Мой коллега, доктор Гэри Майер, поделился со мной историей, которая прекрасно иллюстрирует данный феномен. Один из его пациентов, робкий и нерешительный человек (назовём его Фредом), под воздействием медикаментов однажды вспомнил нечто поразительное. Во время одного из сеансов он вдруг начал описывать некое замкнутое пространство. Фред утверждал, что находился там довольно долго и чувствовал себя вполне комфортно, но затем обстановка изменилась: его окружили люди и стали с упрёком показывать на него пальцами. Он ощутил гнев и страх, не понимая, что ему делать. Ни врач, ни пациент не могли понять смысл этого загадочного воспоминания. Однако Фреда охватило любопытство, и через несколько дней он рассказал о нём своей матери, и загадка была решена. Воспоминания Фреда оказались слегка, но всё же искажённым пренатальным воспоминанием. Описанная им сцена действительно произошла с его матерью, когда она вынашивала его, и этот случай был таким же пугающим и унизительным, как и переживания Фреда. Во время одной вечеринки женщина находилась в комнате, полной людей. Несколько её знакомых узнали, что она беременна, хотя она не была замужем. Несмотря на то что они ничего не сказали, их молчаливое осуждение глубоко ранило её.
Сегодня нам немало известно о том, как жизненные события и обстоятельства влияют на формирование нашей личности. Мы понимаем, что любовь и забота необходимы для становления сильной личности, в то время как материнская тревога и стресс представляют опасность практически на всех этапах беременности. Однако мы до сих пор не до конца изучили, какие именно события в дородовой период формируют те или иные черты характера.
В тех немногих исследованиях, которые в основном проводились при поддержке правительства, предпринимались попытки изучить долгосрочные последствия пренатального и родового опыта и их влияние на уровень успеваемости детей, но они не продвинулись настолько далеко, чтобы быть нам чем-то полезными.
Эти отчёты оставляют без ответа многие вопросы – например, почему одни дети учатся лучше других, или какие события или ситуации формируют эмоционально устойчивое, уверенное в себе «я», столь необходимое для хорошей успеваемости в школе и достижения успеха в жизни. И, что самое важное, они не объясняют нам, какую роль играют пренатальная и родовая истории ребёнка в формировании или разрушении стабильности этого «я».
Возможно, когда-нибудь мы найдём ответы на эти вопросы. А пока мы можем извлечь некоторую пользу из результатов пилотного проекта, который я провёл в 1979 году. И пусть моя работа была скромной по масштабам и ограничивалась довольно узким кругом лиц (пациентами, проходившими курс глубинно-ориентированной психотерапии), я убеждён, что её результаты являются значимыми долгосрочными предикторами последующего поведения.
Я выстроил своё исследование вокруг двух ключевых категорий: пренатальные события и опыт появления на свет (эти вопросы будут рассмотрены отдельно в следующей главе). Затем, чтобы упростить интерпретацию результатов, я разделил эти общие категории на две более узкие: объективно наблюдаемые события и субъективные ощущения. Это позволило мне разграничить то, что люди считали влиянием на себя, от того, что действительно влияло на них.
Как и можно было предположить, у большинства участников исследования, проходивших курс психотерапии, оказались весьма насыщенные пренатальные и родовые истории. Более двух третей (66 %) признались, что их матери испытывали сильный стресс во время беременности; почти половина (47 %) утверждали, что их матери были глубоко несчастны. Тем не менее 55 % сообщили, что их матери с нетерпением ждали материнства, в отличие от остальных 45 %, которые оказались нежеланными детьми. Данные об отношении отцов были немного иными: чуть более половины (51 %) сказали, что их отцы хотели ребёнка, а 49 % – что не хотели. Отцов, которые хотели иметь мальчика, оказалось вдвое больше, чем тех, кто хотел бы девочку. Поскольку большинство участников исследования родилось во время расцвета искусственного вскармливания (то есть в 40–50-е годы прошлого века), лишь немногие из них были вскормлены грудью. Лишь 16 % сообщили, что после рождения их прикладывали к материнской груди.
Результаты субъективного опроса оказались более информативными. Опрашиваемые чаще всего упоминали об ощущении покоя в утробе матери (43 %), но за ним почти вплотную следовало чувство тревоги (41 %). У многих встречались травмирующие воспоминания о процессе рождения: более 60 % испытуемых утверждали, что помнят ощущение удушья во время рождения, а более 40 % отметили боли в голове, шее или плечах. Возможно, из-за специфики выборки эти данные могли быть несколько искажены; в более типичной группе, скорее всего, процент травмирующих пренатальных и родовых воспоминаний был бы ниже. Однако одним из преимуществ исследования терапевтической группы является эффект увеличения, который делает корреляции более заметными и лёгкими для наблюдения. Например, 75 % испытуемых идентифицировали себя как интровертов, а 65 % признали, что в настоящее время испытывают гнев, депрессию или тревогу.
Последняя подборка данных подводит нас к самой сути исследования – анализу пренатального опыта, лежащего в основе неудовлетворённости участников эксперимента. Безусловно, самым важным фактором оказалось отношение матери к своему будущему ребёнку. Результаты исследования показали, что у испытуемого было гораздо больше шансов вырасти эмоционально стабильной личностью, если его мать с нетерпением ожидала его рождения. Также была обнаружена тесная связь между желанием матери иметь ребёнка и его сексуальной активностью во взрослом возрасте. В целом чем позитивнее мать относится к предстоящему рождению ребёнка, тем выше вероятность того, что её сын или дочь вырастет человеком со здравым и зрелым отношением к сексуальной жизни.
Однако стоит упомянуть, что оптимальным сочетанием факторов для формирования личности было позитивное отношение к беременности и рождение ребёнка желаемого пола. У представителей обоих полов такая комбинация приводила к снижению уровня депрессии, уменьшению иррациональных вспышек гнева и улучшению сексуальной адаптации. Это многое говорит о нашем обществе: мужчина, мать которого хотела девочку, но родился мальчик, сталкивался с меньшими долгосрочными проблемами, чем женщина, рождённая матерью, которая мечтала о сыне.
Многие научные работы, включая мои собственные исследования, подтверждают наличие прямой связи между курением матери и невротическим поведением ребёнка. В этом нет ничего удивительного, ведь, как упоминалось в первой главе, курение может стать для нерождённого ребёнка источником серьёзного беспокойства. Аналогичная отрицательная корреляция наблюдается при употреблении алкоголя. Однако, несмотря на то что физическое воздействие алкоголя на плод гораздо более разрушительно, чем влияние никотина, я убеждён, что здесь также играют роль психологические факторы. Женщина пьёт больше, потому что испытывает тревогу, и именно её негативные эмоции наносят реальный вред её ребёнку.
Безусловно, одной из наиболее примечательных корреляций, обнаруженных в ходе моего исследования, стала связь между субъективными ощущениями ребёнка в утробе и его сексуальным поведением во взрослом возрасте. Мы обнаружили, что участники эксперимента, которые вспоминали о страхе, пережитом ещё до рождения, оказались менее уверенными в себе в сексуальном плане и чаще испытывали проблемы в интимной сфере. В то же время те, кто вспоминал утробу как безопасное и спокойное место, ощущали больше гармонии в своей сексуальной жизни.
Я думаю, что это обусловлено тем, что сексуальные предпочтения человека – это выражение того, как он научился относиться к себе ещё до появления на свет. Если эта гипотеза действительно верна, это означает, что объектом нашего изучения выступали не сами сексуальные установки, а факторы, которые оказывают влияние на их формирование. Человек, который считает себя общительным и уравновешенным в целом, скорее всего будет воспринимать себя таким же и в интимном плане, в то время как тот, чья самооценка омрачена гневом и обидой, привнесёт эти качества в свою сексуальную жизнь.
Вам может показаться, что в этой главе я слишком много внимания уделяю негативному влиянию мыслей и чувств женщины на её будущего ребёнка. Однако стоит отметить, что отрицательные эмоции изучены гораздо глубже, нежели положительные, такие как забота и ласка. К сожалению, мы, медики, порой слишком увлекаемся изучением патологических состояний и болезней, забывая о здоровье и его сохранении. Настало время сместить акценты. Моё исследование выявило несколько аспектов материнского чувства (например, желание иметь ребёнка и стремление родить малыша определённого пола), которые оказывают положительное психическое воздействие. Конечно, существует множество других факторов, и в следующей главе мы рассмотрим, как они влияют на благополучие нерождённого ребёнка.
Поколение «детей войны». Lester W. Sontag, “War and the Fetal Maternal Relationship”, Marriage and Family Living, 6:1–5, 1944.
Предрасположенность к эмоциональным расстройствам, Sontag, “Somatopsychics”, op cit., p.2.
Голод и уязвимость гипоталамуса. G.P. Ravelli et al., “Obesity in Young Men after Famine Exposure in Utero and Early Infancy”, The New England Journal of Medicine, August 12, 1976, pp. 349–353.
Смерть отца и уязвимость гипоталамуса. Matti O. Huttunen and Pekka Niskanen, “Prenatal Loss of Father and Psychiatric Disorders”, Archives of General Psychiatry, pp. 429–431, April 1978.
Гиперактивный АНС. Lester W. Sontag, “Significance of Fetal Environmental Differences”, American Journal of Obstetrics & Gynecology, 42:996-1003, 1941.
Невротический младенец. Sontag in Ashley Montagu, Life before Birth (New American Library, New York, 1964), p. 50.
Трудности при обучении чтению. R. Davis et al., From Birth to Seven: The Second Report of the National Child Development Study (Longmans Group, London, 1972).