Мои размышления прервало появление машины, которая заехала на парковку и остановилась. Полицейские подошли к входной двери ветклиники, ожидая, когда появится водитель, и, как только он вышел из машины, мгновенно начали действовать.
Не успел я разобраться, что происходит, как офицеры окружили машину, а на парковке появились еще двое полицейских. Я впервые увидел Алекса, когда он повернулся к кричащим полицейским. Его и так бледное лицо выглядело еще бледнее в лунном свете. Алекс оказался мужчиной среднего роста в сером тренировочном костюме Nike. Я обратил внимание на резкие черты лица и небольшие темные глаза, в которых читалось недоверие. С безопасного расстояния я наблюдал, как он пытается сориентироваться в обстановке. Думаю, я догадался, что он собирается бежать, еще до того, как это случилось. Через несколько секунд он нырнул между полицейскими, а те накинулись на него, словно на поле для регби. Алекс мгновенно был повален на землю с заломленными руками.
Один из полицейских надел ему наручники.
Услышав, что откуда-то слева меня зовут, я наконец вышел из транса. Страшно ругая себя за то, что забыл про собаку, я кинулся к машине. На заднем сиденье лежал крупный стаффордширский терьер. На ошейнике был большой яркий адресник с именем собаки – Кинг. Он действительно был крупным – не менее 25 килограммов. Я попытался оценить его состояние. Алекс завернул собаку в белое одеяло, и на нем я заметил немного крови. Но пес был в сознании, поднимал голову – происходящее возле машины его явно интересовало. Я протянул руку, пес обнюхал меня, завилял хвостом и лизнул. Я истолковал это как знак, что он не собирается откусывать мне руку, вытащил его из машины и понес в больницу. Меня сопровождал один из полицейских. Медсестры уже ждали, и мы приступили к работе.
Кинг получил три ножевые раны, которые располагались одна за одной – от грудной клетки до пупка. Порезы длиной в сантиметр, вокруг запекшаяся кровь. Я дал собаке обезболивающее и приступил к обследованию. На первый взгляд могло показаться, что с собакой все нормально, но на самом деле все было не так. Когда я положил Кинга на смотровой стол, пес сразу же перекатился на бок. Он и сейчас лежал в той же позе, не двигаясь.
Грудь его вздымалась чаще, чем следовало бы. Я начал осторожно обследовать раны. Как я понял, первый удар оказался самым сильным. Нож проник в брюшную полость собаки. Две другие раны повредили лишь мышцы. Это уже было хорошо, но я не знал, насколько серьезна первая рана.
Я гадал, что же произошло между псом и Алексом. Может быть, хозяин набросился на собаку, застав ее врасплох? Поэтому первая рана была глубокой, но потом пес увернулся, и две другие раны оказались менее опасными. Я мысленно прокручивал эту сцену в голове, но потом оборвал себя. Я проверил пасть собаки – десны светлые. Натали измерила Кингу температуру – пониженная. Натали была настоящим профессионалом по оказанию экстренной помощи. Я знал, как действовать в чрезвычайных ситуациях, но присутствие столь опытной медсестры всегда меня успокаивало. Наблюдать за Натали было одно удовольствие: она измеряла Кингу пульс и температуру, одновременно накрывая его одеялом и готовя капельницы. Казалось, у нее сто рук. По мере обследования я все больше убеждался, что у Кинга внутреннее кровотечение. Я бросился в отдел функциональной диагностики и прикатил в смотровую аппарат ультразвука. Провел датчиком по животу собаки, но на экране увидел лишь клубящуюся черную тьму. Все ясно: брюшная полость полна крови.
– Вот черт! – громко выругался я, глядя на черный экран.
Полицейский мгновенно заинтересовался моей реакцией.
– Что там, парень? – спросил он спокойным тоном, каким говорят только полисмены.
– Нам нужно действовать срочно, – заявил я, глядя на него. – Случай тяжелый.
До этого момента полисмен только фотографировал все своим телефоном – думаю, для сбора улик, а не из простого интереса. Когда я сказал, что нужна операция, он связался по рации со своими коллегами и сообщил им новости. Полицейский вышел, а я занялся наркозом. Кинг слабел на глазах. Чем быстрее мы доберемся до операционной, тем легче будет его спасти. Натали стала готовить операционное поле, а я наклонился над раковиной, чтобы простерилизовать руки. И тут передо мной встал вопрос: «А кто за это заплатит?» Система страховой медицины – вещь хорошая, но порой она ставит ветеринаров в сложное положение.
Многие считают, что у животных есть своя страховая медицина – и им не придется платить за лечение. Как бы мне ни хотелось ошибаться, но это не так. К сожалению, вопрос оплаты не решается по мановению волшебной палочки. В большинстве больниц есть свой подход к таким ситуациям, но даже мы в нашей прекрасно организованной клинике не знали, как лечить животных, если их хозяева арестованы.
Было бы замечательно иметь возможность спасать жизни и делать операции пациентам, не думая об оплате счетов, но сегодня все по-другому. Я задумался. Обычно операции выполнялись после беседы с хозяевами, но Алекса в этот момент запихивали в полицейскую машину.
У меня было два варианта: либо утром я расскажу шефу эту безумную историю и признаюсь, что не смог получить денег на оплату операции, либо мне следует спросить об этом у сурового полицейского, когда тот вернется с парковки. Полицейский появился, когда я домыл руки. Конечно же, я выбрал первый вариант. О деньгах подумаю завтра.
В операционной мы оказались через пятнадцать минут. Пес находился в поразительно хорошем состоянии для животного, у которого большая часть крови находилась в брюшной полости. Я накрыл его живот пеленкой. Сразу стала заметна выпуклость живота – ведь полость была полна жидкости.
– Приступаем, – скомандовал я. – Держите наготове отсос.
Я обращался к санитару, которого заставил мыть руки вместе со мной. Санитары в ветеринарной больнице выполняют роль помощников, операциями они не занимаются – да и не должны. Но мне нужен был помощник – или санитар, или полицейский. Я предпочел санитара. Я сделал первый разрез в брюшине. Сразу же хлынула ярко-красная кровь и начала стекать вниз по бокам собаки. Я выхватил у своего помощника отсос и направил его внутрь брюшной полости. Вы наверняка видели подобные действия по телевизору, если смотрели медицинские сериалы. Отсос – специальный медицинский прибор для удаления крови из операционной раны, улучшает обзор для врача.
В данном случае аппарату пришлось потрудиться. Кровь продолжала течь, но все же мы справились. Я начал обследовать брюшную полость в поисках источника кровотечения. Источников такого быстрого и сильного кровотечения в животе немного, и я мысленно начал перебирать их все. Я видел входную рану и теперь попытался представить, через какие органы мог пройти нож. Я уже начал ругать себя за то, что впустую трачу время на глупости, когда взгляд мой упал на фонтанчик крови. Я направил отсос туда, сдвинул селезенку (странно звучит, да?) и присмотрелся. Увиденное потрясло меня до глубины души. Нож затронул жизненно важные органы. Из поврежденной селезенки сочилась кровь, но, к сожалению, это была самая легкая рана. Нож прошел через желудок Кинга, поджелудочную железу и почти рассек пополам одну из его почек. Я посмотрел на Натали, и она сразу же поняла: мы ничего не можем сделать.
Спросите любого, кто работает с животными, и они скажут вам: иногда животные просто знают. Они знают, что ты чувствуешь, что делаешь… И они абсолютно точно знают, что ты думаешь.
Кинг знал. Даже под наркозом Кинг знал. Он знал, что не выживет, но продержался достаточно долго, чтобы я понял, что с ним произошло.
Я говорю так потому, что в тот момент, когда я с ужасом посмотрел на Натали, пес умер. Его тело, которое держалось так долго, сдалось. На кардиографе появилась прямая линия. Но мы все же попытались реанимировать его.
Иногда в таких случаях я задумываюсь: действительно ли мы хотим вернуть животное? Не поймите меня превратно, Кинг был прекрасной собакой, но стоило ли нам возвращать его к жизни? Хозяин, человек, которому он доверял больше всех в мире, предал его самым ужасным образом. Кинг пережил страшную боль, у него были повреждены жизненно важные органы: ему предстояло удаление селезенки, части кишечника и части или всей почки – и это только начало. После этого последует тяжелейшая реабилитация, и трудно было сказать, что его ждет. Я не уверен, но, скорее всего, его поместили бы в полицейский питомник как свидетельство преступления его хозяина. Бедный пес, который лежал передо мной, и без того настрадался, а впереди только новые мучения и боль – если он выживет.
Я снял шапочку, маску и перчатки, отошел в дальний угол, пытаясь забыть, что случилось, тот ужас, какой пережил бедный пес, и меня неожиданно охватила злость. Кто позволил этому человеку заводить собаку? Почему в нашей стране нет жестких законов о содержании животных? Я выбежал из операционной, срывая с себя халат. Мне нужно было уединиться, чтобы успокоиться.
Позже я дал показания полицейским. Со мной обещали связаться на следующий день. Я не стал уточнять, но был убежден, что меня вызовут в суд в качестве свидетеля. Злость не проходила, стрелки показывали два часа ночи.
Несмотря на прилив адреналина, моему телу и разуму требовался отдых. Проводив полицейских на парковку, я стоял, устремив свой взор в ночное небо, – звезды едва проглядывали сквозь тучи. Я старался отвлечься, а потом возвратился в клинику наводить порядок.
Так что же произошло с Алексом? В течение нескольких недель меня вызывали в полицию, чтобы кое-что прояснить и дополнить мои показания, но потом все как-то затихло. Мне не сообщили о дате суда. Я ничего не знаю о человеке, который убил собственную собаку. За годы работы на мою долю выпало немало сложных хирургических случаев. Я работал с собаками и кошками, у которых опухоли поразили почти все органы, опутали кровеносные сосуды, обхватив тело животного, как ангелы смерти. Я лечил собак с открытыми ранами почти во все тело, кошек, которых приходилось собирать, скажем, по частям. Но никогда не испытывал такого ужаса, как в ту ночь. Меня терзали мысли не о тяжелых ранах собаки – я не мог смириться, что подобное совершил ее хозяин.