Слева от стойки – зона ожидания для кошек, где владельцы могут поставить свои переноски на стеллаж с ячейками. Справа – зона ожидания для собак и витрина с кормом для животных и самыми разными вещами, от зубных щеток до стильной собачьей одежды. Там я и встретился с миссис Джонс, сидевшей съежившись в своей зеленой куртке рядом с молодой женщиной – утром я правильно предположил, что это ее дочь. Я пригласил их пройти в «кабинет эвтаназии» (особая комната для трудных разговоров – прекрасное решение администрации больницы), не упоминая его названия. Помещение было небольшим, но не тесным, с удобным диваном и креслами и совсем не походило на обычный кабинет для консультаций. За полтора года работы в больнице мне придется еще не раз побывать в этом кабинете. Мы уселись, я предложил женщинам чай или кофе. Они отказались и сразу же перешли к делу:
– Как Ральф? Его можно увидеть?
Я поступил бы точно так же.
– Да, конечно, мы пройдем к нему прямо сейчас. Но сначала я хотел бы поговорить о его состоянии.
Мать и дочь переглянулись.
– Мы все обсудили, – сказала миссис Джонс. – К сожалению, у нас нет возможности позволить себе такие траты. Для него ничего не жалко, но это нам недоступно. К тому же я не уверена, что дальнейшее лечение не продлит его мучения.
Ответ меня не удивил. За сегодняшний день мы несколько раз беседовали по телефону. Лечение у специалиста обошлось бы в несколько тысяч фунтов – при этом никакой гарантии успеха. Миссис Джонс уже выражала мне беспокойство по поводу расходов в тот день, когда я сказал ей, каков будет наш счет.
– Что ж, это облегчает нашу задачу, – проговорил я. – Мы можем продолжить терапию, чтобы дать ему еще немного времени, или…
Я отвернулся – произнести такие слова было просто выше моих сил. Потом наши взгляды встретились. Все было ясно без слов.
– Тогда я пойду проверить его состояние, – собравшись с духом, промолвил я. – Вернусь быстро.
Я направился в отделение для собак. Меня словно придавило к полу. Еще утром я радовался наступившей весне, теперь же в душе моей царил зимний холод. Я сообщил медсестрам, что приехали хозяева. Медсестры печально кивнули. Навещать собак прямо в отделении не принято, но я решил поступить именно так. Если бы мы перевели Ральфа в другое помещение, у него мог бы случиться новый припадок.
Я заглянул к Ральфу: для него освободили довольно много места, и он лежал на большой мягкой лежанке. Свет приглушили, чтобы не вызвать новые судороги. В помещении работал вентилятор: у собаки резко поднялась температура. Ральф увидел меня и завилял длинным хвостом – раздались глухие удары хвоста о лежанку. Я подошел и опустился рядом с ним на колени.
– Твоя мамочка пришла, приятель, – прошептал я. – Ты будешь вести себя хорошо ради нее, договорились?
Ральф ответил слабым ударом хвоста. Я поцеловал его в лоб и вернулся в приемную. Увидев Ральфа, миссис Джонс с дочерью кинулись к нему, но я удержал их. Подходить нужно было медленно, чтобы у пса от возбуждения не начались судороги. Я понимал, как тяжело это для них, но женщины сдержались и осторожно приблизились к своему любимому мальчику, шепотом разговаривая с ним.
Они сели по обе сторон от собаки. Я предложил миссис Джонс подушку – хотя у нее были проблемы с суставами, она захотела быть ближе к Ральфу. Я спросил, не нужно ли еще чего-нибудь, но они отказались, и я оставил их одних.
В начале шестого я направился в комнату для персонала и в коридоре встретил шефа.
– Как прошел первый день, Рори? Уже закончил?
– Нет. У меня еще один пациент и его хозяева, но это ненадолго, – соврал я, выдавив улыбку.
«Первый день выдался нелегким», – промелькнуло в голове, но я не стал делиться своими мыслями. Шеф посоветовал мне не задерживаться слишком долго и отправился домой. Я прошел в комнату для персонала – это было крошечное помещение, где с трудом поместилось бы четыре человека, хотя в больнице работало больше тридцати ветеринаров. Здесь стояли три компьютера для общего пользования, но все мои коллеги находились либо на консультациях, либо на вечерних операциях. Главная больница была центром ветеринарной клиники: здесь проводились самые разные операции и находился стационар для животных. Ветеринарные пункты были спутниками большой планеты-больницы, что позволяло оказывать помощь максимальному числу животных. В них обычно работал всего один ветеринар и администратор. В комнате для персонала я застал ветеринара, который что-то печатал на компьютере. Повернувшись ко мне, он сразу подметил, что день у меня выдался тяжелый.
У нас, ветеринаров, есть что-то вроде секретного кода, который открывается тебе сразу же, как только приступаешь к работе.
– Трудный день, да?
– Да нет, все в порядке… Просто случай непростой…
Я попытался сделать вид, что ничего не произошло, но по взгляду коллеги было ясно, что он все понял. У него было немало таких дней, и в моей жизни будет их очень много. Я только начинал осознавать, насколько нелегок выбранный мной путь.
Примерно через пятнадцать минут меня вызвали по громкой связи к Ральфу. Когда я вошел в затемненную палату, голова Ральфа лежала на коленях миссис Джонс. Все было так спокойно, словно весь мир замер.
Я часто вспоминаю тот момент – и каждый раз по-разному. Странно… Иногда я вижу эту картину как бы издалека – вижу нас троих рядом с Ральфом. Наши силуэты выделяются на фоне стены – четыре темные фигуры, объединенные общей скорбью.
Миссис Джонс осторожно гладит Ральфа по голове, что-то шепчет ему, говорит, что все будет хорошо и он может успокоиться. Когда я сел рядом, дочь сжала руку матери, а затем встала.
– Я подожду в приемной, – сказала она в пустоту, словно меня и не было рядом. Люди по-разному переживают смерть. Кто-то хочет быть рядом со своим питомцем, кто-то, как дочь миссис Джонс, предпочитает уйти.
Я сразу догадался, что они решили усыпить Ральфа. Миссис Джонс продолжала что-то шептать своему дорогому мальчику. Я не стал ничего говорить, просто ждал, когда она будет готова. Я взял Ральфа за лапу, он слегка потянулся и положил ее мне на колено, снова ударив хвостом по мягкой лежанке. Даже сейчас он оставался чудесным, счастливым псом, несмотря на все пережитые страдания. Миссис Джонс посмотрела на лапу Ральфа на моем колене, потом на меня, улыбнулась сквозь слезы и сказала:
– Думаю, нам пора прощаться…
Я взял ее за руку, взглянул в глаза. Я видел, как дорог ей Ральф. Сердце этой женщины разрывалось у меня на глазах.
– Хорошо… – ответил я, пытаясь изобразить на лице печаль и понимание (я потратил годы на отработку этого выражения).
Мы еще минут десять посидели вместе. Миссис Джонс рассказывала о Ральфе, каким он был щенком. Потом пришла медсестра с документами и шприцем. Миссис Джонс вспоминала, как Ральф однажды стащил у малыша в коляске мороженое, но, заметив, что открывается дверь, смолкла, словно это был наш секрет. Я протянул ей документ, который нужно было прочитать и подписать. Когда миссис Джонс расписывалась, рука ее заметно дрожала.
– Извините, – пробормотала она, глядя на свою кривую подпись. Я лишь «улыбнулся».
Мы простились с Ральфом.
Когда я делал ему последний укол, он все еще повиливал хвостом. Постепенно тело его расслабилось и замерло. На него снизошел покой. Мы с миссис Джонс поднялись. Я смотрел на нее, и она обвила мою шею руками.
– Спасибо вам за все, Рори, – сказала она.
Я, взяв ее под руку, проводил в приемную к дочери.
Я глядел, как они удалялись по бетонной парковке к своей машине, а потом вернулся к Ральфу. Опустившись на колени, я в последний раз почесал его за ушами и прошептал:
– Ты был любимой собакой, Ральф… Твоя мамочка очень любила тебя, малыш.
С этими словами я вышел. Меня окружила привычная суета ветеринарной больницы, – и вдруг из моих глаз брызнули слезы. Я нырнул в маленькую кладовку под лестницей, где был установлен сервер, захлопнул за собой дверь и зарыдал, не стесняясь. Чувства переполняли меня. Они копились целый день, и теперь я больше не мог сдерживаться. Плакал я минут пятнадцать. Слезы оставляли мокрые следы на моей форме. Я вспоминал, как дочь миссис Джонс утром обещала ей, что с Ральфом все будет хорошо. Я нарушил это обещание.
По дороге домой я позвонил маме и рассказал про первый рабочий день. Мама слушала меня молча. Когда я умолк, она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.
– Дорогой, это было очень тяжело…
Мама всегда находит верные слова. Мы еще немного поговорили. Я даже не заметил, как добрался до квартиры.
Мама в любое время была готова меня выслушать (и в последующие пять лет ей не раз доводилось это делать) и разделить мое горе. Первый рабочий день выдался нелегким, но засыпал я с мыслями о счастливом и веселом боксере. Я почти слышал глухие удары его хвоста.
6. Инстинкт выживания
Карьера моя началась стремительно. Я попал прямо в экстренную медицину и сразу же полюбил свою работу. Да, конечно, порой бывали такие же дни, как с Ральфом, но чаще всего работа приносила радость, заряжала энергией и я чувствовал, что нашел свое призвание. Мнения ветеринаров о ночных дежурствах в больницах разделялись. Студентам порой доводится работать в ночные смены, чтобы почувствовать реальный вкус ветеринарного мира, причем одним нравится такая работа и они испытывают восторг от прилива адреналина (я именно такой!), а другим это не по душе, они сонно бродят по больнице, не стремясь вникнуть в суть работы, а мечтая найти удобное местечко и поспать.
Я еще во время практики понял, что хочу работать в ночную смену. Догадываюсь, некоторым студентам перспектива ночной работы, где постоянно приходится иметь дело с экстренными случаями, кажется пугающей. Мои друзья считали меня сумасшедшим – ведь я решил сделать свой первый шаг с экстренной медицины.
Я приступил к поиску вакансий, связанных именно с ночными дежурствами, хотя большинство моих однокурсников изо всех сил старались найти работу вообще без ночных смен.