«Le rose est-il une couleur de luxe?» – является ли розовый цветом роскоши? – когда выяснилось, что дисконтная сеть Monoprix продает упаковки из пяти одноразовых бритв розового цвета за €1,80. Упаковка из десяти одноразовых синих бритв при этом стоила €1,72[252]. Этот феномен получил название «розовый налог». Цветовые предпочтения, возможно, и поменялись за прошедший век, но, похоже, жизненные перспективы мальчиков по-прежнему более радужны.
Розовый Бейкера – Миллера
Во второй половине 70-х годов XX века города США захлестывали волны насилия и наркотической зависимости. Поэтому, когда в конце 1979 года один профессор заявил, что обнаружил средство, снижающее у людей агрессивность, вся нация навострила уши. Секрет, как сообщил Александр Дж. Шосс на страницах журнала Orthomolecular Psychiatry («Ортомолекулярная психиатрия»), заключался в расслабляющем воздействии ярко-розового цвета.
Профессор Шосс потратил год на многочисленные опыты. Сначала он замерял физическую силу 153 молодых людей, половина из которых в течение одной минуты внимательно смотрели на темно-синий картонный лист, а другая половина – на розовый[253]. Все, кто смотрел на розовый, кроме двоих, показали результаты ниже средних значений. Заинтригованный ученый использовал более точный способ измерения силы – с помощью динамометра – на еще 38 испытуемых: розовый сделал с ними то же, что и стрижка с Самсоном[254]. И вне стен лаборатории этот цвет показал себя таким же действенным. 1 марта 1979 года два старших офицера в Исправительном центре ВМФ США в Сиэтле Джин Бейкер и Рон Миллер покрасили одну из камер в розовый, чтобы понаблюдать, какое воздействие это окажет на заключенных. Они аккуратно добавили одну пинту полуматовой масляно-алкидной красной краски в галлон чистой белой латексной, получив идеальный «розовый Pepto-Bismol»[255]. Им они покрасили стены, потолок и решетку камеры[256]. До того насилие было, по словам Бейкера, «колоссальной проблемой», но за 156 дней после покраски не произошло ни единого инцидента[257]. Схожие результаты получены и в подростковой колонии Kuiper в Сан-Бернардино; фактически, радостно докладывал доктор Пол Боккумини, «это сработало настолько хорошо, что служащие вынуждены были ограничить их [правонарушителей] обработку, поскольку подростки становились слишком слабыми»[258].
Шосс начал общественную кампанию для демонстрации возможностей названного в честь двух офицеров «розового Бейкера – Миллера» эффективно высасывать силу даже из самых могучих людей.
Во время одного из эффектных телешоу он испытал его на действующем Мистере Калифорния – бедолага-культурист едва осилил один подъем на бицепс. Вскоре это стало элементом американской поп-культуры. «Розовый Бейкера – Миллера» переполз на сиденья пассажирских автобусов, на стены многоквартирных домов, изоляторов для пьяниц в городишках по всей Америке (отсюда и его прозвище – «розовый вытрезвитель») и, наконец, на шкафчики в раздевалках гостевых команд на стадионах для американского студенческого футбола[259].
Конечно, другие ученые подвергли открытие критике. За следующее десятилетие эффективность «розового Бейкера – Миллера» проверяли на всем, чем можно, – от уровней беспокойства до аппетита и способности к кодированию и шифрованию. Результаты были противоречивыми. Исследование 1988 года, например, не обнаружило связи между этим оттенком и кровяным давлением или силой, но зафиксировало значительное воздействие розового на скорость и точность участников стандартного теста на распознание символов[260]. Исследование 1991 года выявило, что у эмоционально нестабильных испытуемых, помещенных в комнату розового цвета, несколько снижается и «верхнее», и «нижнее» артериальное давление. Еще одно исследование показало, что розовый цвет сокращает время, необходимое человеку для успокоения[261].
Сегодня, однако, «розовый Бейкера – Миллера» встречается очень редко, даже в тюрьмах. Похоже, со снижением уровня преступности в США – стране, где проводилось подавляющее большинство тестов, – приоритеты изменились. Этот цвет, ко всему прочему, очень нездоровый на вид, поэтому, возможно, охранники, медсестры и надзиратели не желали находиться в его окружении столь же сильно, как и их подопечные. На сегодня мир в целом утратил интерес к «розовому Бейкера – Миллера», и сотни вопросов о его воздействии на поведение остаются без ответа – до следующего всплеска преступности, вероятно.
Маунтбеттеновский розовый
Первые шесть десятков лет XX века каждый четверг ровно в четыре пополудни над водами залива Саутгемптон раздавался характерный гудок и крупный круизный лайнер компании Union-Castle отчаливал от причала и неспешно скользил на юг, курсом на Кейптаун. Даже если расписание почему-то нарушалось, перепутать корабли этой компании с любыми другими было затруднительно – алые трубы с черной каймой, сверкающая ослепительной белизной верхняя палуба и чуть скромнее окрашенный в тусклые лавандово-серо-розовые тона корпус. Рекламные плакаты компании не жалели красок – гордые розоватые форштевни разрезали синие волны на фоне залитых солнцем пейзажей.
Однако воображение британского морского военачальника лорда Маунтбеттена, задумавшегося в 1940 году на борту своего эсминца Kelly, вряд ли занимали такие беспечные картины[262]. За первый год Второй мировой войны королевские ВМС Великобритании понесли ужасающий урон; пилоты Люфтваффе выискивали британский конвой с неба, а стаи немецких субмарин караулили их под водой. Явные потери были ужасны, но гораздо хуже было то, что в ходе войны Великобритания целиком и полностью зависела от поставок извне. Было совершенно ясно, что нужно что-то делать. Капитаны начали экспериментировать с различными маскировочными окрасками в надежде провести своих противников. Некоторые пытались довести до совершенства резкий камуфляж времен Первой мировой, целью которого было не столько укрыть корабль от обнаружения, сколько запутать атакующих, затруднив определение курса, скорости и дистанции до корабля – так же действует яркий камуфляж зебры. Другие пытались комбинировать разные оттенки серого – темный на корпусе, светлый для надстроек, чтобы окраска корабля имитировала разницу между цветом моря и неба[263].
Возможно, лорд Маунтбеттен думал как раз об этом, когда заметил, как реквизированный в компании Union-Castle лайнер, все еще в своей гражданской окраске, растворяется в закатных сумерках гораздо раньше остальных кораблей конвоя. Он твердо решил, что фирменный цвет корпуса «от Union-Castle» – именно тот камуфляж, который так нужен флоту. Несмотря на то что днем этот цвет бросался в глаза, на рассвете и на закате – самых опасных периодах, когда на корабли нападали чаще всего, – тусклый лиловатый оттенок, казалось, превращал корабль в невидимку. Вскоре все эсминцы в его эскадре были выкрашены в умеренный серый с добавкой венецианского красного – оттенок, который быстро получил прозвище маунтбеттеновского розового.
Другие капитаны последовали примеру Маунтбеттена, и этот цвет вполне мог бы стать официальным камуфляжем британских ВМС, если бы не чиновники из отдела маскировки Адмиралтейства. Они начали тотальную проверку всех возможных видов маскирующей окраски. Вскоре официальным камуфляжем флота Его Величества стал приглушенный сине-стальной на основе раскраски времен Первой мировой.
Неизвестно, тестировало ли Адмиралтейство маунтбеттеновский розовый; нет записей и о том, как моряки относились к постоянно менявшемуся камуфляжу своих судов. Однако мы точно знаем, что как раз к тому времени, когда маунтбеттеновский розовый был вытеснен с флота в 1942 году, многие убедились в его эффективности. Одна из сохранившихся историй неоспоримо свидетельствует о превосходном качестве маскировки, которой обеспечивала эта окраска. В последние месяцы 1941 года легкий крейсер «Корабль Ее Величества „Кения“», прозванный «Леди в розовом» за свой колер, попал под сильный огонь неподалеку от острова Вогсёй у берегов Норвегии. Несмотря на безостановочный обстрел из двух орудий, длившийся несколько минут, крейсер вышел из-под огня, получив только незначительный урон и не потеряв никого из команды. Этот бой доказал – по крайней мере, с точки зрения некоторых, – что ВМС Его Величества требовался именно такой камуфляж.
Пюс (цвет раздавленной блохи)
Предреволюционная Франция пестрела цветами с невероятно звучными названиями. Сочетание салатовых и белых полос, например, называлось «резвая пастушка». Другие популярные оттенки включали «нескромные ламентации», «высокую репутацию», «сдержанный вздох» и «химеры»[264]. Тогда, как и сейчас, следование последней моде обозначало статус, богатство и чувство стадной причастности к высшей касте – блистающим драгоценностями царедворцам французского королевского двора. В этой напыщенной – и пустой – суете цветом сезона стал пюс, или цвет раздавленной блохи.
К лету 1775 года 20-летняя Мария-Антуанетта уже год была королевой Франции, но ее правление нельзя было назвать ни удачным, ни счастливым. Весной волна бунтов из-за повышения цен на муку, названная «мучной войной», охватила страну, и королева-иностранка быстро превратилась в объект презрения и ненависти. Досужие сплетники рассказывали о ее увлечении азартными играми, костюмированных пасторалях в ее дворце Малый Трианон в Версале, размере ее гардероба, ломившегося от несказанно дорогих платьев и шляпок. Для голодающих подданных такое расточительство было чрезвычайно оскорбительным. Встревоженная известиями из Франции, мать молодой королевы, грозная императрица Австрии Мария-Терезия осыпал