В начале шестидесятых годов японцы панически боялись конкуренции с Западом в этом вопросе. Дело доходило до того, что стоимость очистной установки могла превышать стоимость основной части контракта.
Разобравшись с этой проблемой наших взаимоотношений с западными фирмами, я, кажется, мог «поймать сатану за бороду», в интересах разведки, конечно. Перво-наперво я взял себе часть переговоров с фирмами, когда речь шла об очистных сооружениях, — от обсуждения требований к ним, до воплощения в проект. Здесь у меня появились тесные контакты со специалистами из промышленности, а по-простому — нашими заказчиками. Конторы с некоторой осторожностью, но все же пустили меня в переговорный процесс. Более того, позднее обрадовались, что часть щепетильных дел возьмет на себя сотрудник из Техотдела.
Вскоре для фирм я стал «персоной грата» и даже в чем-то опасным. Наши строгие правила по сточным водам гарантировали мне участие в переговорах с любой фирмой из любой страны. Выбор был за мной. И я стал просеивать любимых моих японцев через «сито полезности» для НТР.
Терпеливые бизнесмены
Началось восстановление старых связей по Японии, которых я стал вызывать в Москву и вводить в круг сотрудников «ХМИ». Чаще всего фирмы получали конкретный запрос и готовили по нему развернутое предложение, а я уже участвовал в их проработке вплоть до подписания контракта. Все это — многочисленные контакты и общение с нужными людьми.
Японцы, как бизнесмены, весьма терпеливы. Они охотно участвуют в конкурентной борьбе за контракт и добросовестны в подготовке коммерческих предложений. Японские деловые круги были вынуждены считаться с тем фактом, что рынок международной торговли уже поделен и Япония пришла на него позднее других. Особенно это было верно для советского рынка, где преобладали сильные традиционные связи с Англией, ФРГ, Францией и другими европейскими странами.
Трудности у меня возникли в «ХМИ», как ни странно, совершенно с неожиданной стороны. За несколько месяцев до моего возвращения из Японии в этом торговом объединении арестовали и судили, как шпиона, работника одной из контор. Он продавал коммерческие секреты фирмам: утвержденные суммы контрактов, заключения экспертов при выборе фирмы из числа конкурентов, сроки поставок. Получить такую информацию для фирмы-конкурента — это все равно что выиграть в лотерею. Ведь речь шла о десятках миллионов долларов.
Казалось, а я при чем? Но коммерческие секреты шпион продавал… японским фирмам. Разоблачение его привело к тому, что по Внешторгу был издан приказ: с японцами дел не иметь, в здание на Смоленской их не пускать — в общем, проучить японскую сторону, как следует и чисто в русском духе — «чтобы другим неповадно было».
И вот тут появляюсь я, с эдаким «японским» уклоном в коммерческой работе. В среде работников «ХМИ» мне удалось найти понимание в отношении моего «японского интереса» — все-таки приехал из этой страны, но вот секретарша!.. Она, как цербер, стояла на страже инструкции.
Говорят, нет кислее фрукта, чем лимон, и страшнее «зверя», чем секретарша в русской деловой структуре.
Японцы почувствовали брешь в официальном заслоне против них и начали названивать мне в «ХМИ». Причем — знакомые и незнакомые. Для меня это были счастливые дни: я мог выбирать себе партнеров по переговорам, исходя из интересов НТР. Игра стоила свеч, так как такие контакты были связаны с японской благодарностью, еще бы!
Ведь им с моей помощью удавалось установить прямую связь с крупнейшим объединением Внешторга, годовые закупки которого превышали два миллиарда долларов в год. Это с их стороны, а с другой — срабатывал принцип: если долго стрелять в ручей, то обязательно попадешь в рыбу. И я «стрелял».
Тем временем секретарша жаловалась на меня главе «ХМИ», говоря, что она «работает на одного Бодрова», который нарушает указание не иметь контактов с японцами. Думаю, ее беспокоил не столь этот факт, сколь частые звонки японцев.
Секретарша была довольно истеричной женщиной и все это делала демонстративно и громогласно. Новый глава объединения, человек мягкий и деликатный, понимая задачи разведки как государственного значения, просил меня как-то по-мирному уладить отношения с секретаршей.
Чтобы закончить «эпопею» с секретаршей, скажу несколько слов о разрешении конфликтной ситуации. Из Японии возвратилась глава канцелярии торгпредства, а проще — его секретарша, которая заняла пост секретаря замминистра.
— Ольга Андреевна! — воскликнул я, увидев «японскую секретаршу» в столовой Внешторга. — Рад вас видеть.
— Максим, я тоже. Как Нина, дети, кто у вас родился?
В двух словах я рассказал последние новости в нашей семье, сказав, что мы имеем теперь сына и что работаю в «ХМИ». В этот момент мимо проходила «моя» секретарша из этого самого «ХМИ».
— Сусанна, — обратилась к ней Ольга Андреевна, — ты, конечно, знакома с Максимом Алексеевичем? Этой мой друг по Японии.
Надо было видеть лицо моей мучительницы: она взглянула на меня так, как смотрят на самого дорогого человека. Иерархия в среде секретарш Внешторга требовала уважения одних по отношению к другим. В моем случае: секретарша замминистра была значимее, чем из «ХМИ».
Так был разрешен конфликт, отравлявший мне настроение не один месяц.
Через «сито» — в «обойму» разведки?
Среди моих знакомых коммерсантов по Японии появлялись такие, которые открыто предлагали свои услуги.
— Бодров-сан, мне пятьдесят, и все мое богатство — это русский язык. Я был военнопленным в вашей стране и там улучшил этот язык. Помогите мне во Внешторге, дайте контракт. Я в долгу не останусь.
Контрразведывательная осторожность не позволяла мне использовать такого рода предложения в оперативных целях: такие японцы сидели у нас в плену по статье «разведывательная работа», ибо принадлежали к исследовательским бюро по изучению Северного соседа, то есть СССР.
Участвовать в конкурентной работе я им давал, но не более того. О таких намеках сообщал коллегам из контрразведывательного главка. Что они с ними делали — это уже их была забота.
В сентябре шестьдесят пятого года в парке «Сокольники» проводилась торгово-промышленная выставка «Химия-65», в которой участие принимали сотни фирм из всех стран мира. Профессионально общаясь с коммерсантами, я давал характеристики моим контрразведывательным коллегам, главной задачей которых было выявление среди них кадровых сотрудников разведок Запада и связанных с ними деловых людей.
Так в поле моего зрения появился мой однофамилец — работник крупной французской фирмы. Профессионально грамотно он стал изучать меня, используя столь редкое совпадение имен для неоднократных встреч. Выяснилось, что наши родные были из одних и тех же мест, правда его отец выехал во Францию еще в революцию.
На выставке работали сотни иностранцев, и подсказка, кто может подозреваться в связях со спецслужбами Запада, — это экономия сил и выход на нужный объект контрразведывательного интереса. Мой тезка по всем статьям подходил на роль кадрового разведчика, то есть на коллегу с той стороны. Это установила наша наружка, а также кое-какие мои действия по согласованию с контрразведчиками.
«Русский» француз
В одном из павильонов выставки я познакомился еще с одним французом — выходцем из России. Это был типичный еврей, но с мощным басом и яйцевидной, совершенно лысой головой. Шестидесятилетний весельчак и балагур привлекал к себе внимание заразительной жаждой жизни. Мимо такого экземпляра я пройти не мог.
Мне он был симпатичен по нескольким причинам, одна из которых заключалась в обоюдном интересе к живописи. На эти темы мы много говорили, взаимно присматриваясь друг к другу и все более сближаясь. Позднее, уже после закрытия выставки, я ввел его в круг сотрудников «ХМИ».
Дал я ему псевдоним «Рунг» и первая же моя просьба по добыванию образца была им воспринята с пониманием. Через месяц он привез нужную смазку, рассказав с юмором, как он вез ее в кармане пальто.
По делам оперативным Рунг в каждый свой приезд привозил что-либо по моим заданиям. Наши отношения начали определяться как весьма перспективные. Но… всему приходит конец.
Одно из заданий было важным и весьма деликатным. Нужно было достать образец молибденовой смазки, применяемой в системе гироскопов ракет армии НАТО. Переговорил я с Рунгом, и он взялся выполнить это задание. Недели через три он приехал в Москву и сообщил, что путь добычи образца найден: работник фирмы «Боинг» в Париже имеет в среде военных Франции нужные связи.
— Мой друг из «Боинга» спрашивает, сколько нужно этой смазки? — задал мне всего один вопрос Рунг.
Я запросил информационный отдел, который ставил мне это задание по линии НТР, а те, в свою очередь, запросили заказчика — военный НИИ. Через пару дней я сообщил Рунгу, что нужно пять килограммов — якобы это стандартная упаковка.
Вскоре я снова увидел «моего весельчака», прилетевшего из Парижа.
— Максим, я виделся-таки с другом из «Боинга». И просил его достать для меня упаковку в пять килограммов. Что, вы думаете, он ответил мне? Конечно не догадаетесь! Я тоже бы не догадался. Он мне в ответ: можешь мне не говорить, для кого эта смазка… Это — для русских.
Тут уж я изумился прозорливости друга Рунга. А он продолжал:
— Он еще добавил: для всех ракет НАТО требуется всего… двести граммов этой смазки. Двести!
Это был шок, небольшой, но все же — шок. Какая нелепость! Но Рунг добил меня окончательно:
— Мой друг предостерег меня от участия в секретных делах с Россией. Более того, он сказал, что по моим следам идут люди из Сюртэ насиональ — французской госбезопасности. Они уже интересовались о характере моих визитов в Россию и делах с русскими.
Рассказывая все это с юмором, Рунг еще больше поразил меня, когда выложил передо мной крохотную коробочку, в которой было около грамма нужной мне смазки.
Задание было выполнено им передо мной, мной — перед моей службой. Но безопасность есть безопасность, и с Рунгом пришлось контакты свести на нет. А было жаль — человек большой энергии, он явно гордился специфическими заданиями. Главное, он понимал, что моральная сторона процесса промышленного шпионажа была на советской стороне: мы боролись против изоляции нашей страны в научно-техническом прогрессе на мировом рынке разделения труда.