почему? — усомнился Михаил Иванович, но я понял, что больше не из-за недопонимания, а для проверки своих мыслей.
— Мы делим задания Инстанции на наши — разведывательные по линии первого добывающего ведомства и их, внешторговские, — это третье добывающее ведомство. А что если на менее трудных заданиях Внешторга формировать отношения с теми же японцами, а затем переходить к нашим, разведывательным, то есть на более высокий уровень трудности?
— Здесь что-то есть, Максим, — задумчиво произнес Михаил Иванович, бегая по кабинету и потирая затылок рукой. — Что-то есть весьма логичное и… перспективное.
Я молчал, не веря возможности реализовать задумки, которые не одну бессонную ночь теребили мою душу.
— Но ведь ты предлагаешь взвалить на разведку еще один воз? Эмбарго по линии Внешторга?!
— Но эффект от такой работы будет реален.
— Тебя загрызут твои прямые начальники и коллеги, которые будут работать с тобой во Внешторге. Они не захотят тратить время на «чужую» работу!
— Разве на пользу дела — это «чужая работа»? Котел-то общий — Союз!
— Попробуй сказать об этом твоим коллегам по отделу во Внешторге. Они четко знают, что есть разделение сфер, и очень боятся переусердствовать, работая на «дядю» — Внешторг. Объективно они правы — нашей работы и так хватает.
— Михаил Иванович! — воскликнул я, решившись задеть начальника за живое. — Вы сами власть в этом вопросе. Можете поставить дело так, что мы «официально» будем работать на два стула в этом вопросе: на свой и на Внешторг. Эксперимент, не для всех. А вы поддержите?
— Официально? Это значит, разведка будет помогать кому-то «загребать жар»? Даже попытка поделить успех с кем-то — это уже противопоказано нашим «мастодонтам» от разведки.
Как он был прав! Прошло чуть ли не пятнадцать лет, прежде чем эта проблема была решена. На официальном уровне.
— Михаил Иванович, — решительно предложил я. — Разрешите в рамках ГРАДа начать эту работу. Взять на себя заботу о некоторых заданиях по эмбарго во Внешторге, точнее — только в «Химмашимпорте»?
— Давай рискнем. Но терпи уколы и запреты от своих. Успеха тебе, Максим!
Я вышел из кабинета на подъеме. Еще не зная, как сложатся отношения во Внешторге, я искал работу широкого размаха. Доверие меня окрыляло.
Прежде всего я отписался по Угрю: подробно, аргументируя все мои действия и делая предположения о его шагах в отношении меня. Подводя итог моим контактам с Угрем в Токио, я за основу его интереса ко мне взял не контрразведывательную подозрительность, а сомнения в его душе, что он служит не тому «израильскому богу» и верному делу. В беседах с Угрем сквозила недосказанность, его что-то беспокоило, но он предпочел не раскрыться до конца.
Если Угорь — сотрудник ЦРУ, то его разговор о принадлежности к израильской разведке является «крышей». Она позволяет иметь контакт со мной не от имени злейшего врага советской разведки в лице ЦРУ, а от «нейтральной» спецслужбы. Если он действительно сотрудник израильской разведки, то нейтральность наших общих интересов, да еще под легендой, «оправдывает» его обращение ко мне. Весь вопрос в том, что он докладывает обо мне начальству: правду или полуправду? Естественен ли его скептицизм в отношении Израиля, точнее его идеологии?
Делая общий вывод, я предложил пока занять пассивную позицию в работе с Угрем, то есть наблюдать, фиксировать, накапливать факты. Исходить из того, что он ведет собственную, отличную от его шефов игру, рассчитывая на реабилитацию перед родиной и возможное возвращение в Союз, может быть в недалеком будущем.
— Угорь — возвращенец? Это же парадоксальная мысль! — В сердцах воскликнул Михаил Иванович, дочитав мою записку до конца. — Конечно, мысль слабо подкрепленная, но на уровне гипотезы…
— И даже неясных предположений, — продолжил я.
— …все же это рабочая идея, — парировал начальник, — иначе нам не за что зацепиться в этой возне с угрястым Угрем.
Вопрос не был горящим, визита Угря в Москву мы не ожидали, и Михаил Иванович именно поэтому согласился взять «парадоксальную» идею за рабочую.
— Не будем торопить события, и пусть будет так, если хочешь — по-твоему. Пока, конечно. Возвратимся к Угрю, когда будет вероятность встречи с ним. Где будут все документы о работе с Угрем? — спросил сам себя начальник. — Дело будет вести один из моих доверенных помощников здесь, в НТР. Но в контакт с ним ты входить не будешь. Все — через меня. В переписке ты выступаешь под именем «Тавр» — это ты хорошо придумал. Большего мой человек знать не должен. Я для тебя буду «Трувор». Итак, «Тавр — Трувор», именно в такой связке.
Доброе слово о «крыше»
Разведзадание по работе с позиции прикрытия предусматривало: использование возможностей «крыши» для выхода на фирмы и иностранцев с последующим привлечением их к сотрудничеству. Так создавался «инструмент» разведки — тот самый «снаряд» для преодоления эмбарго Запада.
Первое, что я сделал, — это засел за тщательное изучение характера работы «ХМИ». Разобрался в профиле работы отдельных контор, в тематике поручений на закупку товаров за рубежом. Все это привязывалось к странам, фирмам с точки зрения конкретных заданий разведки по их направлениям: химическому, электронному и так далее.
Главный ввод был: «крыша» — это не только ведомство, то есть весь Внешторг, но и нюансы работы ведомства, особенно те, где совпадали интересы разведки и Внешторга — выход на фирмы и бизнесменов.
По должности я занимал положение старшего инженера Технического отдела, который в шутку называли «Отдел тех», намекая на неосновной участок работы по сравнению с функциональными конторами, где делалась «коммерческая погода» объединения.
Казалось бы, этот участок работы мало пригоден для контактов с иностранцами. Дело в том, что представителей «Отдела тех» вообще на переговоры с фирмами не приглашали. Мы возились в основном с цифрами по пусковым объектам, нашими специалистами, которые выезжали в страны на приемку оборудования и еще с рекламациями — некачественными поставками из-за рубежа.
Рекламации? Стоп-стоп! Здесь что-то есть, что-то для меня. Рекламация — это минус в работе западной фирмы, ибо подрывался ее престиж в качестве изготовления оборудования. И я проштудировал все рекламации по фирмам за последние пять лет, сгруппировав их по странам, а не по видам оборудования. Среди рекламаций японцы выделялись лишь по одной позиции: очистные сооружения. Эврика!
Мой погибший друг Янаги в Японии подсказал мне проблему, с которой японская промышленность только еще начала бороться, — очистка сточных вод, которые ранее фирмы сбрасывали в океан, мало заботясь о последствиях. Но выйдя на мировой рынок, японцы обнаружили резкое отставание в этом вопросе на экспортируемое оборудование. И тогда японская машина промышленного шпионажа начала набирать обороты, привнося в копилку металлургических, нефтяных и химических фирм информацию об очистных сооружениях.