— О подходах к вам русских вы докладывали?
— Возвратившись на родину, я не скрывал о контактах с русскими в Манчжурии. Когда со мной беседовали о событиях плена, предупредили, что русские могут меня найти здесь, в Лондоне. Просили сообщить. Но я не стал: это дело совести каждого, а в нашей стране недоносительство не столь уж тяжкий грех. И я взял его на душу.
Ближайший выходной я провел с Николасом. Мы побывали на Красной площади, у могилы Неизвестного солдата. Я подробно рассказал ему о городах-героях, имена которых были выбиты на гранитных блоках рядом с могилой Солдата. Мы колесили по городу на обычном транспорте — так захотел Николас. Обедали в столовой и закусывали в уличном кафе. Его восхищали наши люди: бодрые, радостные, уверенные в себе. Он отмечал, что они скромно, но добротно одеты.
— Ну, прямо как англичане, — говорил он. — «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи».
Английская поговорка — философское рассуждение мудрого народа в течение многих веков — пришлась кстати.
— Ваши женщины очень красивы в своей массе, а отдельные экземпляры — просто Венеры.
Это были не слова старого ловеласа, а много раз объективно подмеченное и услышанное мною из уст немцев и французов, англичан и японцев.
— Николас, все хотел вас спросить: вы — историк, но чего?
— Во-первых, тех стран, где пришлось побывать во время войны: Канада — ходил туда с караванами; Северная Африка — был в частях американского генерала Паттона как офицер связи от британской армии; Сингапур — об этом я уже говорил, также офицер связи от штаб-квартиры британских войск в этой части света; наконец, Япония и Манчжурия.
— Но в чем это сказывается? Вы пишите статьи, книги?
— Консультирую журналистов, писателей, кинорежиссеров, музеи, телевидение, сувенирный бизнес.
— Но в чем? Конкретно? — недоумевал я. — Быт, нравы, обычаи, история?..
— Оружие. Личное оружие.
— Оружие? Вы, человек, испытавший столько горя, — и оружие?
— Именно так, Максим. Через оружие — ненависть к нему, к насилию, войне. О, это целое искусство: возбудить такое чувство у читателя или зрителя.
— Тогда, Николас, вам нужно посетить наш музей вооруженных сил. Он только что открылся в новом здании.
Когда мы оказались у входа в музей, там стояла длинная очередь. Пришлось зайти с «черного хода» и, сославшись на работу во Внешторге, с английским коммерсантом, попросить показать ему раздел оружия разных времен русской истории. Администрацию в лице капитана поразила судьба Николаса, его военное прошлое. Он выделил нам экскурсовода — милую даму средних лет, которая лихо обобщала эпохи и события.
Николас уходил из музея удовлетворенным по двум причинам: личное впечатление от оружия холодного и затем огнестрельного, диапазоны типов которых были значительны. А второе — подарок музея — шикарный альбом холодного оружия, к которому я добавил от себя книгу о стрелковом оружии русской армии времен Петра Великого и Екатерины.
Мне не хотелось «светить» «моего» барона, как я уже называл его про себя. Обычно работа с таким контактом велась в интересах резидентуры, в данном случае — лондонской. В моих отчетах он прошел как первичная связь. Не хотел я и видеться по той же причине с сыном его — коммерсантом в области кухонной эмалированной утвари.
После ужина в день посещения музея мы расстались. Барон улетал на следующее утро, увозя, как мне казалось, добрые чувства к России, Москве, москвичам. Прощаясь, Барон подарил мне серию брелков для ключей с холодным оружием, которые действовали, — эти маленькие кинжалы, ятаганы, кортики, будучи острыми, как бритва.
— Максим, будешь на наших островах — жду. Обязательно хочу увидеть. Может быть, смогу быть полезным. Обещаешь?
В английском нет обращения на «ты». Это только можно понять в контексте. Мы явно уже перешли на «ты», хотя в русском еще «выкали».
Я крепко пожал руку этому англичанину, за короткий срок ставшему мне близким по духу человеком. Интуиция подсказывала мне, что этот опытный в общении с людьми человек не имел ко мне оперативного интереса. В чем-то это сказалось бы. Меня настораживал тот факт, что по прошлой войне он мог иметь дело со спецслужбами. Но ведь война ушла в прошлое.
Проверил Барона по учетам. Чисто. Никаких следов его пребывания в поле зрения органов госбезопасности: ни в годы войны, ни за рубежом, ни, тем более, в Союзе. Видимо, им занималась военная разведка. Долг — сообщать о таких людях в резидентуру, но нежелание наступать «грязной подошвой» нашей работы на светлую память о войне в его лице все же удержало меня — письмо о нем в Лондон не пошло. Теперь я мог думать: даже если он искусно кривил передо мной душой, то это его моральная проблема!
В моих оперативных бумагах он проходил как нейтральная связь. Мне приходилось хитрить, ибо нельзя жить все время по жестокой заповеди разведчика: «а ля гер ком а ля гер» — на войне как на войне. Почему-то я верил, что по линии ГРАДа в нем я найду нужного человека.
Снова на Британских островах
Перед поездкой в Лондон в этот раз я, как обычно, зашел к нашим информационщикам. Как обычно, спросил, нет ли «зависших» заданий. Мой удел — это химия, электроника. Но тут мне показали задание, причем довольно расплывчатое, — по вооружению. Речь шла о западной концепции на будущее вооружение армии, флота и авиации.
В ориентировке говорилось, что идет борьба мнений в НАТО, где американцы навязывают свою концепцию реализации, которой сопротивляются европейские партнеры. И было отчего: их бюджеты не были в состоянии вынести этого бремени перевооружения.
Я подумал о, возможно, предстоящей встрече с Бароном. Риск невелик, хотя он еще не проверен на работу с нами. Эта ориентировка ушла во все резидентуры в странах НАТО, и большая вероятность, что стала достоянием спецслужб Запада.
— Кому отправлено задание? — спросил я коллегу.
— Да, считай, всем — оптом. Смотри внимательнее ориентировку — там открытые источники.
Действительно, дело было поставлено на широкую ногу, но почему — разведка, если информация открытая? Коллега разъяснил: официальная позиция интересует всех так же, как и неофициальная. Но есть надежда, что вместе с официальной может пойти вал сведений из неофициальных источников.
Я подумал: к Барону придется обращаться не с позиции «ХМИ», который весьма далек от… оружия. Тем более от военных концепций. И все же я рассчитывал на помощь Барона, который ненавидел войну и только в дискредитации безумной гонки вооружений, как результат конфронтации между Востоком и Западом, видел решение проблемы. Он очень опасался, что одна из сторон выйдет из этой гонки победителем.
Не знаю, было ли это окончательное кредо Барона, но он рассуждал так:
— Мир — это познание идеи, что планета на грани самоуничтожения. Мир может быть уничтожен быстрее, чем бог создал его за шесть дней. Вы, Советы, не поддадитесь и будете растить свой ядерный потенциал, а мы, Запад, — также. Нужно помочь друг другу исключить и из нашей, и из вашей жизни взаимное недоверие.
Барон мыслил категориями, которые осознали позднее правительства многих стран и привели их к началу разоружения, а в семьдесят пятом году — к Хельсинкским соглашениям.
Так вот, из информационного отдела я уносил выписки по ориентировке кондиции, которые должен был выучить наизусть. Я тщательно, кроме того, выписал названия статей и изданий, других публикаций по теме. Записал я и имена людей, на которых были ссылки в ориентировке. Открытые сведения я занес в записную книжку, которая за рубежом всегда была со мной и страницы из которой исчезали по мере использования сведений, записанных на них.
Для Барона я приготовил подарок, особый — сюрприз. Дело в том, что итальянский партнер «ХМИ», производящий литьевые машины для пластмасс, задумал изготовить серию миниатюрного стрелкового оружия в триста единиц. Эти игрушки уже начали им готовиться — в первой партии было пятьдесят наименований ХIХ-ХХ веков, включая тридцатые годы.
У меня была пара таких изделий: наш пистолет «ТТ», размером в пять раз меньше настоящего, но с двигающимися деталями — затвором и обоймой. Под стать ему был револьвер типа «наган» с откидывающимся барабаном и действующим ударником. Ко всему этому придавался комплект действующих «патронов» со звучно гремящими капсюлями. В общем, сувенир был как раз для Барона.
В лондонском аэропорту Хитроу седовласый таможенник обратил особое внимание на этот оружейный набор. Рассматривал ружья, винтовки, пистолеты, закрепленные на специальных красочных планшетах с зеленым сукном. У меня похолодело сердце: вдруг есть инструкция на запрет к ввозу в страну подобных игрушек?
Под такое сомнение были основания. Ведь в борьбе за пацифистские настроения в среде советских людей Хрущев создал целую систему «разжигания» ненависти к войне. Сюда он включил и детские игрушки военной тематики. С полок «Детского мира» на Дзержинке исчезли танки, самолеты, ружья и пистолеты. Остались, правда, сабли — оружие допотопное и не воинственное. Покушение было сделано даже на детскую литературу, отражающую реалии Великой Отечественной войны, точнее участие в ней пионеров и вообще детей.
— Сэр, — обратился ко мне таможенник, — это русское производство? Очень интересно, я в моей стране еще такого не видел.
— Нет. Это — итальянское. Вы — собиратель таких игрушек? Возьмите что-либо себе. На память, — спасая коллекцию, я решил пожертвовать ее частью.
— Сэр?! — промолвил государственный чиновник. Таким тоном, что я готов был провалиться сквозь землю, — вы не так меня поняли, сэ — эр!
Я поспешил ретироваться с глаз учтивого чиновника. Клянусь, но я не собирался его обидеть. Оказывается: Восток — дело тонкое, Запад — тоже.
Чтобы закончить разговор о моем восточно-западном опыте, опишу еще один казус, который случился в тот же день со мной в Лондоне.
Весной я был в Японии. Там таксисты чаевых не брали, по крайней мере в середине шестидесятых. Перенося опыт Востока — все же капстрана, — я не дал на чай английскому таксисту, чем вызв