чинам, иногда – по очевидным.
У превращения райского сада в притон есть оправдание – на Руси хмельные напитки гнали из зерна, выращивать виноград не позволял климат. Потому и «зелено вино», и «зеленый змий» (змий – последний привет все из того же райского сада). А где пьянство, там и грехи в ассортименте.
22. Кондрашка хватил (внезапная смерть от апоплексического удара, попросту – инсульт)
Кондрашка – это:
• Палач
• Кирпич
• Воин-копьеносец
Оно и понятно: античное копье – это вам не кружевной зонтик от солнца, таскать его и метать могли только крепыши с косой саженью в плечах. Издалека они напоминали конкретную геометрическую фигуру. Какую? Правильно, квадрат. Когда такой кодрат-квадрат пронзал кого-то своим копьем, это очень смахивало на тот самый апоплексический удар. Точнее, наоборот.
Народное же толкование связывает выражение с Кондратием Булавиным, донским атаманом, который, внезапно напав, уничтожил отряд князя Долгорукого в 1707 г. Правда, фразеологизм существовал задолго до Булавинского восстания. Но народная этимология такими пустяками не заморачивается. И кстати, нигде в мире, кроме России, имя Кондратий не прижилось.
23. Лезть на рожон (нарываться на неприятности, затевать что-то заведомо обреченное на неудачу, рискованное)
Рожон – это:
• Дупло с дикими пчелами
• Блокпост у древних русичей
• Заостренная рогатина
На чужеземца, который с мечом к нам пришел, на помещика, который слишком жесток, жаден или придирчив, и на прочих недобрых людей. Это у пролетариата основное оружие – булыжник. У русского же мужика – рогатина да вилы. Между прочим, вилы кое-где тем же рожном и звались.
А вот в восклицании «какого рожна!», скорее всего, поминается не оружие, а черт – существо одновременно и рогатое, и с вилами или кочергой подмышкой. Свой рожон есть и в Библии. Там это палка погонщика волов.
24. Орать как оглашенный
Оглашенный – это:
• Казнимый преступник (перед экзекуцией его провинности оглашались)
• Глашатай, вестник
• Человек, готовящийся принять крещение
На заре христианства язычники перед крещением должны были окончить что-то вроде трехгодичной воскресной школы, где им объясняли, на что и зачем они подписываются. Обучение называлось «оглашением» или «катехизацией», а сами ученики – оглашенными.
Естественно, уже во время обучения будущим рабам божьим вменялась в обязанность блюсти заповеди и вообще не бедокурить. Тот из оглашенных, кто не выдерживал и оступался, во-первых, начинал всю подготовку к таинству заново, во-вторых, публично каялся – посыпал голову пеплом и громко во всеуслышание перечислял свои прегрешения.
Передышка. Рожекорча и прочая дикообразность
Владимир Даль был трудолюбивым фальсификатором. По мнению британских ученых, в его «Толковом словаре живого великорусского языка» около трети слов ни разу не живые и не великорусские, а плод авторской лингвистической фантазии. Даль был сыном датчанина и немки с французскими корнями: и он вырос, как часто случается в «импортных» семьях, ревностным русофилом и еврофобом. К концу своей многогранной жизни Даль заслужил облик то ли древнерусского кудесника, любимца богов, то ли древнерусского монаха-летописца. Само собой, Владимира Ивановича раздражали всякие там залётные «горизонты», «абажуры», «пенсне», так же как его идейных потомков раздражают сегодня пришлые «манагеры», «презентации», «окешивания», а предшественников – «фрукты», «суп» или «галоши».
Но сражаться с инородцами Даль предпочитал не врукопашную, а исподволь, не афишируя свои опыты словотворчества и даже публично возмущаясь, если его подозревали в таковых. Отцовство он признал только в отношении слова «ловкосилия» (оно же «гимнастика»): видимо, Даль надеялся, что все другие его искусно состаренные неологизмы, например, «дикообразность» (барокко), «умословие» (диалектика), «тождеслов» (синоним) и иже с ними, легко сойдут за исконные, из народных недр добытые, на деревенских покосах-завалинках услышанные. А русский язык, так горячо любимый Владимиром Ивановичем, не затруднится с выбором, какое слово усыновить, а какое – депортировать. Ни одно из придуманных Далем слов не прижилось, сколько бы их на самом деле ни было.
Но вот что любопытно: Александр Сергеевич Пушкин всего лишь единственный раз отважился на словотворчество. Он заменил в стихотворении «Трусоват был Ваня бедный» старинного волколака (обортня), чем-то ему не угодившего, на вурдалака, заодно вместе с лексической оболочкой поменяв бывшему волколаку и специализацию: теперь этот монстр не превращался в волка, а лакомился человеческой кровью, как его зарубежные коллеги-вампиры. И язык с Александром Сергеевичем тут же согласился, принял вурдалака как родного, а о волколаке больше никогда и не вспоминал.
Поделки В. И. Даля:
Рожекорча – мимика
Хорошуха – кокетка
Клещёвка – пенсне
Растопырка – зонт
Овидь – горизонт
Снадобица – аптека
Меженица – антракт
Верхосытка – десерт
Своеручник – автограф
Висопляс – акробат
Обиняк – аллегория
Сручье – манипуляция
Огарыш – брюнет
Волнователь – агитатор
Носопрятка – кашне
Царь-жила – аорта
Живуля – автомат
НУ ЧТО – ОТДОХНУЛИ? ТОГДА – ПРОДОЛЖИМ.
25. Делать под сурдинку (украдкой, не привлекая внимания, потихоньку)
Сурдинка – это:
• Одеяло
• Ухо
• Глушитель на музыкальных инструментах
И хотя сам оборот родился среди образованных людей, в народной гуще он ощущается вполне своим.
У мягкой ласковой сурдинки есть суровый старший брат – абсурд (чушь, нелепость). «Ab surdus» – по-латыни «от глухоты». Очевидно, что это синоним непонимания. Когда кто-то кого-то недослушал, а поэтому и не расслышал.
Еще одно «родственное» сурдинке однокоренное слово – «сурдоперевод», параллельный перевод наговариваемого текста, предназначенный для плохо слышащих людей.
26. Разводить антимонии (вести пустые разговоры, делать что-то бесполезное)
Антимония – это:
• Рвотное зелье
• Тараканы
• Сорняк
Это разведенный в воде порошок сурьмы, запрещенный – и правильно! – 1556 году Французским парламентом. Не зря же в родне у антимонии латинское «противозаконие». Лекарств с сурьмой в ту пору изготавливали вдоволь, эскулапы охотно их выписывали, пациенты охотно глотали, а аптеки охотно богатели.
Кому понравится, когда тебя вдруг лишили верного дохода от продажи, пусть даже отравы? Европа уже тогда знала толк в сутяжничестве. Аптекари судились с высшим законодательным органом страны сто лет и – выиграли. Это был самый долгий судебный процесс за всю историю человечества.
27. Сермяжная правда (безыскусная)
Сермяга – это:
• Одежда из грубой холстины
• Нагота
• Младенец
Ключевое слово здесь – «некрашеная». То есть и сермяжные рубахи, и сермяжная правда – безыскусные, бедняцкие. За ней-то, за сермяжной правдой, и ходила в народ русская интеллигенция.
То ли эти поиски, то ли старорежимную интеллигенцию, то ли саму правду или же всех оптом высмеяли в «Золотом теленке» Ильф и Петров, когда выпоротый соседями Лоханкин говорит о произведенной над ним экзекуции, что «может быть, именно в этом великая сермяжная правда». А Бендер задумчиво повторяет: «Сермяжная? Она же посконная, домотканая и кондовая? Так, так». Вроде ничего обидного, но с тех пор выражение без иронии не звучит. Вот она – волшебная сила искусства!
28. У черта на куличках (невесть где, очень далеко, в глухомани)
Кулички – это:
• Пироги
• Островки на болоте
• Рога
Владимир Даль откопал в янтаре диалектов словечко «кулиги» (ласково «кулижки»,) которое чего только не значило – эти самые островки в топи, стаю птиц, выкорчеванный под пашню дремучий лес.
Потом слово «кулиги» затерялось, уже непонятные кулижки трансформировались в «кулички» – пасхальные караваи, что тоже не лишено смысла: черт и кулички – вещи несовместные. Угла, где б они встречались на земле, не сыскать.
Академик Лихачев знал про кулиги, а еще про то, что на Куликовом поле никаких птиц отряда ржанкообразных (они же кулики) никогда не водилось. Из чего заключил: как бы ни хотелось, чтобы название луга, где мы, наконец, свергли иго, было еще и символично (птицы – это свобода), но оно – лишь весьма удаленное, расчищенное от леса место.