а дочь предостережениями, укоряя ее в письмах за «экстравагантные наряды» и предупреждая, что та «катится в пропасть». «Королева, – писала она, – только принижает себя… подобным расточительством, особенно в такое тяжелое время»[265]. Но молодая королева пропускала все увещевания мимо ушей.
Ее муж, король Франции Людовик XVI, чувствуя, что увлечение жены нарядами становится опасно неуместным, был далек от восхищения, обнаружив ее как-то примеряющей новое люстриновое (сделанное из пышной шелковой тафты) платье странного цвета – где-то между коричневым, розовым и серым. Будь он в тот момент более галантным, он бы, вероятно, назвал этот цвет оттенком «увядшей розы», но тогда он ограничился сравнением этого цвета с couleur de puce – блошиным цветом[266].
Но если Людовик пытался такими словами пристыдить жену, его красноречие обернулось против него же. «На следующий день, – вспоминала баронесса д’Оберкирх, – все леди двора облачились в „пюс“: старый пюс, молодой пюс, ventre de puce [блошиное брюшко], dos de puce [блошиная спинка]»[267]. В письме своей дочери летом того года леди Спенсер писала, что пюс «стал униформой в Фонтенбло, единственным цветом, который можно было носить»[268].
Французская монархия пала через 17 лет, 10 августа 1792 года. Через несколько дней низложения королевская чета Бурбонов ощутила все превратности революции самым драматическим образом. Их новым обиталищем стали несколько грязных крохотных комнаток в Малой башне тюрьмы Тампль. Там им предстояло провести еще год под стражей в ожидании казни. Марию-Антуанетту, естественно, ограничили в размерах гардероба, так что ей пришлось обходиться совсем немногим. Ее туалеты должны были пережить нищету и запустение нового пристанища, а также постоянные стирки – кроме того, ее одежда должна была отражать ее статус пленницы и «убийцы людей». Список дозволенных ей вещей ограничился несколькими простыми белыми сорочками, вышитой кисейной юбкой, двумя пелеринами и тремя платьями: коричневого туаль-де-жуи (набивного хлопка с монохромным рисунком), простого прямого платья-«рубашки» со стоячим воротником цвета, известного как «парижская грязь», и платья из тафты блошиного цвета[269].
Фуксия
Фуксия – один из многих цветов, обязанных своим именем цветку[270]. И хотя цветы фуксии – характерного вида, состоящие из двух частей – в природе имеют множество различных «балетных» оттенков (включая белые, красные, розовые и пурпурные), имя досталось болезненно-яркому оттенку синевато-розового. Сегодня это не сочли бы какой-то особенной заслугой; фуксия стала третьим с конца цветом по популярности в Британии в 1998 году, а само имя – fuchsia – годами оставалось проклятием школяров на диктантах[271]. Однако история, стоящая за именем этого цветка, – это история истинной любви: любви к ботанике.
Гиппократ, родившийся около 460 года до н. э. на острове Кос, первым из известных нам людей проявил серьезный интерес к жизни растений. Его исследования лежали в области медицины: многие растения использовались для лечения различных недомоганий; были и те, с помощью которых эти недомогания вызывали, и хороший врач должен был знать их все. Еще один грек – Теофраст (ок. 371 – ок. 287 до н. э.) написал первый трактат о растениях; следующим был Плиний Старший (23–79 н. э.), чья «Естественная история» упоминает более 800 разновидностей флоры. Затем Ибн Сина (Авиценна), персидский философ, ученый и плодовитый автор – около 240 его трудов сохранились до наших дней, – родившийся около 980 года н. э.[272]. Но почти 700 лет спустя, когда Леонард Фукс, обучавшийся на доктора в Баварии, начал свои исследования растений, прогресс в этой области был совсем незначительным.
Для того чтобы исправить ситуацию, Фукс занялся изучением растений – в своем саду он высаживал все, что попадало ему в руки. В тот период его изображали с исключительно сосредоточенным видом и с каким-либо растением в руках. Он просил всех своих друзей в Европе и тех, кто отправлялся в Новый Свет, присылать ему образцы или описания растений, которые им встретятся.
Плодом этих трудов стал прекрасно иллюстрированный сборник De historia stirpium commentarii insignes («Достопамятные комментарии к описаниям растений»), увидевший свет в 1542 году.
«С величайшим старанием и прилежанием, – гордо писал Фукс, – мы показали каждое растение с его корнями, черенками, листьями, цветками, семенами и плодами»[273]. Три художника нарисовали 512 изображений для книги. Она содержала описания 400 диких и 100 окультуренных растений, включая образцы из Нового Света, которые видели лишь немногие европейцы, – перец чили, например, чье латинское название, данное ему Фуксом, переводится как «большой стручок». Фукс давал громкие и выразительные имена и тем растениям, которые люди видели неоднократно, например обыкновенная наперстянка получила красивое название Digitalis purpurea (что означает «пальчики пурпурные»)[274].
Как ни странно, Леонард Фукс никогда не видел растение, которое носит его имя. Сейчас оно распространено по всему миру, но первый его образец обнаружен только в 1703 году – спустя 40 с небольшим лет после смерти Фукса – среди дикой флоры на острове Эспаньола в Карибском море. Открывший этот цветок Пэр Шарль Плюмье был ботаником и назвал цветок в честь своего кумира, Фукса.
Ярко-розовый «шокирующий»
Уинстон и Клементина Черчилль называли ее «Леди Недоразумение» – Дэйзи Феллоуз действительно была более чем экстравагантной дамой[275]. Она родилась в Париже в конце XIX века и была единственной дочерью французского аристократа и наследницы «швейной империи» Зингера Изабель-Бланш Зингер. В 20–30-е годы XX века Дэйзи стала отпетой «плохой девочкой» трансатлантического масштаба: пристрастила своего преподавателя балета к кокаину, вела собственную колонку во французском издании Harper’s Bazaar, крутила романы с представителями высшего общества, устраивала вечеринки, куда приглашала только заклятых врагов. Один из знакомых художников называл ее «прекрасной мадам де Помпадур своего времени, опасной, как альбатрос»; а Митчелл Оуэнс на страницах New York Times – «коктейлем Молотова в костюме от Мейн-Бокера[276]»[277].
Одним из ее многочисленных недостатков было пристрастие к шопингу – одной из ее покупок у Картье и обязан своим бурным выходом в свет этот скандальный оттенок розового. Яркий розовый 17,47-каратный бриллиант Tête de Belier («Баранья голова») некогда принадлежал русскому аристократу из царского дома[278]. Как-то Феллоуз пришла с ним на встречу с одним из своих любимых дизайнеров, изобретательной сюрреалисткой Эльзой Скиапарелли (Дэйзи была одной из двух женщин, отважившихся носить ее печально знаменитые шляпки в виде туфель на шпильках, в дизайне которых принимал участие Сальвадор Дали. Второй была сама Скиапарелли). Это была любовь с первого взгляда. «Этот цвет блистал перед моими глазами, – позже писала Скиапарелли, – яркий, невозможный, бесстыдный, манящий, дарящий жизнь, как все цвета, и все птицы, и все рыбы в мире вместе, цвет Китая и Перу, но не Запада – шокирующий цвет, чистый и цельный»[279]. Она немедленно нашла ему место – в упаковке для своих первых духов, выпущенных в 1937 году[280]. Бутылочка в характерной вызывающе-розовой коробочке, созданная художником-сюрреалистом Леонором Фини, повторяла роскошные формы актрисы Мэй Уэст.
Цвет коробки назывался, естественно, «шокирующим». Он стал своего рода краеугольным камнем для дальнейшего творчества Скиапарелли, появляясь вновь и вновь в ее коллекциях и даже в убранстве ее дома: правнучка Эльзы, модель и актриса Мариса Беренсон вспоминала, что постель Скиапарелли была покрыта подушками «шокирующего розового» цвета в форме сердечек[281].
Возраст не приглушил его яркости и привлекательности. В нахальные 80-е французский модельер Кристиан Лакруа часто сочетал его с ярко-красным; но большинство все-таки осторожничали с ним. Примечательным исключением был фильм «Джентльмены предпочитают блондинок». В 1953 году художника по костюмам Уильяма Травиллу спешно вызвали на площадку. Кинематографисты были в панике – пресса заходилась слюнявым восторгом в адрес главной звезды фильма Мэрилин Монро после появления календаря с ее фото в обнаженном виде. Студия решила, что должна более ревностно оберегать свой актив. «Я сделал очень закрытое платье, – писал потом Травилла, – то самое, знаменитое розовое, с большим бантом на спине»[282]. В этом платье Монро спела песню, закрепившую ее на небосклоне Голливуда, – «Бриллианты – лучшие друзья девушек». Немудрено, что уже подчеркнуто «остепенившаяся» к тому времени 63-летняя Дэйзи Феллоуз от всего сердца с этим согласилась.
Флуоресцентный розовый
21 апреля 1978 года британская панк-рок-группа X-Ray Spex выпустила ограниченным изданием в 15 тыс. копий новый сингл «The Day the World Turned Day-Glo» на виниловой 7-дюймовой пластинке, оранжевой, как тыква. На лимонно-желтой обложке был изображен земной шар, грубо окрашенный в смесь желтого, красного и ядовито-яркого розового. Слова песни, практически неразличимые в характерном скрипучем вое и визге вокалистки Поли Стайрин, оплакивали подкрадывающуюся ненатуральность мира.