Возможно, именно поэтому пациент, о котором я говорил раньше, смог вспомнить звуки карнавальных труб, которые он слышал в утробе матери, только после приёма препарата, и почему другой пациент вспомнил неприятное происшествие на вечеринке, на которой его беременная мать была унижена, только под влиянием препарата. Я думаю, что в последнем случае АКТГ также мог сыграть не последнюю роль. Во-первых, ситуация на вечеринке стала большим стрессом для матери пациента, поэтому в её организме должно было быть большое количество АКТГ в тот момент и сразу после него. Во-вторых, воспоминание было слишком ярким. Мне кажется, что только такое высокоспецифичное средство восстановления памяти, как АКТГ, могло вызвать такие чёткие пренатальные воспоминания.
Психиатры и психологи, которые регулярно проводят со своими пациентами сеансы регрессии, возвращая их воспоминания к периоду до и после появления на свет с помощью лекарств, гипноза, свободных ассоциаций и других методов, нередко сталкиваются с переживаниями, которые могут относиться даже к моменту зачатия. Подобного рода истории, включая приведённый ниже пример, не являются редкостью:
«Я – сфера, я – мяч, я – воздушный шарик… Я полый, у меня нет ни рук, ни ног, ни зубов, я не чувствую, что у меня есть перед или зад, верх или низ. Я парю, я летаю, я вращаюсь. Ощущения поступают отовсюду, как будто я – сферический глаз».
Кроме необычных образов, в этом описании мало что выглядит осмысленным с точки зрения привычного нам восприятия воспоминаний. Однако я слышал десятки подобных историй от своих пациентов и пациентов моих коллег. Более того, я обнаружил, что при детальном анализе эти воспоминания часто совпадают с событиями, происходящими на ранних этапах беременности. Я не могу утверждать, что это подлинные пренатальные воспоминания, однако, поскольку в них часто прослеживается внутренняя логика, я считаю, что эта тема заслуживает дальнейшего изучения.
Тот факт, что мы не можем что-то вспомнить сознательно, ещё не означает, что это событие не было зафиксировано в нашей памяти. Это, кстати, относится и к пациентам, которым делают общую анестезию. В состоянии гипноза люди, обладающие высокой гипнабельностью, могут с поразительной чёткостью вспомнить всё, что происходило и говорилось во время их операций. Возвращаясь к исследованию памяти нерождённого ребёнка, можно с уверенностью сказать, что уже на шестом месяце после зачатия его центральная нервная система способна принимать, обрабатывать и кодировать информацию. Неврологическая память, безусловно, присутствует уже в конце третьего триместра, когда большинство недоношенных младенцев может выжить благодаря использованию инкубаторов.
Как и в главе о внутриутробной связи, где нам пришлось для объяснения всех фактов предположить наличие третьего канала связи – симпатического – вдобавок к двум физиологическим, так и сейчас мы снова сталкиваемся с похожей ситуацией. Существует множество людей, сотни тысяч, которые либо с помощью своих сновидений, поступков и психиатрических симптомов, либо при каких-то других обстоятельствах свидетельствуют о существовании у них воспоминаний, восходящих к периоду до последнего триместра беременности.
В последнее время появляется всё больше доказательств существования у человека некой системы экстранейрологической памяти. Это подтверждается документально зафиксированными случаями околосмертных переживаний (см. работы Ктиблер-Росс и других авторов). Люди, которых врачи объявили мёртвыми, возвращались к жизни и в подробностях описывали все происходившие вокруг события. Они часто могли не только воспроизвести разговоры, но и описать действия, совершаемые с их телом, выражения лиц присутствующих, их одежду и так далее. Более того, они описывали даже такие детали, которые не могли бы увидеть, даже если бы их глаза были открыты, хотя на самом деле они находились в бессознательном состоянии с закрытыми глазами.
В прошлом подобные способности называли интуицией. Хорошим примером интуитивного или экстрасенсорного восприятия может служить симпатическая связь между матерью и её новорождённым ребёнком или между двумя людьми, которые имеют очень тесную эмоциональную связь друг с другом (например, близнецами).
Поскольку симпатические сообщения, подобно сигналам центральной и вегетативной нервных систем (ЦНС и ВНС), тоже должны куда-то передаваться и где-то кодироваться, я предполагаю, что они сохраняются в отдельных клетках. Эту форму памяти я называю «памятью организма». Это позволяет хранить «воспоминания» даже в одной клетке, такой как яйцеклетка или сперматозоид, и обеспечивает физиологическую основу для объяснения юнгианской концепции коллективного бессознательного.
Таким образом, я предполагаю, что существуют две отдельные, но взаимодополняющие системы, обеспечивающие наши способности к запоминанию. Первая система зависит от формирования зрелых неврологических сетей, составляющих ЦНС и ВНС, и начинает функционировать к шестому месяцу после зачатия. Эта система действует в соответствии с законами физики и химии. Вторая система – параневрологическая, и нам пока не известны законы, которые ею управляют.
Лично мне кажется, что в начале жизни человека доминирует симпатическая модальность, которая по мере взросления постепенно ослабевает. Однако в моменты сильного стресса, например когда возникает угроза для жизни близкого человека или при приближении неминуемой смерти, она вновь активизируется. Также эта модальность может проявляться в изменённых состояниях сознания, вызванных, к примеру, галлюциногенными веществами, гипнозом или психотерапией. Я убеждён, что, только приняв эту биполярную модель памяти хотя бы в качестве рабочей гипотезы, мы сможем объяснить не только наличие пренатальных и родовых воспоминаний, но и формирование поведенческих установок и склонностей ещё в период внутриутробного развития.
Окситоцин. Bela Bohus et al., “Oxytocin, Vasopressin and Memory: Opposite Effects on Consolidation and Retrieval Processes”, Brain Research, 157:414–417, 1978.
АКТГ. J. Kastin et al., “The Effects of MSH and MIF on the Brain”, in Autonomical Neuroendocrinology, W.E. Stumpf and L.D. Grant, editors (Kroger, 1975).
Обучение, зависящее от состояния. D.A. Overton, “State Dependent or Disassociated Learning Produced with Pentobarbital”, Journal of Comparative and Physiological Psychology, 57:3–12, 1964. См. также D.R. Meyer, “Access to Engrams”, American Psychologist, 27:124–133, 1972; A.H. Black, NJ. Carlson and R.I. Solomon, “Exploratory Study of the Conditioned Responses in Curarized Dogs”, Psychological Monographs, 1962.
Глава 11. Общество и ещё не рождённый ребёнок
Когда Альберт Эйнштейн сидел за своим столом в Швейцарском патентном бюро, ломая голову над загадками теории относительности, он, возможно, занимался наукой в чистом виде, но он не работал в полной изоляции. Он трудился в жёстко структурированном социуме, и его теория, как и все великие научные открытия, имела важные социальные, этические, моральные и правовые последствия для общества. То же самое можно сказать и о работе других выдающихся учёных: она фундаментальным образом преобразует общество, в котором возникла. Без сомнения, работа всех мужчин и женщин, о которых вы прочитали в этой книге, окажет аналогичное влияние.
Благодаря их открытиям изменится наше отношение к плоду и новорождённому, а также наши представления о том, как и когда зарождается жизнь. Это неизбежно вызовет целый ряд провокационных юридических и моральных вопросов у всех нас, будь мы врачами, юристами, законодателями или родителями. Один из самых наглядных примеров такого вопроса – проблема абортов. Как мы теперь должны относиться к ним в свете того, что мы недавно узнали о плоде? Ещё один пример – создание жизни в пробирке. Разумно ли это, учитывая наши новые знания об эмоциональных потребностях нерождённого ребёнка? В этой главе я хотел бы рассмотреть, как концепции и открытия в области пренатальной и перинатальной психологии будут влиять на наши социальные институты и наше отношение к некоторым из поднятых здесь вопросов.
Строго говоря, ни одна из сторон в споре об абортах не может опереться на новейшие данные исследований в области фетологии и пренатальной психологии. Эти дебаты главным образом касаются прерывания беременности в первые месяцы, тогда как наши новые открытия в основном касаются плода начиная с шестого месяца. Тем не менее вопрос абортов нельзя игнорировать хотя бы потому, что вектор развития наших знаний постоянно возвращается в прошлое, к истокам жизни.
Ещё каких-то двадцать лет назад одна мысль о том, что шестимесячный плод обладает сознанием, вызвала бы смех. Сегодня многие считают это признанным фактом. По мере совершенствования наших технологий эта граница может сдвинуться на три, а возможно, и на два месяца. Доктор Роберт Рагг и доктор Лэндрум Шеттлз в своей книге «От зачатия до рождения»[18], одном из лучших современных трудов по эмбриологии, пишут: «К концу первого триместра у плода уже имеются все основные системы, и он фактически является полноценным организмом». Это означает, что к концу третьего месяца нерождённый ребёнок полностью сформирован; его руки, ноги, глаза, уши, сердце и кровеносные сосуды уже имеют в миниатюре ту форму, которую они сохранят на всю жизнь. Ещё более важно то, что в этот период появляются первые различимые признаки мозговой активности.
Мозговые волны, которые учёные обычно начинают фиксировать на восьмой или девятой неделе (бывали случаи, когда их выявляли уже на пятой неделе), быстро приобретают, по словам одного исследователя, «отчётливо индивидуальный характер». То же самое можно сказать и о движениях ребёнка, которые начинаются примерно в это время. Первые шевеления, обычно незначительные изменения положения, заметны уже на восьмой неделе, но акти