«Любимые японцы»
Плодотворный опыт совместной работы с контрразведчиками был продолжен в дальнейшем. Объединив усилия нескольких подразделений госбезопасности, была проведена операция под кодовым названием «Цены».
Мы вели переговоры на заключение контракта с французской фирмой на сумму в десять миллионов франков. Речь шла о закупке установки для производства синтетического волокна. В подготовке контракта участвовали фирма-производитель и владелец ноу-хау.
Она заключалась в том, чтобы узнать реальную стоимость предложенных цен на оборудование и ноу-хау, то есть пределы снижения цен, на которые пойдут западные фирмы. Наш конъюнктурный отдел рассчитал цены и вышел на цифру где-то в пределах 5–7 процентов ниже предполагаемых. Эта сумма укладывалась в утвержденную свыше.
Нам удалось заглянуть в нужный атташе-кейс и сфотографировать деловые бумаги главы делегации французов, ведущего переговоры с «ХМИ».
Каково же было мое удивление, когда среди сфотографированных документов был обнаружен банковский листок. Всего один листок, но какого взрывоопасного содержания!
Это была заявка фирмы-производителя оборудования в европейский банк для получения кредитов. В заявке говорилось, что фирма просит денег на машинную часть контракта, на электрику и так далее. Указывались цены по позициям — цены производственные, а не коммерческие. Но затем был в заявке пункт, который гласил: «…Коэффициент 2, для стран Восточного блока». И вся сумма на оборудование увеличивалась в два раза!!!
Искренне веря, что делаю благое дело, когда раскрываю глаза Внешторгу на нечестные игры с ценами нашего западного партнера и банка, я доложил полученную информацию начальнику НТР. Тот, в свою очередь, направил документ по официальным закрытым каналам и как строго конфиденциальный руководству Минвнешторга.
Но этот листок, оказывается, ставил под угрозу эффективность системы обсчета рынка цен всего Внешторга. Руководство министерства стало спасать «честь мундира», заявляя, что «это происки КГБ».
Чтобы погасить начавшийся скандал между двумя могущественными ведомствами — КГБ и МВТ, — нужен был «козел отпущения», и его нашли в моем лице. Министр Внешторга поставил вопрос ребром: сотрудник, доставший этот документ, должен исчезнуть из-под «крыши».
Последовал уже наш окрик: «Убрать смутьяна». Обо мне говорили, как о «кэгэбэшнике», ведущем подкоп под традиционные устои Внешторга, собирая на него компрометирующие материалы.
«Банковский компромат» жег руки коммерсантам Внешторга, ибо в нем были сведения о принципе завышения цен западными партнерами до двух раз на экспортируемое в Союз оборудование. Эти «два раза» система обсчета цен во Внешторге обнаружить была не в состоянии.
Рассмотрение полученной разведкой информации в высших инстанциях с участием руководителей из КГБ, разведки и Внешторга не дало хода амбициям торговых профессионалов и заставило их признать несовершенство конъюнктурной системы в министерстве.
Сколько мы переплатили, вероятно, подсчитать было невозможно. Правда, и для банка, и для фирмы контакты с Союзом кончились плачевно — специальный документ внес их в своеобразный «черный список». Думаю, навечно.
Чувствовал ли я себя в этой ситуации именинником? И да, и нет. Во-первых, чуть не вылетел из Внешторга и чуть было — из госбезопасности. «Чуткие» кадровики из разведки уже грозили мне увольнением «за дискредитацию авторитета органов». Во-вторых, меня не прельщали лавры, добытые таким образом, то есть путем конфликта с сильными мира сего во Внешторге. На который была сделана ставка в большой игре по линии НТР и моя личная ставка в ГРАДе.
Каковы были личные переживания? Ради дела? Это был удар ниже пояса, без перспектив на обжалование. Было тоскливо.
— Слушай, Бодров, — развязно зазвал меня в кабинет кадровик НТР, — ты что-то наследил во Внешторге. На тебя «катят бочку», и руководство велело переговорить с тобой.
— О чем переговорить?
— Ты не хорохорься, а лучше слушай, что тебе говорят, жалеючи твое будущее.
— Решать это «будущее» будешь ты? — спросил я кадровика, скользкого парня, не нашедшего себя в разведке.
— В лучшем случае — это переход во второй главк, к контрразведчикам, или в военную контрразведку. Ты вроде уже там работал?
— А в худшем? — поинтересовался я, холодея внутри.
— Вообще — из органов. Уж очень ты разозлил министра Внешторга. Он требует наказания тому, кто «ведет подкоп под устои министерства», — явно повторяя чьи-то слова, важно подчеркнул кадровик. — С министром не поспоришь — он член ЦК. Сам понимаешь.
Я не понимал и спросил:
— А если я прав?
— Ну и что? — хмыкнул кадровик.
Меня это «ну и что» доконало. И я решил, что жизнь в разведке кончилась. Через пару часов вышел я из родного пятого подъезда — «энтээровского» — на Дзержинку и побрел вниз к Большому театру. Побрел, куда глаза глядят. А глаза усмотрели вывеску на солидном здании, что напротив кинотеатра «Метрополь».
Черная доска золотом гласила: «Министерство морского флота СССР». В голове мелькнуло: все же я моряк, пусть военный, но флотский. И, отчаянно цепляясь за надежду найти в министерстве у моряков новое пристанище, если… — я вошел в подъезд здания. О «если» думать не хотелось, но ноги уже несли меня по вестибюлю к дежурному.
В этот раз во мне сработало жизнеутверждающее и упреждающее правило, которое позднее я в своей биографии сформулировал, как правило «пяти копеек» — это когда я подходил к станции метро, то метров за сто готовил пять копеек для входа.
Вахтер указал мне этаж и номер кабинета кадров Морфлота.
— Вы — моряк? — добродушно и располагающе спросил полноватый, в форме, моряк, на кителе которого несколькими рядами громоздились планки боевых наград. Эдакая противоположность «моему» кадровику, с которым я недавно расстался.
— Военный моряк, инженер-артиллерист. Пять лет учебы в городе на Неве. Крейсера, сторожевики, Балтика и Север.
— ДМБ — демобилизуешься? По здоровью?
— Нет. Сокращение, — слукавил я, давая себе слово при первой возможности рассказать причину ухода, естественно, без подробностей — уж очень мне не хотелось входить в среду моряков с ложью за пазухой.
Кадровик пояснил обстановку:
— Быстро в море направить тебя не могу, не обещаю. Разве что — на танкера, третьим штурманом, пока?
— А почему на танкера быстрее? — поинтересовался я.
— Горят они, и моряки не очень-то их жалуют. Но это, конечно, если тебе нужен срочный заработок.
«Нужен, ой как нужен», — думал я о своей семье, в которой я сам был четвертым.
— На танкера так на танкера, — согласился я.
— Ну, вот и ладненько. Возьми анкеты, подготовь автобиографию с родственниками «до пятого колена» — в будущем предстоит загранка, лет через пять. А пока будешь в каботаже — прибрежном плавании, вдоль границ Союза.
Я подумал: какая там загранка, я напичкан секретами по самое горло. Но промолчал. А заполненные анкеты и по сей день лежат в моем личном архиве.
И тем не менее я проработал во Внешторге еще более десяти лет. И весьма успешно.
Что же радовало? Торжество правды, пусть довольно шумной, но все же истины в интересах государства. В этой ситуации я еще глубже стал понимать, что безопасность моей страны — это не только работа военного контрразведчика, ноу-хау и образцы по линии НТР, но и прямой экономический вклад в дело Родины.
С оперативной точки зрения в этом деле мне помог японский бизнесмен, который подсказал о факте завышения цен Западом. Этот японец стал первой вехой в создании «масштабной системы» противодействия КОКОМ с позиции НТР.
Но «чудо» в отношении госбезопасности и Внешторга не могло бы свершиться, если бы не мой частный визит в ЦК партии к старому знакомому — да-да, к тому самому Виктору Сергеевичу, с которым судьба свела меня в Англии еще в шестьдесят втором году.
И конечно, мой разговор с Михаилом Ивановичем, причем не с точки зрения защиты меня по линии ГРАДа, как это оговаривалось в документе о моем членстве в нем, а по линии здравого смысла.
Для меня год закончился весьма неплохо. Я стал развертывать работу с японцами, получена информация и образцы, появились новые полезные связи среди деловых людей в ФРГ, Австрии, Франции. И все же моими любимыми контактами были японцы.
Информатор для нужд наших заводов
Главное удовлетворение я получил, как разведчик, в результате привлечения к сотрудничеству японского специалиста, которого назвал «Фуруй».
Он помог найти «вездеход» для сверхчистых веществ. Известно, что ни электроника, ни химия, ни, тем более, атомная энергетика не могут существовать без сверхчистых материалов и воды. Как правило, получение абсолютно чистого материала, в котором нет даже следов других веществ, зависит от технологии очистки. Это сейчас по телевидению домохозяйкам предлагают систему получения сверхчистой воды в квартирных условиях. А тогда, в середине шестидесятых годов, специальные вещества для очистки — ионообменные смолы (амберлиты) — находились в стадии эксперимента. Универсальных смол не было — их нет и сейчас, а были избирательные смолы. Для получения каждого сверхчистого материала — своя.
Разведзадание гласило: «…добывать образцы и технологию производства экспериментальных ионообменных смол серии „х“, главным образом американского и английского производства».
Назывались ведущие фирмы в этой области. Я понимал, что нужно искать источники, которые смогли бы на регулярной основе передавать мне образцы и по возможности сведения технологического порядка.
Еще в Японии, разобравшись в специфике проблемы, я стал искать связи в среде специалистов в области очистки воды. Исходил из того, что японцы очень беспокоятся о качестве своей продукции на мировом рынке, которая зависела от качества исходного сырья. Предполагалось, что крупнейшие корпорации, известные в стране как «дзайбацу», наладят для собственных нужд производство ионообменных смол, вернее всего, по американским лицензиям, а возможно и без них.