Все желали сначала твердо стать на ноги, прежде чем переходить к экстренной медицине. Единственно правильного подхода к этому вопросу нет. Конечно, я немного погорячился, выбрав такой путь на самой заре карьеры, но мне хотелось именно этого.
Больница, в которую я устроился (и где встретился с боксером Ральфом), работала двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году. Мне очень быстро стали доверять ночные дежурства, и я был счастлив. В этом есть особая энергетика. Я облачался в форму, вешал на шею стетоскоп и бодрствовал всю ночь, готовый в любую минуту броситься на помощь страдающим животным. Ночные вызовы были самыми разными. У нас с другими ночными ветеринарами даже затеялась своеобразная игра: кому выпадет самый дальний вызов.
Наша клиника называлась West Vets – название незатейливое. Благодаря отменной команде айтишников клиника занимала первые места в поисковых системах и активно присутствовала в соцсетях. Поэтому, когда люди искали в Интернете «экстренную ветеринарную помощь» или «круглосуточную ветеринарную помощь», наша клиника появлялась в первых строках. Когда необходимость в такой помощи возникает среди ночи, люди впадают в панику и сразу же нажимают кнопку «позвонить». И попадают ко мне или кому-то из моих коллег. Со временем мы стали приступать к разговору приблизительно так: «Приемный покой West Vets… Могу я спросить, откуда вы звоните?» До этого случались весьма причудливые ситуации.
Однажды моему приятелю, говорившему с испанским акцентом, позвонила расстроенная шотландка из Глазго. Ему никак не удавалось объяснить ей, что ее кот наверняка умрет, если она повезет его в нашу клинику, до которой от ее дома 430 миль. Другим моим коллегам регулярно звонили с севера – и, естественно, мы привыкли к ливерпульскому, манчестерскому и бирмингемскому акцентам.
Как-то ночью телефон зазвонил около одиннадцати. У нас недавно было совещание по поводу междугородных звонков, которых становилось все больше и больше. Поэтому я ответил, как было предписано:
– Приемный покой West Vets… Могу я спросить, откуда вы звоните?
Женщина на другом конце линии явно не ожидала такого вопроса. Она замялась, потом ответила:
– Ээээ… мммм… из округа Кент.
Мне показалось, что она говорит с американским акцентом, поэтому я не обратил внимания на слово «округ» и продолжил разговор:
– Отлично. Чем я могу вам помочь?
– Понимаете, я пытаюсь найти ваш вход, но, кажется, не вижу вас, ребята…
– Не волнуйтесь… Где вы находитесь? Рядом с «Теско»?
– «Теско»? – удивленно переспросила женщина. – Не знаю, что это такое, но не беспокойтесь. Похоже, я вас нашла.
– Прекрасно. Подходите к дверям и звоните. Я встречу вас в приемной.
Больницы обычно запираются на ночь, а общение с клиентами происходит по внутренней связи. Это неудивительно, если учесть, какое количество дорогих лекарств обычно хранится в таких местах.
Моя собеседница явно удивилась:
– Подождите, разве я не могу просто войти?
– Нет. Извините, но в такое время все закрыто. Не волнуйтесь, просто позвоните…
Мои слова запутали женщину еще больше.
– Но я вижу внутри людей, – сказала она. – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите…
– Откуда вы звоните? Наша приемная закрыта. В больнице только медсестры и я.
– Я же сказала, я звоню из округа Кент, – раздраженно повторила женщина.
Я начал что-то понимать.
– Округ Кент… А где это?
– Округ Кент, Онтарио, разумеется!
За американский я принял канадский акцент.
– Извините, похоже, вы ошиблись. Наша клиника находится в пригороде Лондона, в Англии.
Женщина смутилась, а я пожелал здоровья ее любимцу. Время у меня было, и я порыскал в Интернете. Действительно, в канадском округе Кент обнаружилась клиника West Vets. После этого звонка я одержал бесспорную победу над своими коллегами.
Впрочем, не все в нашей работе было так весело. Ночные дежурства – это серьезное испытание. Иногда первые несколько часов проходят спокойно, а потом на ветеринара обрушивается вал звонков с интервалом в полчаса. Порой с самого начала смены в восемь вечера начинаются консультации и продолжаются до часу ночи.
А некоторые ночные дежурства превращаются в настоящий кошмар.
Я работал уже около года. В больнице я вполне освоился, работа в приемном покое меня устраивала. По ночам мне приходилось иметь дело с самыми разными экстренными случаями. Ко мне привозили сбитых машинами собак, покрытых боевыми ранами котов, которые отсутствовали дома несколько дней и вдруг решили вернуться в два часа ночи. Мне доводилось экстренно оперировать больных животных ради спасения их жизни. И все это делал я – с гордостью думал про себя. И вот как-то раз около полуночи мне позвонил некий Алекс. Судя по его тону, произошло что-то серьезное, но я никак не мог понять, что именно. Я пытался собрать воедино обрывки информации: «не знаю, в чем дело», «мама начала кричать», «обвиняет меня в насилии», «выбежала прочь», «собака ранена»…
Тут уж я решил его перебить:
– Подождите, подождите, Алекс… Что вы только что сказали? У вас есть собака и она ранена?
Я говорил решительно и уверенно, чтобы остановить непрерывный поток слов на другом конце провода. Мой тон возымел действие.
– Да, – кратко ответил Алекс.
– Скажите, чем нанесена рана? Где рана? Когда это случилось? Как себя чувствует собака?
Я выпалил все вопросы разом, но быстро сообразил, что слишком поторопился.
– Извините, Алекс, – сказал я, – давайте начнем сначала. Как себя чувствует собака?
– Вроде бы с ней все нормально… Она просто лежит на полу…
– Чем была нанесена рана? Ножом? Нож все еще в ране?
Мне показалось, что Алекс вполне способен справиться с несколькими вопросами одновременно.
– Ножом. Нож не в ране. По-моему, ее несколько раз ударили в живот.
Алекс справился – ответил на три вопроса разом.
– Кровотечение есть?
– Небольшое…
– А теперь, Алекс, слушайте меня внимательно. Туго заверните собаку в одеяло, особенно область живота, и привезите немедля в больницу.
Алекс все понял и обещал, что будет у нас примерно через двадцать минут. Я слышал, как где-то вдали кричит его мать. Алекс повесил трубку. Я был рад, что он взял в толк, что ему делать, и постарается приехать к нам как можно быстрее.
Десять минут с помощью ночной медсестры я собирал экстренный набор, препараты и инструменты. Пакеты с кровью, шприцы, иглы, кардиограф, кислородная маска, обезболивающие, все необходимое для наркоза на случай, если придется делать срочную операцию. Я почти закончил, когда снова зазвонил телефон. Я ответил на звонок, одновременно набирая в шприц обезболивающее. Когда заговорил мой собеседник, я чуть не выронил флакон.
– Здравствуйте, это полисмен Бейкер из полиции Северного Кента. Полагаю, именно вам сейчас сообщили по телефону о раненой собаке, верно?
Я отложил шприц с иглой и присел на стул.
– Совершенно верно. Мне звонил некий Алекс. Все нормально?
Голос у меня дрожал, словно я совершил какой-то проступок.
– Нам только что позвонила его мать. Похоже, у Алекса психическое заболевание и именно он ранил собаку.
На лице моем отразилось такое изумление, что медсестра Натали, которая дежурила вместе со мной, заметив это, уставилась на меня.
– Хорошо, – ответил я, не зная, что сказать в такой ситуации.
– Мы не думаем, что он опасен, но все же не хотели бы, чтобы вы общались с ним.
«Вот черт!» – пронеслось в голове. Я вовсе не собирался беседовать о погоде с человеком, который только что несколько раз ударил ножом собственную собаку.
– И что мне делать?
Полисмен объяснил, что несколько нарядов полиции уже выехали, чтобы задержать Алекса на пути в клинику. Мне следует ждать в приемной до тех пор, пока можно будет открыть дверь и выйти забрать собаку. Если Алекс опередит полицейских, я должен взять собаку, но оставить хозяина у входа до приезда полиции. Мне сразу же захотелось, чтобы именно полиция обогнала Алекса, а не наоборот. Я подтвердил, что все понял, и пошел в приемную. Она была довольно большой, примерно 50 футов длиной. Сквозь большие окна просматривалось все, что происходит на парковке, даже при закрытых жалюзи.
Прошло около пяти минут. Я заметил, как на парковку въезжает черный «форд фокус». Полицейских мигалок видно не было.
При мысли, что придется наедине встречаться с человеком, который ударил собаку ножом, мне стало плохо. Я медленно направился к двери. Машина остановилась прямо перед входом. На улице было темно и не видно, кто сидит в машине. Открылись обе передние двери. Я разглядел двух мужчин в полицейской форме с прикрепленными портативными видеокамерами; полиция опередила Алекса. Я немного расслабился и пошел открывать. Полицейские вошли, я представился. Они сообщили мне, что произошло. Вскоре должны были подъехать еще двое полицейских и один дежурный, на всякий случай. После приезда полиции я немного успокоился, ситуация перестала казаться столь устрашающей. В глубине души я даже был рад приливу адреналина, который ощущал в тот момент.
Мы решили дать Алексу выйти из машины, а потом к нему направятся полицейские. Когда они убедятся, что Алекс не представляет опасности, я должен выйти из приемной, забрать собаку и вернуться в клинику, чтобы осмотреть раны и попытаться спасти ей жизнь. Я никогда прежде не имел дела с ножевыми ранами и теперь чувствовал себя врачом из круглосуточной скорой помощи. Конечно, порезы и большие раны я видел и раньше – этот опыт был очень полезным. В таких ситуациях перед врачом часто встает хирургическая дилемма. Приходится полагаться на собственный ветеринарный опыт при выборе способа закрытия раны, чтобы у животного были максимальные шансы на выздоровление без осложнений.
В подобных обстоятельствах, как правило, почти все такие раны бывают неожиданными: собака или кошка поранилась обо что-то острое или врезалась во что-то на бегу во время прогулки. На сей раз мне предстояло иметь дело с раной, нанесенной острым предметом сознательно. Стоило мне подумать об этом, как меня начинало мутить. Я должен был спасти жизнь собаки, которую ранил ее хозяин. Да, он психически болен, но это было настоящее насилие в отношении животного.