Привязанность важна не только для матери и ребёнка, но и для будущего отца. Стереотипы часто изображают его человеком с благими намерениями, но при этом бестолковым. Это заставляет многих мужчин комплексовать, испытывая неуверенность в себе. В результате во время беременности жены они отдаляются от неё, предпочитая общество друзей и коллег, которые их уважают и ценят. Формирование привязанности помогает разорвать этот порочный круг и активнее вовлечь мужчину в воспитание ребёнка. И чем раньше он включится в этот процесс, тем больше пользы принесёт своему сыну или дочери.
Это действительно новаторский подход к отцовству. По сути, бо́льшая часть информации, представленной в данной работе, является новой и местами даже откровенно радикальной в том смысле, что это резкий отход от традиционных взглядов. Но именно такие изменения необходимы для того, чтобы будущие поколения были здоровыми и эмоционально стабильными.
Обусловленное обучение. D.K. Spelt, “The Conditioning of the Human Fetus in Utero”, Journal of Experimental Psychology, 38:338–346, 1948.
Курение. Michael Lieberman, на основании L.W. Sontag in “Parental Determinants of Postnatal Behavior” in Fetal Growth and Development by Harry A. Weisman & George R. Kerr, (N.Y., McGraw-Hill, 1970) p. 265.
Беспокойство. Lester W. Sontag, “Somatophysics of Personality and Body Function”, Vita Humana, pp. 1–10, November 1963.
Матери-шизофренички. Существует ряд прекрасных исследований на эту тему, в том числе Melvin Zax et al., “Birth Outcomes in the Offspring of Mentally Disordered Women”, American Journal of Orthopsychiatry, pp. 218–230, April 1977. См. также Zax et al. “Perinatal Characteristics in the Offspring of Schizophrenic Women”, Journal of Nervous and Mental Diseases, 157:191–199, 1973.
Биение материнского сердца. Lee Salk, “The Effects of Normal Heartbeat Sound on the Behavior of the Newborn Infant: Implications for Mental Health”. Из доклада, прочитанного на конференции Всемирной федерации психического здоровья в Эдинбурге, 1960 г.
Привязанность к отцу. Gail Peterson et al., “The Role of Some Birth-Related Variables in Father Attachment”, American Journal of Orthopsychiatry, 49 (2):330–338, April 1979.
Глава 2. Новые знания
Доктор Альфред Томатис, профессор психолингвистики из Школы практических психологов при Католическом институте в Париже и автор ряда признанных научных трудов, прекрасно осознаёт ценность научных данных. Однако он убеждён, что порой один конкретный случай может объяснить суть вопроса гораздо эффективнее и понятнее, чем дюжина исследований. Поэтому, когда он хочет проиллюстрировать влияние пренатальных переживаний, он часто рассказывает историю Одиль, девочки-аутистки (ребёнка, избегающего контактов с окружающими), которую он лечил несколько лет назад.
Как и большинство детей с подобным диагнозом, Одиль практически не разговаривала. Во время первой встречи с доктором Томатисом она не произнесла ни слова и, казалось, не реагировала, когда к ней обращались. Поначалу она упорно хранила молчание, но постепенно лечение стало давать результаты, и уже через месяц она начала слушать и говорить. Естественно, её родители были рады такому прогрессу, но в то же время они были немного озадачены. Они заметили, что дочь лучше понимала их тогда, когда они говорили с ней по-английски, а не по-французски. Родители не могли понять, откуда у Одиль такие знания. Дома никто из них не говорил по-английски, и до того момента, пока четырёхлетняя девочка не попала к доктору Томатису, она практически не реагировала на устную речь, независимо от того, на каком языке она звучала. Даже если поверить в то, что она каким-то образом выучила английский, подслушивая разговоры родителей, возникал вопрос: почему никто из её старших (и здоровых) братьев и сестёр не сделал то же самое?
Вначале доктор Томатис не мог понять, в чём дело, пока однажды мама Одиль случайно не упомянула, что на протяжении почти всей беременности она работала в парижской импортно-экспортной фирме, где все говорили только по-английски. Это помогло ему понять, что языковые навыки могут формироваться ещё в утробе матери, и это стало настоящим открытием.
Сорок лет назад такая гипотеза могла бы показаться невероятной, а четыре столетия назад к ней отнеслись бы как к само собой разумеющемуся факту. Наши предки прекрасно понимали, что опыт матери оказывает влияние на её будущего ребёнка. Именно поэтому в Китае ещё тысячу лет назад существовали предродовые клиники. Даже в самых примитивных культурах были предписания, согласно которым беременным женщинам следовало избегать таких пугающих событий, как пожар. Накопленный веками опыт свидетельствовал о том, насколько сильно влияют на ребёнка материнские тревоги и страх.
Упоминания о подобных пренатальных воздействиях можно найти во многих древних текстах – от дневников Гиппократа до Библии. Так, в Святом Евангелии от Луки (Лк. 1: 44) Елизавета восклицает: «Ибо когда голос приветствия Твоего дошёл до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моём».
Первым, кто осознал всю важность пренатальных влияний, был не святой и не врач, а великий итальянский художник и изобретатель, гениальный Леонардо да Винчи. Его «Тетради по анатомии» содержат больше сведений о влиянии матери на ребёнка до его рождения, чем многие современные медицинские книги. В одном особенно интересном отрывке он писал: «Одна и та же душа управляет двумя телами… Желания матери часто находят отражение в ребёнке, которого она носит в момент желания… Страх или душевная боль матери влияют на ребёнка сильнее, чем на саму мать, и часто ребёнок может даже погибнуть из-за этого».
Человечеству понадобилось четыре столетия и помощь другого гения, чтобы дорасти до Леонардо. В XVIII веке люди начали свой долгий мучительный роман с машинами, последствия которого сказались во всех областях, включая медицину. Врачи стали смотреть на тело человека примерно так же, как сейчас дети смотрят на конструктор лего. Они относились к человеческому организму как к сложной машине, стараясь найти причины болезней в нарушениях её работы. Важным было то, что можно было немедленно увидеть, потрогать и проверить.
Все эти изменения, безусловно, были полезными, но только до определённого момента. Таким образом медицина избавилась от суеверий, накопленных за две тысячи лет, и приобрела более научное обоснование. Однако при этом врачи всё подозрительнее относились ко всему, что невозможно было взвесить, измерить или рассмотреть под микроскопом. Чувства и эмоции казались им чем-то неопределённым, ускользающим и совершенно несущественным в рациональном новом мире точной медицины. Однако в начале XX века многие из этих «неопределённых» аспектов вернулись в медицину благодаря психоаналитическим теориям Зигмунда Фрейда.
Фрейд лишь вскользь затрагивал тему внутриутробного развития ребёнка. В его время принято было считать, что ребёнок недостаточно развит, чтобы испытывать или осмысленно переживать что-либо до второго или третьего года жизни. Поэтому он полагал, что формирование личности начинается не раньше этого срока.
Тем не менее Фрейд внёс значимый, хотя и непреднамеренный, вклад в пренатальную психологию. Он установил, что негативные эмоции и чувства могут оказывать отрицательное воздействие на физическое состояние человека, и назвал это психосоматическим заболеванием. То, что он, когда формулировал эту концепцию, имел в виду язву и мигрень, вовсе не умаляет общего значения его открытия. Также не имеет значения и тот факт, что он фокусировался на негативном влиянии разума на здоровье. Главным было его осознание того, что эмоция может вызвать боль и даже физические изменения в организме. Учёные задумались: если это так, то не могут ли эмоции так же формировать личность ещё не родившегося ребёнка?
К концу 40-х – началу 50-х годов XX века исследователи, среди которых были Игорь Карузо и Сепп Шиндлер из Зальцбургского университета (Австрия), Лестер Зонтаг и Питер Фодор из США, Фридрих Крузе из Германии, Деннис Стотт из Университета Глазго, Д.В. Винникотт из Лондонского университета и Густав Ганс Грабер из Швейцарии, были убеждены, что материнские эмоции именно так влияют на плод. Но они не могли подтвердить это лабораторными исследованиями, поскольку, как психиатры и психоаналитики, они полагались исключительно на свои идеи и инсайты. И несмотря на то что к 1950-м годам они уже достигли значительных высот благодаря этим идеям, превысив свои первоначальные ожидания от исследований, они всё ещё нуждались в методе, который позволил бы трансформировать эти идеи в конкретные и проверенные факты, которые могли бы подтвердить их коллеги-физиологи. Другими словами, им требовался метод реального изучения и тестирования ещё не рождённого ребёнка в утробе матери, но имеющиеся в их распоряжении приборы и инструменты не позволяли решить эту задачу.
Однако к середине 60-х годов XX века медицинские технологии значительно продвинулись вперёд. И поскольку многие из первопроходцев, начавших исследования в этой области, дожили до почтенного возраста (а некоторые из них здравствуют и поныне), им посчастливилось увидеть, как правильность их идей была подтверждена новым поколением учёных. Исследования таких неврологов, как Доминик Пурпура из Медицинского колледжа имени Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке, Мария З. Салам и Ричард Д. Адамс из Гарварда, аудиологов, таких как Эрик Веденберг из шведского Научно-исследовательского института Каролинска, и акушеров, таких как Антонио Дж. Феррейра из Института психических исследований в Пало-Альто, а также доктора Альберта Лайли из Национальной женской больницы в Окленде (Новая Зеландия) и его жены Маргрет Лайли, предоставили долгожданные физиологические доказательства того, что плод способен слышать, ощущать и чувствовать. Оказалось, что нерождённый ребёнок, каким его показали исследования всех этих учёных, эмоционально, интеллектуально и физически даже более развит, чем предполагали такие пионеры пренатальной психологии, как Винникотт и Крузе.